Вспомнить будущее

Он и сам не заметил, как оказался, в конце концов, где-то за городом, лёжа в чистом поле и смотря в небо мокрыми от слёз глазами.

…ЧЕРЕЗ 60 ЛЕТ

Главный зал телецентра едва мог вместить всех желающих. И, с трудом добившись тишины, ведущий вышел в прямой эфир:

– Здравствуйте! С вами шоу «Самый-самый» и сегодня у нас в студии самый старый человек на планете: известный композитор и певец Антон Птичка. Только подумайте: у нас в зале сидят его правнуки! Аплодисменты гостям!

Зал ахнул и, казалось, взорвался от оваций.

– Антон, скажите, – начал ведущий, когда, наконец, установилась тишина, – неужели за почти восемьдесят лет у Вас ни разу не было «идеального дня»? Вы не довольны жизнью? Что для Вас счастье?

Сухонький старичок обвёл весёлым взглядом зал:

– Кто? Я? Да я самый счастливый человек на планете. Ведь моё счастье длится не один день…

Вспомнить будущее

Мы привыкли к тому, что время течёт строго по плану: 12:00, 12:01, 12:02… и так далее без сбоев. Из точки А в точку Б и только по прямой. А представьте, что сегодня Вам двадцать, вчера было пятьдесят, а на прошлой неделе – восемь. И что, если переместиться можно дальше собственного рождения и смерти?

* * *

Моя жизнь перевернулась десять лет назад, когда на каникулы я поехал с друзьями в Индию. Шутя и фотографируясь на ходу, мы с моей девушкой Викой и лучшим другом Максом, опередив остальных, вбежали через ворота, ведущие к Тадж-Махалу. Ворота построены так, чтобы полностью загораживать основное здание. Поэтому до последнего его не видишь, а потом вдруг делаешь один шаг – и мгновенно возникает он, прекрасный белоснежный Тадж-Махал.

Восхищаются и любуются им многие, но я вовсе не такой ценитель архитектуры и прочего искусства, чтобы моя реакция на это место была хоть как-то объяснима: едва увидев его, я вдруг резко потерял равновесие, всё стало туманным, кроме этого белоснежного здания впереди, голоса приятелей стихли, а затем я почувствовал, что меня очень бережно несут на руках.

– Амрит, малышка, ты не устала? – тихо спросила мама, наклонившись ко мне.

Мама?.. Ну, да, мама. Мысли в голове перепутались. Перед глазами был всё тот же Тадж-Махал, нещадно палило солнце, толпы людей в разноцветных одеждах шли по дорожкам. Только собственное тело казалось мне странно лёгким, почти невесомым, все окружающие вдруг стали выше ростом, и почему-то казалось одновременно естественным и нелепым, что мама несёт меня на руках.

А затем в голове прояснилось. Вот и папа рядом, и мой старший брат Викрант. Не покидало только ощущение, что мне только что приснился сон, а какой – не помню. Наверно, это от жары.

– Зря ты настоял на том, чтобы взять её с собой, Риши, – чуть укоризненно сказала мама отцу. – Девочка, да ещё такая маленькая, она и не запомнит, что была здесь, а устанет ужасно. Викранту надо привыкать помогать тебе в работе. Но дочку-то зачем везде с собой таскаешь?

– Она запомнит, Шивани, – с улыбкой уверенно ответил отец. – Поверь мне. Это место особенное. И люди со всего мира веками будут съезжаться сюда. Вот и она однажды вернётся и всё вспомнит, как только его увидит.

Эти разговоры и споры велись столько, сколько я себя помню. Уезжая куда-то, отец брал с собой Викранта и – игнорируя младших сыновей – меня. «Они ещё маленькие» относилось к мальчишкам от пяти до двенадцати лет, но почему-то не касалось двухлетней дочери.

В общем, ничего нового сейчас для меня не было. Только странно коробили слова «она» и «девочка» в отношении меня. Словно что-то надо было вспомнить… но что?..

– Амрит, иди ко мне, – отец забрал меня с маминых рук. Теперь его голова была совсем рядом с моей. При этом возникло ощущение, что я помню каждую его чёрточку и при этом вижу впервые. Круглое улыбающееся лицо, черные волосы и борода, карие глаза… Вдруг он весело подмигнул мне, – ты не на меня гляди, а туда, – он указал на прекрасный Тадж-Махал, – смотри, какая красота. Однажды через много лет ты обязательно снова приедешь сюда.

Странное наваждение почти прошло: с папой всегда всё казалось очень просто. Поэтому, повернув голову, я снова посмотрела на это великолепие.

– А почему никто не фотографируется? – вырвалось вдруг. Только что здесь была толпа, занимающая очередь ради кадра. А была ли?.. В голове снова затуманилось.

– …что делает? – озадаченно спросил отец.

– …фотографируется… – почти по слогам повторила я, только сейчас сообразив, что сказала это слово по-русски, в отличие от всех остальных.

Русский… Россия… фотоаппараты… туристы… мои друзья-однокурсники… Словно картинки мозаики смешались в голове, а у меня никак не получалось собрать их воедино. Как будто два кадра фильма наложили друг на друга. В одном меня, двухлетнюю девочку в красном платьице, на руках держали родители-индусы, а в другом была толпа русских студентов, одним из которых был я.

Папа перехватил меня, взяв за подмышки, и посмотрел в глаза. Серьезно и задумчиво на этот раз. И в голове резко прояснилось: меня зовут Костя!! Я парень, мне двадцать лет… и что, чёрт подери, происходит?! Ведь девочка Амрит это тоже я, определенно.

– Ааааааа!!.. – только и удалось мне заорать, желая изо всех сил оказаться Костей, которому всё было просто и понятно.

Лица моих друзей стояли в голове. Но еще яснее виделись папины карие глаза.

– Макс!! – удалось вспомнить мне, наконец, имя лучшего друга. – Макс!!

И тут мне надавали по щекам, и туман рассеялся.

– Костян, ты в порядке? Эй! – друг тряс меня за плечи.

Я стоял всё так же, глядя на Тадж-Махал, а вокруг столпились обеспокоенные приятели.

– Чёрт подери, как же я рад всех вас видеть… – только и мог сказать я.

– Что случилось-то?

– Перегрелся?

– Воды давай выпей, – Вика протянула мне бутылку.

– Перегрелся, наверно, – выдохнул я, чувствуя, что и сам до конца ещё не осознал, что же произошло…

С тех пор подобное случалось часто, и постепенно я понял основные правила этого процесса.

Во-первых, ситуация, являющаяся «дверью» для такого перемещения, должна быть похожей. Во всяком случае, должно произойти что-то одинаковое в моей жизни, Константина Лазарева, и того человека, которым я становлюсь.

Во-вторых, этот момент должен вызвать во мне более-менее сильные эмоции. Причем годятся любые: радость, злоба, восторг – что угодно, кроме равнодушия.

В-третьих, при перемещении я получал память этого человека, знание языка, даже менял пол, полностью ощущая себя мужчиной или женщиной без каких-либо моральных проблем по этому поводу.

И, наконец, каждый раз, перемещаясь, я ощущал всеми фибрами души, что это я, моё тело, моя жизнь.

При этом время и пространство, похоже, не имели ровным счётом никакого значения, поскольку попасть я мог на другой континент за столетия до своего рождения.

Впрочем, на самом деле, перемещался я лишь в двух людей: маленькую индианку Амрит из начала 18-ого века и немецкого парня по имени Маркус из конца 19-ого. Единожды попав в их тела, я начинал чувствовать их, что давало мне впоследствии свободу попадать в их жизни по собственному желанию. Однако попасть по своему хотению куда-то ещё я, увы, пока не смог.

…От воспоминаний меня отвлёк мамин звонок.

– Дорогой, у тебя всё в порядке? Не заходишь, не звонишь…

– Мам, ну, всего три дня не объявлялся, а ты уж и волнуешься.

– Конечно, волнуюсь! Костя, ты живёшь один как в пещере, хоть бы женился, наконец, всё б мне спокойнее было…

Ну, вот, мама села на своего конька. Ну, как объяснить ей, что моё сердце занято, но эта девушка не моя… Точнее не совсем моя.