Макс подрулил к двухэтажному частному дому. Я знала эту жизнь, как и все остальные, лишь эмоции Кости делали новые воспоминания иногда туманными. Поэтому немного неуверенно я направилась к дому, соображая на ходу, где находится моя комната.
– Надюша, пойдём помоем ручки, и пора ужинать, – догнала меня Вика, беря за плечо и на ходу заглядывая в глаза.
– Да, поужинать не помешало бы. Мама. – Честно говоря, я не представляла, как с ними общаться. – А руки я умею мыть самостоятельно. – Я изо всех сил старалась сохранить нейтрально-вежливый тон.
Дом, право, меня поразил. А молодец Макс, как раскрутился… несмотря на злость, не восхититься было невозможно. Всего за каких-то семь лет из однокомнатной квартирки заработать на такую махину – респект.
Ужин проходил в несколько напряжённой атмосфере.
– Может, не стоит идти завтра на собеседование? – нарушила, наконец, молчание Вика, посмотрев на мужа. – Думаю, ей следует отдохнуть после сегодняшнего.
– Отдохнуть следует. – Нахмурившись, Макс вздохнул. – Но тогда нам придётся осенью идти в обычную школу.
Ах, ну да. Они уже с полгода твердят про лучшую в городе гимназию. И завтра нам туда идти.
– Да, мне бы лучше отдохнуть, сегодняшняя травма вряд ли позволит мне хорошо сдать этот экзамен, – вставила я. Не слишком-то хотелось тратить время на дурацкое собеседование для жизни, которой просто не будет после того, как я изменю смерть Кости.
– Что-то болит? – тут же с беспокойством спросил Макс, положив руку мне на лоб.
– Да… – я судорожно соображала, как бы не переборщить в диагнозе, – …голова.
– Викуль, уложи её спать, – вздохнул мой отец.
Мои надежды на то, что утром они оба свалят на работу, и мне удастся незаметно сбежать из дома или детского сада, не оправдались. Макс решил, что собеседование слишком важно.
– Но у меня от волнения может голова разболеться, а она и так травмированная! – без толку убеждала я.
– А ты не волнуйся, – Макс присел передо мной на корточки и взял за плечи. – Примут – прекрасно, не примут – в обычную школу мы всегда успеем. Надюша! Считай, что мы просто идём поболтать, в гости. Хорошо?
– Хорошо, – хмуро буркнула я, поняв, что не отвертеться, и проще уже туда сходить.
Современное и светлое здание гимназии вызвало у меня тоску: ещё не хватало мне снова отучиться в школе! Какое счастье, что в мои планы это не входит.
– Здравствуйте! – Макс чуть подтолкнул меня вперёд, как только мы зашли в кабинет к комиссии.
– Здравствуйте. Присядьте вот здесь, – показали ему на стул у стены. – А ты подойди сюда, – женщина в центре строго, но в целом доброжелательно смотрела на меня. – Скажи мне, сколько на этой картинке вишенок? – она показала на одну из многочисленных картинок на стене: ягодки, грибочки, машинки – в общем, всё для детишек.
– Ни одной, – хмыкнула я. Что-то сразу захотелось повыпендриваться и заодно заставить Макса чувствовать себя неловко. Ага, побледнел сразу, засранец… А нечего было тащить меня сюда. Говорили же тебе, что голова болит.
Женщина нахмурилась:
– Посмотри повнимательнее. А вот это что? – она ткнула пальцем в картинку.
– Это черешня. И их тут семь. – Выглядела я уже нагловато и захотелось смягчить, поэтому я пояснила: – вишня темнее.
Учителя сразу заулыбались, а главная экзаменаторша даже не обиделась.
– Хорошо, молодец. Расскажи нам какое-нибудь стихотворение.
Нахмурив лоб, я пыталась хоть что-то сообразить. Макс на своём стуле изошёлся весь, губами суфлируя мне «Ехали медведи на велосипеде».
А, сам ты медведь! Я вскинула голову:
Мы двадцать лет – почти всю жизнь! – с тобой дружили,
Порой мне кажется, что ссора – страшный сон.
Сейчас проснусь – и сразу же исчезнет он.
А, может, сон был в детстве? Мы ли это были?
Вдруг, загуляв с моей девчонкой, ни за что,
Ты говоришь, что больше мы с тобой не дружим,
И видеть боль мою тебе совсем не нужно,
Тебе и смерть моя была бы нипочем.
О, нет, Макс, я не буду бить тебя и спорить,
Оставим это всё отпетым дуракам.
Мне просто невозможно мысли перестроить,
Гораздо проще пить пойти по кабакам.
Сложно после боли вспоминать о хорошем
И так легко плохое в сердце воскрешать.
Но как забыть тому, кто «лучшим другом» брошен?..
Когда же, наконец, я научусь прощать?..
Я вновь вдруг не могу смотреть на ваши лица,
И сердце будто только сегодня избито.
Эх, сейчас бы мне, память вырубив, напиться…
И ничто не прошло, и ничто не забыто.
А впрочем, уже всё равно. В конце концов,
Все рассуждения глупы и бесполезны.
Вы оба мне сейчас совсем неинтересны.
Не стоило держать среди друзей врагов.
Макс смотрел на меня широко распахнутыми глазами. Я мельком довольно подумала, что ради такого его взгляда можно было потерпеть и ненавистную роль его ребёнка, и этот дурацкий никому не нужный экзамен.
Комиссия, казалось, тоже была озадачена:
– А кто автор? Как называются стихи?
– Константин Лазарев, – на этих словах Макс, к моему удовольствию, ещё раз вздрогнул, – …ммм… без названия.
– Стихи, конечно, не по возрасту… – нахмурившись, пробормотала одна из учительниц, строго глянув на моего и без того шокированного отца. – Но читала хорошо, – она ободряюще мне улыбнулась.
Домой мы ехали молча.
– Где ты прочитала эти стихи? – наконец, спросил Макс перед самым домом, нервно постукивая пальцами по рулю.
Я пожала плечами: