Цепная реакция. Сборник

– Все так говорят.

– Но я-то это знаю! Он сам мне говорил. Славик просто балуется иногда. Ну, знаешь, стресс снять и…

– Для этого есть успокоительное. Оля, у него не просто какую-то травку нашли. Это тяжелый наркотик, который… Ты знаешь, что такое «крокодил»?

Она нахмурилась.

– Тварь, живущая в воде уже миллионы лет. Зеленая, с длинным хвостом и…

Гущин вздохнул и стал объяснять, о чем речь. Живописал состав, из-за которого эта дрянь такая токсичная и губительная для организма. Как только человек подсаживается на этот наркотик, а подсаживается он мгновенно, в организме начинаются необратимые изменения. Сначала воспаления вен и некроз тканей, из-за которых на коже возникают язвы. Эти язвы не заживут и уже не пропадут, они будут лишь увеличиваться. Потом кожа начинает просто отмирать, отсоединяться от костей. Человек гниет заживо как снаружи, так и изнутри. От него даже пахнуть начинает, как от мертвеца – гниющей плотью. В дальнейшем отказывают орган за органом, ноги и руки – и…

– Судя по его язвам, он колется пару месяцев. Еще чуть-чуть – и он станет живым трупом. Оля, я видел таких. Больше двух лет они не живут. Два года, Оля, понимаешь? Ты уверена, что тебе это нужно?

Она плакала, но старалась это скрыть.

– Тебе-то какое дело.

– Да никакого. Хочешь угробить и себя заодно – вперед. Это твоя жизнь.

– Черт… А мне можно с ним увидеться?

– Чтобы что?

– Чтобы поговорить.

– Оля, – Гущин вздохнул, набираясь терпения. – Он плотно сидит на игле. Он будет говорить тебе что угодно, и ты поверишь, потому что торчки умеют быть очень убедительными. Они вынуждены, чтобы продолжать кормить эту мразь у них внутри. Если у тебя есть хоть какой-то инстинкт самосохранения, ты должна бежать подальше и никогда больше не вспоминать про своего Славу.

– Это потому, что я не согласилась встречаться с тобой, да?

Гущин подозревал, что так будет. С самого начала. Он встал со скамейки.

– Можешь думать, что хочешь. Можешь ненавидеть меня. Но если ты сейчас выкинешь этот полутруп из головы, однажды ты вспомнишь меня и скажешь спасибо за то, что я спас тебя от этого ада. Поверь, так и будет… Со Славой поговорить нельзя, он задержан. А мне пора. Удачи.

Стараясь не оглядываться и не думать об Оле, Гущин быстро прошел к отделу и скрылся за спасительными дверями.

В это время Богданова заводили совсем в другие двери, в которые он совсем не хотел входить. Это была допросная окружного УВД. По пути никто из забравших его из дома оперов не проронил ни слова, хотя Богданов пытался наладить с ними контакт, мотивируя это стандартным «мы же все свои, менты». И вот теперь комната для допросов. Внутри его ждал следователь СК. Тот самый, по делу Кузьмы.

– Вы? – изумился Богданов. – Меня ночью из кровати вытащили ради этого упыря Кузьмы? А повесткой вызвать нельзя было?

– Сядьте, гражданин, эээм, Богданов. И не нужно ломать комедию. Мы знаем, что это сделали вы.

Пылая от праведного гнева, Богданов уселся напротив следователя.

– Вы ничего не знаете. Вы просто поверили уголовнику, который, чтобы соскочить, что угодно скажет. Уголовника отпустили, мента преследуете. Молодцы! Если это называется борьбой с коррупцией, то, вашу мать, убейте меня лучше сразу. Вместо того, чтобы как следует этого е… ного упыря Кузьму потрясти, вы…

– Потрясти? – процедил следователь. – Вот как. Как же мы, интересно, должны его потрясти, раз он мертв?

Богданов выкатил на него глаза.

– Что?

– Что?

– Кто мертв? Вы сейчас про Шарика?

– Какого, к черту, Шарика? Убийствами домашних животных Следственный комитет не занимается.

– Погодите, так кто именно мертв-то?

– Тот, кого вы убили, хотя вы и будете это отрицать. Гражданин, эээм, Каратаев, кто же еще.

Следователь замолчал, дав возможность оторопевшему от неожиданных новостей Богданову смириться с новой реальностью.

7

Утром Гущин пригнал машину Богданова к зданию УВД и ждал его на парковке. Богданова отпустили часов в 10. Выглядел он паршиво: помятый, благоухающими сырыми ароматами камеры, небритый, с кругами под глазами после бессонной ночи. Гущин по пути к УВД купил горячий кофе и залил его в термос, чтобы не остыл. Без кофе с утра Богданов был не в состоянии думать.

– Кузьму убили, – сообщил Богданов.

– Что? То есть… Того самого Кузьму? Черт. Когда?

– Вчера в десять вечера. Его труп нашли в подворотне. В квартале от его дома. Замучен до смерти, отрезали все пальцы, истыкали ножом, а потом натянули на голову полиэтиленовый пакет и задушили с помощью куска проволоки. Ничего не напоминает?

Гущин присвистнул.

– С каждым днем все интереснее. Вам пытались пришить?

– Они заранее пробили, что ты дежуришь. Поэтому выехали ко мне. Кололи пять часов подряд. Сначала следак, потом опера подключились. Коллеги, твою мать… С такими коллегами и враги не нужны.

– Но отпустили же.

– Потому что у меня убили. Время смерти – между 9 и 10 часами вечера. А в это время я был в отделе. Ушел в 22.10, меня камеры на входе зафиксировали.

– Да здравствует видеонаблюдение.

– Теперь наш следак совсем не думает, что я убил Кузьму. Сейчас он уверен, что я нанял кого-то, чтобы убили Кузьму.

– Мда, – вынужден был признать Гущин. – Ситуация паршивая. Мотив-то идеальный. Убить, чтобы заявлению Кузьмы не дали ход в связи со смертью заявителя. Слушайте, может, кто-то специально под вас копает, а?

– Не говори ерунды, кому я нужен, – поморщился Богданов и уселся за руль.

В отделе их встречал озадаченный Шумелов. На Богданова он смотрел с подозрением и даже опаской.

– Мне нужно начинать беспокоиться?

– У тебя должность такая, что беспокоиться нужно всегда.

– Шарика убили, – поведал майор. – Вор в законе, твой старый приятель.