Цепная реакция. Сборник

– Давно на игле?

– Я не наркоман.

– Руки показал, – скомандовал Гущин и, видя, что тот колеблется, рявкнул: – Засучил рукава, быстро!

Вячеслав предпочел не конфликтовать, видя буйный нрав опера. Вздернул рукава до локтей, открывая взору Гущина характерные язвы, начинавшие формироваться на коже. Значит, некроз тканей уже начался. Скоро кожа начнет отмирать и отсоединяться от костей.

– Твою мать… Оля тоже?

Вячеслав вздрогнул, услышав имя подруги.

– Что?

– Ты глухой или как? Я говорю, Оля – тоже торчит?

– Нет, вы что! Она вся из себя правильная и… – Вячеслав замер на полуслове. – А вы ее знаете? Блин… Не говорите ей. Я серьезно, не говорите ей, что меня, ну, что меня хлопнули, я…

Гущин, не в силах бороться с внезапно накатившей на него яростью, отвесил наркоману мощный подзатыльник, от которого тот свалился со скамьи на пол. Брезгливо посмотрел на свою ладонь, тут же пожалев о поступке, и отправился мыть руки, перед этим бросив ППСнику:

– В допросную этого тащи.

Богданов не пошел домой. Возможно, ему тоже не улыбалась перспектива сидеть в одиночестве в четырех темных стенах, пока не сморит сон. Богданов отправился к Полине. Без выпивки. Он планировал провести спокойный вечер и хоть на полчаса притвориться, что проблем – просто нет.

– Витя, слушай.

– Мм?

– Я так больше не могу.

Богданов собирался в душ, чтобы после ванной затащить Полину в постель и раствориться в ней.

– Я могу не идти в душ, если тебе это не нравится.

– Я не про душ. Я про нас. Ты… Раз в неделю ты приходишь, мы едим, иногда выпиваем, потом спим – а утром ты уходишь. И все. Так уже сколько продолжается, год? Я не могу так. Я не хочу так.

– Надо же, – растерянно отозвался Богданов. – А я думал… Мне казалось, обоих все устраивает.

– Тебя может быть. Меня… – Полина невесело улыбнулась. – Я ведь знаю, о чем ты думаешь.

– Правда?

– Я и сама понимаю, что у меня мало шансов найти нормального мужика и создать семью. Чтобы как у всех. Но я ведь не чурбан. Я живая. У меня тоже есть инстинкты. Потребности. Желание иметь семью. Детей. Быть в безопасности. Понимаешь меня?

Богданов хотел сказать, что она ошиблась, и ни о чем таком он не думал. Поэтому Богданов промолчал.

– Для чего я тебе, Вить? Ну вот честно. Давай честно! Чтобы было где отсидеться, когда скучно? Поесть борщ, когда захочется? Чтобы было с кем переспать?

– Ты не понимаешь, – решился протестовать Богданов. – Полина, я ведь говорил тебе уже. У меня работа эта чертова…

– Не надо про работу. У нас в стране полицейских – целая армия. И что, у всех то же самое? У многих семьи. У Машки вон муж полицейский.

– У Машки?

– Знакомая. Неважно. Мне интересно… Я сама, как человек, как женщина – я тебе нужна вообще?

– Полина, не все так просто.

– Нет, все всегда просто. Черное всегда черное, белое всегда белое. А розовое в полоску – это всего-навсего розовое в полоску, и ничего больше. Те, кто говорят, что все сложно, хотят просто все запутать.

Богданов подумал и потянулся к футболке, которую только что снял.

– Мне, наверное, лучше домой пойти.

Полина ждала чего-то другого, потому что она горько хмыкнула, скрестила руки, а после паузы согласилась:

– Да. Наверное, лучше.

Может быть, в жизни все действительно было просто. Если идти по этому пути, то свое нынешнее состояние Богданов мог бы охарактеризовать, отбросив все эти фразу про шок, необходимость подумать, переосмысление и прочее, одним коротким выражением: «не кантовать». На него свалилось слишком многое, и всему этому новому нужно было ужиться в его нутре, найти себе место, распределиться и осесть. Поэтому ни о чем думать он не хотел. А уж вести душевные разговоры о будущем – тем более. Он просто хотел, чтобы к нему никто не лез. Забавно, но до последнего момента он был уверен, что Полина – идеальный для этого вариант.

Пришлось все-таки заходить за выпивкой. Вернувшись домой и открыв бутылку пива, Богданов развалился на своем продавленном диванчике, взял в руки гитару и забренчал – тихонько, перебирая струны кончиками пальцев – любимые песни из молодости. Дворовые рок-н-рольные хиты, которые он так любил в годы, когда все было по-настоящему легко и просто. Потому что впереди была вся жизнь, а позади – мечты и еще живые иллюзии о том, что этот мир нас любит.

От фрустрации Богданова отвлек звонок в дверь. Часы показывали половину второго ночи. Кого черти принесли в такое время, Богданов даже предположить не мог. Разве что Полине что-то в голову взбрело, и она решила…?

Это была не Полина. За дверью стояли двое в куртках.

– Богданов? – один из пришельцев сунул ему под нос удостоверение. – Убойный отдел главка. Одевайся, поедешь с нами.

Кафе, в котором по вечерам после работы так любили сидеть оперативники из расположенного через дорогу от заведения ОВД на метрополитене, работало до двух ночи. Это было первое, о чем подумал и что вспомнил Гущин, когда увидел Олю. Она неуверенно возникла на пороге ОВД, робко подошла к дежурке и стояла, закусив губу и не зная, как подступиться к суровому дядьке в форме, не обращавшему на нее никакого внимания.

– Ой, – произнесла она, увидев Гущина. – А ты…? Ты здесь, потому что…? Ой. Ты полицейский?

– Привет.

– Антон, да?

– Как Чехова. И как того парня из сериала.

– Да какого сериала-то? Ладно, неважно. Так хорошо, что я тут знакомого нашла! Слушай, ты не мог бы, ну, помочь немножко? У моего парня проблемы… Его, кажется, задержали. Не знаю, кто и за что.

Гущин вздохнул.

– Давай выйдем на минутку.

Оля подчинилась призыву. Снаружи было темно и свежо. По улице проносились редкие машины, а в паузах между их ворчанием можно было услышать намек на тишину.

Гущин выложил все. Ее парня, Вячеслава Спиридонова, задержал постовой ППС, у него было изъято наркотическое вещество весом около 80 граммов, утром оно будет направлено на экспертизу. Но сам Вячеслав уже признался, что в пузырьке он переносил дезоморфин.

– Он не наркоман, – широкими от страхами глазами таращась на Гущина, заверила Оля.