Лирика панелек

После этих слов Евгений Матвеевич яростно бросил трубку в другой конец дивана. Так он еще никогда не разговаривал и удивлялся сам себе. Он работал на эту компанию всю свою жизнь, а сейчас просто взял и уволился. И какая-то непонятная радость жгла его душу, а на лице сия– ла улыбка. Евгений Матвеевич впервые за свою жизнь испытал чувство свободы. После этого ему срочно захотелось мороженого. Странное желание для сорокалетнего мужчины, но он поспешил его утолить. Рубашечка, брюки, нехитрые ботинки.

На улице яркое солнышко, полдень, людей практически нет. Даже в магазине нет очередей, и свободны обе кассы. На пороге магазина сиял Евгений Матвеевич с двумя морожеными в руках. Тут его взор уловил невзрачное серое пятно среди яркого дня. Это был самый обыкновенный бомж, который мирно сидел в тенечке и, казалось, ничем особо важным занят не был. Какой-то неподдельный интерес подтолкнул Евгения Матвеевича к этому человеку.

– Эй, дружище. Будешь мороженое? – радостно изрек Евгений Матвеевич.

– Это ты мне? – недоверчиво оглянулся бомж.

– А кому еще? Сегодня жарковато. Думаю, ты не прочь отведать чудеснейшего мороженого.

– Пожалуй, ты прав. Спасибо большое. А что с ним не так?

– Все нормально с ним, только что купил. У меня просто два.

Бомж взял мороженое из рук Евгения Матвеевича, а тот пристроился с ним на земле в теньке. Развернув бумажки, оба жадно вгрызлись в мороженое, стремясь получить максимум прохлады.

– Тебя как зовут?

– Глеб. А тебя?

– Женя… Как же жизнь тебя довела до того, что ты так вот бездарно её проводишь?

– Да не знаю. Лет пять назад уволили, через год жена бросила и постоянно деньги тянула. А когда деньги кончились, она остатки через суд выбила. Так вот я и оказался в этом теньке.

– Кем же работал?

– Учитель я, историк.

– М-да, слышал я, что тяжелая судьба у педагогов, но не думал, что настолько. Это сколько же тебе сейчас лет?

– Тридцать три.

– Так ты еще моложе меня, получается, будешь.

– Да, возраст Иисуса Христа. А я учения своего не создал, а учеников разбазарил. Стыдно даже.

Вдруг Евгению Матвеевичу пришла мысль, которая могла перевернуть жизни двух людей.

– Слушай, друг, ты, наверное, помыться не прочь?

– Ну, есть такое. Спасибо тебе, конечно, но если ты хочешь меня к себе пригласить, то это будет уже слишком. А если ты маньяк какой, то лучше убей. Не мучай.

– Обижаешь! Пойдем, тут недалеко. Негоже моим друзьям грязными ходить.

Наверное, никто не даст ответа на вопрос, зачем Евгений Матвеевич это делал. Но через два часа перед ним стоял красивый и очень даже презентабельный учитель истории Глеб в возрасте Иисуса. Отмытый и побритый. Евгений Матвеевич ему выдал костюм, от которого тот открещивался. Но все-таки принял. После был накормлен вкусной домашней едой. За один день два товарища много рассказали друг другу о своих судьбах, и только к вечеру в голове Евгения Матвеевича загорелась удивительная затея.

– Друг мой. Нам срочно нужно ехать на авторынок покупать старенький продукт «АвтоВАЗа».

– Зачем?

– Сосед по палате посоветовал одного механика, который поможет построить спортивную машину из старенькой развалюхи.

– Вы поразительно активный человек, Евгений Матвеевич. Я бы сказал, человек с большим размахом души.

– Отнюдь, друг мой. Я до сегодняшнего дня жил, как крыса в клетке, успешно справляясь лишь с беготней по лабиринту. А думать и жить начал только с неделю назад.

Друзья поспешили на выход. Никто не знал, что Евгений Матвеевич последний раз выходил из своей квартиры. Ожидающие такси товарищи были видны из окон дома еще минут десять. После чего их спины скрылись в черном седане.

7

– Ию-ю-юль! Ию-ю-юль! Инь-Фагустин-Юль де Ланж! – кричал собравшийся Бобби.

– А?.. Я здесь, – послышалось из-под одеяла.

– Июль, подъем, в августе належишься. А сегодня у нас много дел.

Сидя у порога, Ваня наблюдал, как неловко его гость управлялся с земным костюмом. Когда тот, наконец, закончил с приготовлениями, компаньоны выдвинулись навстречу новому дню.

– Так, – объяснял Бобби. – Звонил Кипа, сказал, что машину забрал. Кажется, он даже не злится на меня. А сегодня нам нужно найти одного человека. Нам нужно такси. Слушай, Июль, ты умеешь пену пускать изо рта?

– Это противно, Ваня! Что ты опять придумал? – недовольно бормотал пришелец.

– В общем, мы едем на такси, а когда доедем до места, ты пустишь пену. Я скажу, что тебе срочно нужен какой-то чудной препарат, схвачу тебя, и мы унесемся вдаль.

– Опять твои авантюры. Давай поступим проще: я просто сделаю ваши деньги, и мы спокойно доедем, – предложил Июль.

– А так можно?

– Ваши деньги очень легко материализовать, поэтому на нашей планете мы давно отказались от таких.

Июль сосредоточился на своих руках, и через мгновение в них уже была серая сумка, набитая деньгами.

– Правда, есть один неприятный эффект, – продолжил Июль. – Через какое-то время они пропадают, ибо это все-таки не материя, а плод моего воображения.

Друзья поймали такси и отправились в Гусарский переулок. За окнами стремительно менялись картины. В начале пути – невысокие спальные районы, родная среда Бобби, после – заборы с колючей проволокой. Трубы, словно драконы, извергающие клубы дыма. Огромные цеха с большими непрозрачными стеклами. Местные районы выглядели непрезентабельными, а дома были чуть симпатичнее заводов.

Июль мирно дремал, запрокинув голову. Бобби углубился в размышления, рассматривая качающего головой пса на панели машины. «Что же это такое? Почему я? Рядом со мной сидит самый настоящий пришелец, и это не видение. Меня бы давно уже отпустило. Как же сложились наши жизни? Казалось бы, недавно жил спокойно, а тут из-за какой-то командировки инопланетянина перевернулась и его, и моя жизнь. Интересно, а зачем они изучают нашу планету? С добрыми ли намерениями они к нам прилетели? Один ли он прилетел? Да, странное дело».

– Приехали! – изрек водитель, затормозив.

– Июль, деньги, – важно сказал Ваня, вылезая из машины.

– А, да. Сколько? – пришелец еле раскрыл глаза, чтобы разглядеть хоть что-то.

– Двести пятьдесят.

– Держи, – Июль вынул деньги из сумки – сколько сумел ухватить. – Сдачи не надо.

Водитель удивленно посмотрел на выданную ему сумму и смог сказать только тихое и скромное «спасибо».