Царь Медоедов

«И пойду»

– Давай-давай, но я предупреждал.

«П*****с! Священник говорит, что ты бес, что ты чёрт, но я думаю ты всё же п*****с!»

– Не теряешь присутствие духа, отлично. Допиши там, на листке: «обругал матом беса»

«Судя по всему это не грех, а добродетель».

Через пару дней я зашёл на службу, просто постоять, запись исповеди превращалась в мемуары, переписывать всё подряд уже надоело. Отец Сергий вышел из боковой двери передней части с иконами, к нему выстроилась очередь бабок как за свежим хлебом. Он начал исповедовать первую из них, но заметил меня и стал жестами подзывать к себе. Не знаю, как у них здесь принято, но так точно не принято, я подошёл:

– Я не готов сегодня, не взял с собой список грехов…

Священник просит женщину подождать и притягивает меня за локоть к стойке с крестом и библией:

– Я буду называть грех, а ты говори да или нет.

Я неуверенно кивнул, и продолжал кивать, выдавливая из себя «да» почти на все вопросы, отчего быстро стал пунцовым. Казалось, нас все слышат и после исповеди сожгут меня на костре. Так стыдно ещё никогда не было, когда я вышел из церкви, то заплакал, было легче, как будто тело стало меньше весить. Голос то ли издеваясь, то ли подыгрывая начал опять нести чушь про то что он ангел-хранитель и давно хотел, чтобы я облегчил совесть.

«Да конечно» Подумал я, чтобы он не начинал опять длинные монологи, пусть лучше играет роль которая ему льстит.

На следующий день я причастился, поститься было необязательно, потому что я и так почти ничего не ел, сильно похудев за прошедший месяц. После утренней службы, я вышел из храма прислушиваясь к внутренним ощущениям. Может оно исчезнет?

– То есть я тебе надоел? Это сейчас было как нож в сердце. Я думал мы как Джекил и Хайд, а ты собрался куда-то без меня?

«Настанет день, когда я найду способ избавиться от тебя, и тогда, клянусь Богом, буду вспоминать об этом времени с улыбкой».

– Ого, да у нас тут завёлся крутыш, ей наро-од, посмотрите, у нас тут крутой парень. Да я таких сопляков как ты жую без усилий. Церковь тебе не поможет, никто тебе не поможет.

На следующий день, я начал видеть тени людей, а когда выключал свет, видел их бродящие силуэты. Глаз не было, зато на месте рта была щель, которая двигалась в зависимости от того, что они говорили. Теперь это были и женские и мужские голоса. Выглядело всё как японский фильм ужасов. Должно быть, из-за причастия стало в десять раз хуже. Не стоило мне туда ходить.

– Не спишь? Шутка, теперь ты вообще не будешь спать.

С закрытыми глазами было ещё хуже, цветные вспышки, морды зверей, какая-то дичь. Снотворное не действовало, эта штука меня бодрила и не давала спать. От бессонницы круги под глазами потемнели, я стал похож на труп. Я попытался встретиться с отцом в Москве, но он как всегда улетел в командировку. На новой «Infiniti» приехал старший брат, пренебрежительно поговорил со мной, дал денег и уехал. Там же я поговорил с Антохой, который был полон оптимизма, провёл и показал институт, в который он поступил.

– Абстрагируйся Илюх, мало ли какие мысли приходят, не слушай их, да и всё

– Я стараюсь, но это же круглыми сутками.

– Не надо стараться, просто делай.

– Как скажешь, – я постарался улыбнуться, но вышла натянутая гримаса боли. Разговор с другом немного подбодрил, жизнь не заканчивается, во всяком случае у него всё хорошо.

Бес теперь мог сжимать внутренности или причинять боль. Под кожей будто ползали черви. Это только, кажется, надо не обращать внимания. Всё это напоминало роль тряпичной куклы Вуду. Нормальную жизнь заменило существование, меня стёрли как героя «Черновика». Начались «отключения», во время которых, я не помнил, что делал. Ты закрываешь глаза дома, и открываешь их в другой части города, разговаривая с кем-то, в руках сигарета. Что я делал? Люди часто спрашивают меня, знаю ли я придурка в халате и тапочках с сигаретой.

– Твоего времени будет становиться всё меньше, а моего всё больше… Ты останешься в своей голове, как зритель, не в силах на неё повлиять, ты всё реже будешь выходить на свет, пока не исчезнешь.

«Такого не бывает, этого не может быть».

– Неужели? Я проживу твою жизнь лучше, и друзья даже не заметят подмены, подумают, что ты изменился, никто же представить себе не может, что человеком может управлять демон и проживать за него жизнь. А будешь сопротивляться изнутри, я убью всех кто тебе дорог, чтобы ты захлебнулся рыданиями внутри сознания.

«Ты просто пугаешь, как всегда»

– Ну-ну, посмотрим.

На выходных я стрелканулся с Андрюхой. Как-то пьяный он мне показал письма от девушки и рассказал, какая любовь у него была с пятнадцати до семнадцати. И девушка красивая, и отношения очень близкие, но начав брать уроки игры на гитаре, она закрутила с гитаристом. Андрюха бросил кик-боксинг, и не в силах ничего изменить погрузился в саморазрушение. Он нашёл утешение в марихуанне, даже дал что-то вроде обета самому себе – курить каждый день пять лет подряд, чтобы восприятие навсегда изменилось как у растамана. Само собой он начал её продавать. Он был одним из тех представителей молодёжи, что возводит маленькие жизненные радости в абсолют. Современный гедонизм, при котором пока он тебе рассказывает, как переспал с какой-то девчонкой или выпил бутылку виски в своё удовольствие дома, то и сам начинает верить в то, что живёт не так уж и плохо и у него что-то есть. Меня всегда это смущало в барыгах, их лень в попытках найти инструмент самовыражения и преувеличение обыденной херни. И девушек, кстати, таких встречал, зацикленных на собственном удовольствии и комфорте. Я вызвонил здоровяка-армянина с шараги на случай драки – район, в который нужно было Андрею, пользовался дурной славой. Вместо гидропоники он принёс порошок, и мы зашли в старое здание с большими лестничными пролётами, поднялись на пятый и раздавили на троих порошок. Это было мощно, голос продолжать что-то говорить, но мне было всё равно. Нам оставалась последняя лестница до выхода, когда дверь на первом этаже с грохотом распахнулась и оттуда вывалилась компания пьяных мужиков с монтировками и битами. Не знаю за кого они нас приняли, да это и неважно. Мат и крики: «Идите сюда п*******» – обещали раскрасить этот вечер в багровые цвета. Мы испугались. Они орали так, как будто мы только что убили и расчленили чью-то мать. У Андрюхи звонил телефон и он приложив его к уху, сделав вид что он вообще не с нами как-то проскочил на улицу. Дверь захлопнулась и наши шансы выбраться отсюда стремительно снижались. Армянин прошептал: «Всё нам п*****».Наркотик накрыл изменой очень сильно. От собак я носил большой карабин в кармане, который надел на кулак, даже если я успею ударить двоих, остальные задавят просто числом. Мужики орали:

– Спускайтесь сюда! Вам п*****!!! Суки!

Я собрал остатки смелости в голос отчего он зазвучал низко и мощно: «Никто никуда не идёт! Вы кто такие!?»

– Мы кто такие!!! Это вы кто такие?!

– Мы нормальные парни, вы обознались! Сейчас мы пройдём мимо и никто никуда не дёргается!!!

Не знаю, как, но мы прошли. Напряженные до предела, широкоплечий армянин прятался за моей спиной. Пока мы искали Андрюху, армянин признался: «Капец ты Илюх, у тебя стальные яйца, я в разных драках бывал, но там нас ждала реанимация, это точно. Можно я тебе руку пожму». Позвонил Андрюха. Мы встретились: «Простите парни, я что-то труханул, меня от страха вырвало у подъезда». Собственно в таких замесах и проявляются друзья, тех, кого ты считал храбрее или круче, посещающие спортивные секции, могут слиться в кусты. Этот случай многое показал, и больше всего я удивился тому, как смог их удержать, там используя только голос.

Отключения становились дольше, он не врал. Если уж уходить, то на своих условиях. Второй раз резать руки я не решился, огнестрельного оружия не было, и я выбрал быструю смерть под фурой. Недалеко от дома проходила трасса. Шёл первый месяц зимы, и четвертый месяц моей невидимой брани. Во всяком случае это будет быстро. Я перелез сугроб на обочине, чтобы не вызвать подозрения у водителя и стал ждать. Едет. Всё закончится, настанет тишина. Лучше небытие, чем такое существование. Я разбежался и сильно оттолкнувшись, прыгнул по колёса, закрыв от страха глаза. Темно, надеюсь водитель не сильно расстроился, и так же спокойно как раньше будет смотреть футбол дома, с женой, которая не видит его месяцами. Холодно, стоп, разве когда умираешь холодно? Открыл глаза, тёмное зимнее небо, я лежу на обочине, странно, пошевелил рукой, второй, ногами. Странно. Встал и по привычке отряхнулся от снега. Не понятно почему я не умер, объехать он меня не мог. Придётся ещё раз. Следующий грузовик мой. Фух. Я дождался и побежал, в последний момент всё же подпрыгнув, пусть ударит как зайца и всё. На этот раз я не закрывал глаза. Фары ослепили, что-то с силой оттолкнуло в грудь и я кубарем отлетел на обочину. Так не бывает. Может мне это всё кажется и я уже умер в первый прыжок. Я даже убить себя не могу. Ноги подкашивались, я упал на колени и заплакал. Это не закончится, на третий раз я не могу набраться смелости. Никогда ещё я не чувствовал такую безысходность, меня тошнило от мира вокруг, от ощущений в теле, от собственного я и от демона, который не давал мне покончить с собой.

– Ну что, третий заход будет? Долго ещё смотреть на эти сопли? Ну ты и тряпка.

«Сжалься надо мной, оставь меня в покое, пожалуйста, хватит, я так больше не могу, разве ты не видишь».

– Ладно, утрись, выглядишь жалко. Самоубийства я сегодня похоже не увижу, так что пошли.

Мать на кухне готовила салат. Если эта сумасшедшая вызвала демона, чтобы меня инициировать в свои темы…

– Привет мам.

– Привет, опять гулял?

– Ну так, прогулялся да. – на магнитах на стене висели ножи.

«Воткни ей в руку, говорю тебе, это всё она, она заговорит, когда испугается смерти, давай»

– Знаешь этот «голос» такие вещи порой говорит, даже не знаю, что думать.

– Это начало, у меня уже восемь таких «наставников».

– Ммм. Восемь. Ты не думала меня сначала спросить, прежде чем это вызывать?

– Я была уверена, что вы быстро договоритесь, а ты начал зачем-то бороться, сопротивляться.

– То есть надо было склеить ласты сразу? Ты сильно изменилась года три назад, и глаза изменились, знаешь, что я думаю?

– И что-же ты думаешь?

– Что ты давно не моя мать, моя мать где-то глубоко там, но ты не она. Моя мать никогда не дошла бы до такой жестокости.