Царь Медоедов

Я подумал о том, что тогда действительно, проще прийти на старости лет и покаяться, чем мучать себя постами и ночными молитвенными-бдениями всю жизнь.

– Но те кто откладывают до старости, – ответил на мои мысли отец Симеон, – никогда не успевают, Господь их забирает неожиданно, за их лукавство…

Я обрёл в отце Симеоне пример наставника, наделённого мужественностью, лишённой кичливости и грубости. Он заменил мне деда и отца одновременно. Я впитывал, как губка, порой сверяя то, что говорил отец Симеон с книгами, которые я брал в монастырской библиотеке. Благо, он всегда держался золотой середины в своих суждениях, предостерегая меня от крайностей. Приезжавшие паломники ехали целенаправленно к отцу Симеону, поговорить и посоветоваться. Он всегда знал, как поддержать людей в трудных жизненных ситуациях, мог дать дельный совет. Мне приходилось оставлять его в такие моменты с приехавшими. Слушая его, я отогревался в свете его духовной радости. Меня в шутку начали называть келейником отца Симеона, (раньше так называли учеников у старцев). Отец Авраамий подарил мне «Невидимую брань» Никодима Святогорца и она была как «Искусство Войны» Сунь Цзы по демонам. Я понял, что тема не просто разобрана уже два тысячелетия, на ней строится духовное противостояние. Некоторым монахам для закалки и смирения, сразу после пострига, как искушение – посылался «голос», чтобы вступивший на духовный путь победил его, стал искусным в брани помыслов. Победа зависела от Бога, и порой монаху приходилось подвизаться в сугубом посте и молитвах пять-семь лет.

«Тебе никогда это не удастся, плевать сколько ты там читаешь, я никуда не исчезну».

– Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешнаго.

«Повторяй-повторяй…»

– Господи Иисусе Христе…

«Как заевшая пластинка …»

– Помилуй мя грешнаго.

«Я никуда не уйду»

– Господи…

И так до бесконечности, просыпаясь ночью, утром, вечером, во время службы, всегда.

Отец Симеон мог проще объяснить то, что я читал о духовной жизни:

– Имей благоговение, страх Божий, постоянно повторяй Иисусову молитву, но со вниманием, от рассеянного повторения пользы нет. Можно и без молитвы находиться в присутствии Божием. Ты будешь замечать все помыслы, летящие к сердцу издалека, и не будешь их пропускать, для этого нужно внимание, мирские люди живут рассеянно и не обращают внимания, на мысли. Почти все они от лукавого, есть мысли от плоти – это твои мысли, но и их может изменить дьявол. И есть мысли от Бога, но они очень редки и к человеку, не ведущему чистую жизнь – они не приходят, поэтому отсекай все помыслы, если даже не примешь помысел от Бога, так будет лучше, потому что, пока ты не сможешь их различить. Говорят: «Благими намерениями…

– Что-то там дорога в ад…

– Выложена дорога в ад. Потому что к добру примешиваются страсти – гордыня, тщеславие, сребролюбие и хорошее дело в итоге превращается во зло.

– Ясно, спасибо.

– Знаешь, что такое спасибо?

– Благодарность?

– До революции говорили Спаси Бог, а потом стали говорить Спаси Бо, но кто такой этот Бо? Нету такого, это уже советское наследие, хотя батюшка Илий говорит спасибо… Как то я встретил его у нашего собора. Смотрю, стоит невысокий монах с длинной белой бородой, я говорю: «Простите, а вы не батюшка?» Он отвечает: «Да», и я: «Ну тогда благословите», а оказалось, что это Илий. Я и не узнал его.

В келье у него был невероятный хаос, там не хватало только грядок с рассадой. Я как-то спросил отца, почему у него такой беспорядок всегда. «Мне некогда заниматься земным попечением». Побывав в чистой келье перфекциониста можно услышать, что: «Как снаружи, так и внутри». Кто из них прав интересно… Любую тему этот монах сводил к теме спасения души, к теме Божественного промысла и любви. Если он и рассказывал что-то из жизни при Союзе, то только с целью объяснить, как ему удавалось что-то наладить, найти решение ситуации. Когда мы разговаривали, он часто употреблял: «Надо понимать, что…» или «Вопрос то, заключается в чём…» и дальше я узнавал, в чём же заключается этот вопрос. Многие проблемы сводились к тому, что пришедшие к вере приносили в Церковь своё плотское мудрование, понимали духовные вещи через призму мирского опыта. Одну из граней церковного предания, которое они изучали по книгам или по советам мирского священника, часто далёкого от духовной жизни, в итоге понимали так, как им было удобно. Получалось, что монастыри это своего рода оазисы в пустыне невежества и слов, не подкрепленных делами – как «медь звенящая или кимвал бряцающий».

Отец Авраамий находился везде одновременно, и я думаю, что своими действиями он хотел огородить меня от пагубного влияния трудников. Хотя общаться ни с кем кроме отца Симеона мне было неинтересно, не знаю, не о чем говорить. Через месяц после моего приезда он спросил: «не думал ли я стать послушником». Нет, я не думал, и нужно время, чтобы во всём разобраться, полгода, месяцев девять, ответил я. В пять утра он меня разбудил, на братский молебен. Сыны этого века мудрее ангелов. Не понимая в чем дело, я пытался проснуться и одеться, чтобы не заставлять отца ждать. Мы зашли в собор, подошли к раке с мощами преподобного. С них отец Авраамий снял и протянул мне к лицу пояс и сложенную чёрную ткань, сказал «целуй». В этот момент до меня, наконец, дошло, что это подрясник. Благочинный уже летел в алтарь, повторяя безапелляционное: «Пойдём-пойдём». В храме, освещаемым только цветными лампадами, я спешил за ним шёпотом повторяя:

– Отец Авраамий, отец Авраамий, подождите, я …

В алтаре у престола стоял наместник, теперь отказом я поставил бы отца в неловкое положение, и он знал наверняка, что я этого не сделаю. Наместник повернулся ко мне:

– Знаешь, почему у цвет монашеской одежды чёрный?

Опять эти телевикторины.

– Нет.

– Потому что на чёрном не видно грязь. Понимаешь? Что бы мирские люди не говорили, как бы к тебе не относились, ты во всех смыслах должен смириться и считать себя ещё хуже.

Надо бы сказать ему, что я к этому не готов, не из-за общественного мнения, на которое мне всегда было наплевать, но потому что я не уверен, что это моё, кроме того я слышу…

«Меня?»

«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго».

– Одевай, – сказал отец Авраамий. Я через голову натянул подрясник греческого покроя, затянул пояс, который поправил благочинный, – Вот так, теперь пойдём.

В ногах путались полы, ходить было непривычно. Особенно я смущался когда на меня смотрели приезжавшие на службы мирские люди, женщины. Я старался выбрать место в храме, чтобы меня не было видно. А вдруг кто-то из них знает, когда я должен креститься, а когда не должен, во время службы. Всё произошло слишком рано. С другой стороны, я был согласен на всё, лишь бы исцелиться. «Господи если бы ты меня исцелил, я бы стал монахом. Пусть это прекратиться». Я заново учился думать, говорить, эта штука как будто разрушила моё сознание. Многое из своей жизни я не мог вспомнить, за воспоминания было обиднее всего. Я написал письмо бабушке, потому что выключил телефон и опять выкинул сим-карту. Почерк как у дегенерата, выводить буквы было сложно, предложения отрывочны и просты. За что? Почему это всё произошло именно со мной, чем я хуже остальных? Просто не повезло? Но православная традиция говорит о том – что случайностей не бывает.

Отцвёл яблоневый сад и подул летний тёплый ветер. Солнце подсвечивало оранжевым светом облака на закате, когда в монастырь пришла пьяная заплаканная женщина с подругой. На Селигере её муж и ребёнок перевернулись в лодке. Мальчик не вынырнул и ныряя за ним, не выплыл и муж. Не смотря на то что, она не была верующей, виноват в этом оказался Бог. Позвали самого маститого – невысокого пожилого иеромонаха отца Варфоломея. Не знаю о чём они говорили в соборе, она плакала. А я всё думал – что вообще в такой ситуации можно сказать человеку? Что на всё Воля Божия? Вряд ли это её утешит. Что им там будет лучше? Тоже сомнительно. Как можно молиться и любить Бога, когда он своим бездействием виноват в том, что ты потерял всё ради чего стоит жить. Мда, одни вопросы. Жаль её конечно, но зачем приходить пьяной и с таким эпатажем.

При монастыре жила семья с Украины и их взрослая дочь, похожая на молодую Анну Нетребко, начала меня клеить. Всё началось с того, что столкнувшись с ней на крестном ходе после службы, она заявила: «Монашество не для тебя, это же видно». Через неделю она пригласила меня в музей на территории монастыря, где работала: «Попить чай с тортиком».

– А кто-то ещё будет кроме нас?

– Зачем?

– Не уверен, что у меня получится прийти…

И не я один такой, позже встречая молодых послушников и послушниц пришедших к вере, у которых такие разговоры ничего кроме отторжения не вызывали, я вспоминал ту девушку с шикарным бюстом, и представлял: какое непонимание она встретила на пути своих чувств. Мне приходилось её избегать, и в конце концов она отстала.

Меня поставили на просфорную, видимо для того чтобы я следил за просфорником-Вячеславом. Этот персонаж: весь в наколках, с косматой бородой и стабильным утренним похмельем. Он продавал просфоры «на лево» местным священникам, и на эти деньги пил. Сейчас я уверен, что забил бы его до полусмерти там же, после первой же матной истерике в мой адрес, но тогда… как то мне хватало выдержки не вестись на провокации. Однажды он схватился за нож, и я сказал: «Бей, чего стоишь, взял нож – бей». Может я подсознательно искал смерти… Он не ударил, но истерил каждый день. Я говорил об это духовнику братии – отцу Фаддею, (теперь я должен был исповедоваться только у него), но он советовал мне смиряться, терпеть и молиться. Семь бед – один ответ. Нельзя сказать, что жизнь в монастыре проходила без искушений.

«Может, порешишь его в целях самообороны?»

«О Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий…»

Начался форум, от грохота музыки было невозможно заснуть, когда они врубали басы – всё в келье начинало дрожать как при землетрясении. Днём девушки в купальниках на берегу острова занимались разновидностью йоги. Монахи делали им замечания, объясняли, что есть правила поведения в монастыре, но у полуобнаженных сирен кажется, был пунктик по поводу мужского монастыря. Предприимчивый отец Пётр подкинул наместнику идею – установить палатку с монастырской выпечкой и чаем-кофе на территории форума. Единственным слабым местом проекта было то, что обслуживать покупателей будут монахи и послушники. Из участников прошлого года, меня с усами и бородой никто не узнавал. Красивые женские тела, на которые я мог спокойно смотреть год назад, теперь подымали в душе что-то гадкое и неприятное. Не хотелось ни одну из них, но подташнивало от пошлого поведения. Мне было стыдно за них, за их шутки и многозначительные взгляды. Я покраснел. Нас с отцом Матфеем привезла монастырская газель, мы доработали полдня, собрали всё и уехали. Отец Матфей – высокий, худой, с длинной каштановой бородой поговорил с наместником и видимо поставил ультиматум, что если ещё раз его пошлют в этот содом, он уйдёт из монастыря. Видимо он попросил и за меня, потому что меня больше не дёргали. На привратке монастыря раздавали цветные юбки, чтобы представительницы прекрасного и очень упрямого пола их потом снимали. Я застал, как в притворе собора старенький отец Алипий пытался завернуть в юбку очередную модель.

– Ой, да не надо мне ваши тряпки, я только на колокольню подымусь.

– Да, но для этого вам надо пройти через храм, а в храм так нельзя (на ней была пара веревочек, что порой ошибочно принимают за купальник), да и в монастыре так нельзя, прошу вас…

Иногда туристы жаловались на то что их пытаются одеть, и наместник, зачем-то, в виде наказания, лишал монаха права ношения мантии и клобука на пару месяцев. За что? Почему? Нет ответов.

Однажды я услышал, как в нижней лавке возмущался мужик, обращаясь к послушнику:

– И вы думаете, вот это всё! – он обвёл рукой монастырские корпуса и собор впереди, – Я поверю?! Что там, наверху, какой-то супер компьютер, что мы как в матрице? У меня три высших образования, три! Это немыслимо, надувательство! Какое право вы имеете тут всё это построить и жить? А?! Скажите?

Послушник от смущения рассмеялся, он не знал, что ответить. Встречая таких чокнутых, разговаривать и объяснять им ничего не хочется.

Такие ограниченные люди предлагают использовать монахов в социальном служении, в больницах и домах престарелых. Они никогда не поймут, что задача монаха это – связь с Богом, для того чтобы своей молитвой он мог помочь разрешить проблемы людей обременённых суетой и мирскими заботами. Их молитва, способна напитать и дать силы души уставших, отчаявшихся людей. А социальное служение как у католиков, это может и неплохо, но превращает монашество в прислугу. То есть некоторые монастыри организуют богадельни, но это всегда сказывается на духовной жизни обители. Мирские люди, женщины, снующие туда-сюда по жилым корпусам и встречи-посиделки с благотворителями.