Царь Медоедов

– Он делает мне больно, если я разговариваю с людьми.

– Придётся терпеть, привыкать к этой боли. Меня он тоже постоянно мучал болью, я со временем привык, абстрагируйся от него и не отвечай мыслями. Помогает Иисусова молитва. Вот возьми мои чётки – это подарок, возьми-возьми. На каждом узелке повторяй: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий не оставляй меня грешного».

Он взял чётки, начал перебирать узелки и после паузы сказал:

– Ты первый человек, который не считает меня сумасшедшим.

– Я знаю, каково это, ты думал ты совсем один против этой херни, но это не так. Меня в исцелил Господь – это закончилось. Вернулись братья-монахи:

– Ну как успехи?

– Мы поговорили с Сергеем, было бы лучше, чтобы я несколько дней побыл с ним, мало ли что.

– Ладно, мы разберемся с этим вопросом, Сергей как себя чувствуешь? Зачем ты всё-таки выбежал.

– Мне казалось, меня хотят убить.

– Это монастырь, никто тебе зла не желает.

– Понятно.

– Отец, мы, наверное, сходим на службу с Сергеем.

– Давайте.

Мы сходили на службу, я трижды перекрестился перед собором и внутри, парень повторил за мной и зашёл. После вечерней службы братия с фонарём и иконой преподобного обходила весь монастырь с молитвенным песнопением. Мы пошли следом. Проходя мимо монастырского кладбища, Сергей заплакал, и я спросил:

– Он говорит, что и ты скоро умрёшь? Не слушай, он лжёт, он всегда лжёт запомни, ты не умрешь – это всё херня.

И тут он меня обнял. Крестный ход ушёл вперёд. Нас могли неправильно понять. Парень просто был благодарен, а я был для него воплощением спасения – надеждой. Я смутился, но обнял его, он рыдал в плечо, и всё это начинало выглядеть как минимум странно…

– Эй, ну чего ты разнылся, соберись, всё будет хорошо.

– Спасибо, – он вытер слезы, и мы пошли дальше. Мы успели пройти метров сто по заснеженной дороге к собору, как вдруг меня обдало жаром, буквально появилось ощущение, что меня засунули в конвекторную печь. Со всех сторон закричал мощный низкий голос, от которого волосы встали дыбом: «МОЛОДЕЦ, ПОМОГ ЕМУ,ТЕПЕРЬ Я БУДУ С ТОБОЙ!!!»

Мысли спутались, больше всего я боялся чего-то подобного, и тут появилось чувство жалости. Я подумал: «Ну и ладно, главное, чтобы парню было полегче». И всё исчезло: жар, голос. Бесы не выносят смирения, а я смирился и был готов к самопожертвованию в отношении малознакомого человека.

Молодой благочинный назначит присматривать за Сергеем бывшего наркомана с тяжелым характером. Сергей во время ужина упадёт на пол, не знаю, что ему там привиделось. Наркоман выволочит его за шиворот, и изобьет в курилке. Парень впадёт в истерику, и благочинный не разобравшись, впрочем, как и все последующие десять лет, вызовет скорую, чтобы отвести его в дурку. Сергей в состоянии исступления начнёт говорить то, что говорит ему бес:

– Благословите батюшка.

– Я не батюшка.

– Зачем же вы тогда перед зеркалом всё время делаете «вот так», – и Сергей изобразил крестообразное благословение. Благочинный покраснел и ушёл. Я после просфорной, узнав обо всём, шёл и молился, мне было его жалко, и я надеялся отговорить отца от этого решения. Когда я подошёл к Сергею, он чужим голосом сказал: «Не плачь, давай я тебе слёзки утру». Я действительно заплакал, но слёзы давно вытер, да и не мог он в темноте увидеть моего лица. Отец ни в чём разбираться не стал, он всегда избавляется от проблем, хотя монастырь это единственное место, где таким людям могут помочь. Теперь его будут накачивать химией, пока он действительно не сойдёт с ума. Я ненавидел этого подлого мудака, который конечно не признался, что бил его, как когда то не признавался рыжий-Александр. Только на этот раз отца Авраамия не было рядом. Бес разыграл партию и выиграл. Помыслы гнева я не принимал, понимая, что наркоман просто злой дурак и никто не назначал меня местным инквизитором. Скорая уехала, они сделали ему два укола успокоительного, но истерика не прекращалась, потому что демон может разгонять организм, седативные почти не действуют. Куда его повезли благочинный так и не сказал.

Что я мог поделать? Да, в общем, ничего, я же послушник в монастыре. Может написать прошение наместнику на отъезд – скажем, забрать бабушку из больницы. С приятелем на колёсах доехать до дурки тридцать километров от города, купить шоколадок и пирожных персоналу психиатрической больницы и пройтись по всем отделениям, ведь фамилию я его знаю: «Не поступал ли такой? Нет? Ну, с наступающим Новым годом». Я прошёл все корпуса, наверное, его повезли в Подмосковье, а если в Москву? Денег у меня на эти поиски просто нет. Приятель спросил:

– Ну что? Нет твоего бесноватого нигде? Забей Илюх, поехали, выпьем за твоё выздоровление.

– Нет. Жаль. Но я хотя бы попытался. Можно было бы вытащить его прямо из вестибюля и довезти в любой другой монастырь.

По крайней мере, у него остались мои чётки и надежда.

Всё о чём я мечтал это жизнь в Печорах, там, где не прерывалась преемственность и монастырское предание. Я дождался дня, когда пройдёт ровно год с момента моего приезда, прежде чем написать прошение на отъезд, чтобы не убегать не попрощавшись. За этот год отец Авраамий привязался ко мне, и вместо благословения я услышал укоры. Было ясно, что он не хочет меня отпускать, чётко осознавая, что и задерживать молодого человека стремящегося пожить в других монастырях – бессмысленно.

Я стоял на пороге новых открытий, как хоббит решивший проводить гномов к Одинокой горе. Для меня открылся мир, глубокий, полный смыслов и ответов, ведь решить внешние проблемы общества, можно только через внутреннее изменение. Пару недель я провёл у бабушки, походил на службы в городские храмы – посмотрел на священников, и понял, что городского варианта Веры мне явно недостаточно. Беседы проводились только в одном из них, деятельность приходов ограничивалась воскресным причастием. На приходе священники ничем не занимают молодежь, которой хочется участвовать, помогать, быть в среде такой же верующей молодежи. Им слишком мало одних служб и количество тех, кто может пономарить и помогать в храме – ограничено. Устраивать интересные беседы и чаепития, ходить с молодежью, как волонтеры, помогая пожилым людям или посещая сиротские приюты, выезды в деревню по выходным. Молодежь нуждается в этом, иначе, она понимает, что никому не нужна. Другое дело сектанты, у которых взаимовыручка и связь братства развита до предела. Человек сломленный, потерявшийся в своей жизни находит у них поддержку… Но не у православных, нет, мы будем оставаться глухи к потребностям людей, пока священников опять, не начнут прибивать штыками к алтарю. Я постригся-побрился, встретился с Андрюхой, вставшим на путь исправления и собрав вещи уехал в Псков. Ничто меня так не занимало, как желание во всём разобраться. Райский свет, искрящийся сквозь кроны деревьев, сменялся холодным лунным блеском.

Книга Пути.

Анастасию мы сожгли, продолжает кузнец Аверкий, но голод не утих. О чем это говорит, старче?

Лавр переводит глаза на кузнеца.

Это говорит о том, что в ваших головах мрак.

(Евгений Водолазкин «Лавр»)

Для меня Печоры были землёй обетованной. Гостиничный, принимающий приезжающих потрудиться паломников не узнал меня или сделал вид, что не узнал. По заповеди старцев благословляли три дня бесплатного проживания. Можно было участвовать в послушаниях, можно было готовиться к причастию, молиться или гулять. Я само собой целыми днями помогал перебирать гнилую картошку. В итоге гостиничный оставил в монастыре каких-то гопников на разбитых жигулях и не оставил меня. Видимо им нужнее.

– Вы можете попробовать съездить в любой другой монастырь псковской области, в Никандрову пустынь например, прекрасное место – сказал монах-гостиничный. Отец Никита как-то рассказывал про этот монастырь в лесу: деревянные церкви и три целебных источника.

– Да. Почему бы и нет. – растерянно улыбнувшись пробормотал я.

От асфальтированной дороги до монастыря ничего не ходило и пятнадцать километров я преодолел пешком. Самое начало весны, когда снег ещё не везде растаял и почки на деревьях. Ни телефона, ни плеера в заношенных шмотках я шёл по мимо полузаброшенных посёлков и каких-то низин. За всё время не проехало ни одной машины. Похоже место не самое популярное. Часа через три впереди показались высокие красивые деревянные храмы. Красивое заповедное место. Мимо храма шёл монах. Я бросил рюкзак и подбежал к нему.

– Здравствуйте, простите, я бы хотел потрудиться во Славу Божию, к кому мне обратиться?

– Добрый день, пойдёмте со мной.

Оказалось, что первого человека которого я здесь встретил был сам игумен, хороший знак, подумал я.

– Кто ты по профессии?

– Повар.

– Неужели, у нас как раз уезжает повар.

– Я бы не хотел готовить. Понимаете, те кто на трапезной, ни на службы не ходят, и вообще…

– Ясно.

Все жили в деревенских домиках, должно быть когда-то заброшенных. Мне понравилось на службе в храме куда вела высокая лестница. Всё скромно, спокойно. Краем глаза я наблюдал за монахами. После ужина похолодало, я поднялся на второй ярус кровати и попытался почитать. В комнате лампочка совсем слабая и светит не в мою сторону, нужна была лампа или хотя бы фонарик. Соседей человек десять. Какой-то послушник рассказывал за столом историю знакомой женщины услаждаясь непристойными реверансами. Надо постараться его не осуждать, скорее всего он плохо ладит с головой. Душа настолько повреждена блудом. Это что-то вроде пошлой обнажёнки, которую озабоченные мужики шлют всем друзьям. Когда послушник ушёл наступила тишина. Глаза закрывались. Соседи снизу начинали разговаривать, сначала тихо, потом всё громче и громче. Я открыл глаза, за столом собрались все обитатели домика. Что там можно обсуждать с таким азартом? Всё никак не мог понять о чём они, какие-то сложные схемы взаимодействия, зачем-то идти за десять километров…И наконец я понял, они обсуждают, как замутить дозу и всем ширнуться. Вряд ли меня поселили в нарко-домик, скорее всего весь монастырь такой – реабилитационный. Странно. Отец Никита ничего не сказал, видимо он был здесь проездом, но и гостиничный в Печорах ничего не сказал. Кто-то спросил меня:

– Эй парень ты на чём сидишь?

– Как понять?

– Ну мет там или соль?