Царь Медоедов

– У меня свои убеждения на этот счёт.

– Ты что считаешь себя лучше Бога?

– В смысле? Не понял?

– Спаситель с учениками ловил и ел рыбу, а ты что лучше Христа? – я не сразу сообразил, что Спаситель и Бог это одно и то же.

– Слушай, отстань от меня, это моё дело, что мне есть, а что нет.

С того разговора он приставал по малейшему поводу, высказывая всё вроде бы без мата, но с явной злобой. Человек я здесь был новый, и трясти его с порога не имел ни желания, ни сил. Просто не расценивал его как угрозу, от слова «совсем». Каждое утро мы собирались в семь утра, все раскачивались, пили чай и приступали к чистке овощей, рыбы и непосредственно готовке. В одно такое утро, не помню что стало поводом, полутораметровый-хоббит отец Панкратий, мастер панчей, удачно подшутил над Александром. Все посмеялись. Александр подошёл ко мне и озвучил манифест:

– Будешь смеяться – получишь по лицу.

– Неужели?! От тебя?

– Да!

– Сомневаюсь…

Наградив его самой презрительной ухмылкой, на какую я только бываю, способен, я отошел к столу и опустил чайный пакетик в чашку с кипятком. С боку прилетело. «Ну всё, п***** тебе рыжий» – подумал я. Теперь я имел полное право закатать его в кухонную плитку. Я повернулся, оттягивая секунду, когда этот несчастный, останется один на один с адскими безднами моего гнева. В такие моменты гнев невидимыми волнами расходится вокруг, его можно почувствовать, отчего многие потенциальные противники таковыми и остаются. Он на полном серьёзе стоял в стойке, уверенный, что готов к тому, что будет дальше. Пусть от меня осталась половина, это половина будет бросать его как табуретку об стены, пока он не обмякнет грудой переломанных костей. Никто меня не оттащит, пока я не закончу. На кухне мы остались одни. Он спросил:

– Теперь понял?!

– Да как то не дошло…

Второй удар был так себе, голос говорил: «Уничтожь его, размажь его, да как он посмел!» Я воспротивился этому… что если я не поддамся гневу, всё-таки я в монастыре. И я не ответил. Выдержав шквал ударов, мне всё-таки удалось устоять на ногах, но во рту из отбитых губ шла кровь. Бес продолжал: «Будь мужчиной, хотя бы плюнь ему кровью в лицо». Я не послушал ещё раз, и проглотил кровь, продолжая смотреть на владельца бара – Мо не затёкшим глазом. Спровоцировал ли я его? Конечно, а люди терпеть не могут этого молчаливого, пассивного противостояния, не предпринимающего попыток себя защитить. Это заставляет их находиться наедине со своими страстями, уверять себя в том, что они одаривают ближнего заслуженным наказанием. Люди всегда были и будут такими.

Я оделся и вышел, не стоит показываться с такой харей на людях. Вот тебе и православная справедливость, всепрощение, смирение, к чему всё это, если здесь люди если не хуже, то такие же, как и в миру. Приехал сюда надеясь на помощь, на Бога в которого они так верят … В комнате стоял DVD-проигрыватель, но смотреть было нечего, набор фильмов отстой. Пришлось включить Индиану Джонса, которого я никогда не смотрел, и в общем то ничего от этого не потерял. На середине второго фильма дверь распахнул кардинал Ришелье с экономом – кряжистым хохлом.

– Так, Илья, это Александр тебя? А-а? Говори?! Он да, вот сволочь.

– Не беспокойтесь отец Авраамий, я сам разберусь со своими проблемами…

– Здесь я благочинный – я здесь разбираюсь с проблемами, давай вставай, пошли!

– Да я сам с ним поговорю потом.

– Пошли-пошли, – и они вдвоем подняли меня за руки с кровати.

– Ладно-ладно, не надо меня тащить, я дойду.

Чего-то подобного я честно говоря ждал, так как моё отсутствие не могло остаться незамеченным. Наверное кто-то видел, как Александр меня бил.

По дороге к трапезной, отец Авраамий забежал в канцелярию. Когда он выходил, убирая руку в карман рясы – что-то сверкнуло на солнце. Эконом явно обеспокоенный спросил:

– Батюшка, что там у вас?

– Всё хорошо, идём.

Благочинный обычно не ходил, а «летал» по монастырю, так что полы чёрной мантии, развевались за ним как плащ. Какой-то Хогвартс честное слово. Тех кто покупал в посёлке самогон или водку, он встречал у ворот и выливал содержимое на землю. Это было первое и единственное предупреждение, со вторым, человек покидал обитель. Весь секрет был в том, что по «предварительной договоренности» продавцы сразу ему звонили.

Мы зашли на кухню. Заведующий трапезной – келарь собрал всех: поваров, чистильщиков рыбы и овощей, мойщиков посуды, кладовщиков. В круге теперь стояло человек двенадцать.

– Сегодня – утром страстной пятницы, на трапезной произошел неприятный инцидент, молодого человека, который совсем недавно приехал потрудиться во Славу Божию, избили. Он бы вполне мог постоять за себя, но даже не поднял рук. «Надо же, да я жертва» – подумал я, и постарался поскорее отделаться от этого приторно-гадкого чувства). Благочинный спросил:

– Александр, зачем ты избил Илью, что он тебе сделал?

Тот вдруг обратил внимание на красивые картины с Евангельскими сюжетами украшающими стены, и спокойно ответил:

– Не знаю о чём вы.

– Илья, он бил тебя?

– Батюшка, зачем весь этот спектакль, если вы всё знаете?

– Да действительно, Александр, а кулаки у тебя разбиты видимо от земных поклонов, которые ты не делаешь, потому что не ходишь в храм, и единственный здесь кто работает за деньги. Последний шанс – проси прощения.

– Я его пальцем не тронул.

– Ну что ж, – отец Авраамий подошел к Александру, собрал все волосы у него на голове и тремя лёгкими движениями отстриг их появившимися из кармана ножницами. Тот стоял как вкопанный. На это было больно смотреть и многие опустили взгляд, я тоже впервые видел, чтобы человека остригали. Между тем, парикмахер, решил не останавливаться на достигнутом, собрал в кулак козлиную бороду и под корень её отрезал:

– Видишь! Ты даже не дёрнулся. Хочешь, чтобы я поверил, что в тебе бездна смирения, и ты страдаешь незаслуженно? Проси прощения, и я оставлю тебя в монастыре. Александр стоял багровый, если бы он ещё чуть-чуть покраснел то наверное взорвался:

– Нет.

– Тогда собирай вещи, чтобы через десять минут тебя здесь не было. Такси я тебе сейчас вызову.

Я с отцом вышел во дворик, везде виднелись колючие кусты роз, которым ещё только предстояло раскрыться. По деревянному настилу, служившим дорожкой и явно вывезенному с форума, шёл иеромонах, держа рукой нагрудный крест. Отец Авраамий нарочито громко обратился к нему:

– Батюшка! Смотри, как у нас в монастыре бьют!

Не совсем понимая о чём идёт речь, тот приблизился и глядя на меня сказал:

– Господи помилуй, это кто же его так?

– Я, – выставив ногу вперёд сказал благочинный.

– Зачем же вы так?! – в полной растерянности спросил иеромонах.

– Да я шучу, отец Фаддей, возьмёшь его к себе на огороды?

– Э-э, да.

– Вот и решили, как поправишься, приходи к отцу Фаддею, – улыбнулся, как ни в чем, ни бывало, отец Авраамий. После этого случая все трудники меня возненавидят, решив, что это я сдал Александра. А все монахи проникнуться уважением к смирению человека, сумевшего в страстную пятницу, по-христиански выдержать подобное искушение.

Через три дня я пришёл на огороды, где, к моему удивлению всем руководил тот самый отец Симеон из свечной. Мы собирались в яблоневом саду, потихоньку начинали делать грядки, окапывали деревья, возились с рассадой, я косил бензокосой траву. В перерывы мы с отцом Симеоном ходили на пекарню за пирожками, на квасную, и всё под аккомпанемент его интересных рассказов о Артемия-Веркольском, Дмитрия-Прилуцком, Кирилло-Белозёрском монастырях в которых отец Симеон жил. Или он рассказывал истории из жизни древних подвижников:

– Есть икона, где седой старец держит на руках младенца Христа, многие думают, что это Бог-отец, но это Симеон Богоприимец, он смутился, когда переводил Тору на греческий, и не мог понять, как невинная дева может родить, хотел уже исправить, но его руку остановил ангел: «Раз не веришь, увидишь сам, как это произойдёт». И он жил триста шестьдесят лет, не мог умереть, пока однажды в Иерусалимский храм Богородица не принесла младенца-Христа… Некоторые игумены не хотят принимать пожилых, хотя должны, человек может прийти к Богу в любой момент. Те кто приходят в старости – работники единодесятого часа, то есть последнего часа своей жизни, так как их время истекает, Господь им восполняет, они могут преуспеть в покаянии также, как человек всю жизнь проживший в монастыре.