– Старого, сударыня, старого! Скажи они мне тогда же, что у них предвидится аренда, я бы наложил на нее арест, и шабаш! А ведь они, скоты, целый день заставили меня орать!..
– Так это возможно?
– Конечно, возможно!
– Спасибо вам. Так я, значит, поеду и успокою их…
Становой даже руками всплеснул.
– Господи! Что за наивность! – вскрикнул он. – Ох, уж эти мне сентиментальные барышни! Слышите: успокою! ха, ха, ха!
И, переменив тон, он спросил с досадой:
– Так неужели же вы думаете, что они, подлецы эти, беспокоятся о чем-либо!..
– Конечно…
– О, идиллия! О, поэзия…
– Если бы не беспокоились, не поймали бы меня среди улицы…
– Ох, уж эти мне барышни.
– Не стали бы просить меня…
– Не стали бы, конечно! А уж этому рычевскому старшине, вы меня извините, я морду попорчу…
Но, вдруг что-то вспомнив, становой засуетился, накинул на плечо шинель и заговорил торопливо:
– Однако я с вами заболтался!.. Извините, но… мне ехать надо; извините, до свиданья…
– Вы куда теперь?
– В Путилове, дело важное, не терпящее отлагательств.
– Небось подати опять?
– Нет-с, поважнее…
– Ну, мертвое тело…
– Нет-с, это не мертвое.
И вдруг, пригнувшись к уху Мелитины Петровны, он принялся ей что-то шептать.
– Вот как! – протянула та.
– Н-да-с, вот-с мы как-с! на европейский манер!..
И он даже подмигнул глазом.
– Что же вы намерены делать?
– Пронюхивать, а потом хапать!
– А вы куда, отец Иван? – спросила вдруг Мелитина Петровна, обращаясь к священнику.
– Ко дворам, сударыня…
– Это ваши лошади, сзади?
– Мои-с.
– Знаете что! – проговорила она как-то особенно быстро. – Лошади Анфисы Ивановны так дряхлы, что я никогда не доеду на них… а у меня тоже «спешное дело есть, не требующее отлагательств», – передразнила она станового. – Поэтому позвольте мне сесть в вашу тележку… ведь вам мимо Грачевки-то ехать!..
– В таком случае со мной садитесь! – перебил ее становой. – Я довезу вас до Путилова, а в Путилове пересядете к отцу Ивану.
– Мне все равно… Только где же я сяду?..
– Рядом со мной, а «батяй» на своих поедет!
Немного погодя Мелитина Петровна сидела уже рядом с становым, а отец Иван – в своей тележке. Абакуму было приказано ехать домой.
– Ну, Хорек! – говорил становой, когда поезд тронулся: – прокатишь, что ли?
– Извольте, Аркадий Федорович…
– Так, чтобы дух замирал…
– Можно-с! Только надо подождать, когда на степь выедем!..
Хорек подобрал вожжи, качнулся направо, качнулся налево, свистнул сквозь зубы и пустил тройку крупной рысью. Хотя отца Ивана и обдавало пылью из-под тарантаса станового, но он все-таки не отставал. Так проехали они с версту. Наконец поля окончились, и началась степь. Словно скатертью раскидывалась она на далекое пространство, ровная, гладкая, беспредельная… Трава была уже скошена, и сметали в стога. Молодая отава изумрудным бархатом покрывала степь… в воздухе кружились ястреба, а солнце между тем так и проливало свои лучи на все окружающее. Выехали наши путешественники на стерь и словно духом воспряли! Хорек свистнул, повел вожжами, и тройка понеслась марш-маршем. Она мчалась, вздымая облака пыли, но не дремал и отец Иван… кровь закипела в нем, он выхватил вожжи из рук батрака, стал стоймя в тележке, ахнул, гикнул, и не прошло пяти минут, как вылетел из-за, тарантаса и, поровнявшись с ним, полетел рядом. Он стоял, немного запрокинувшись назад, выставив вперед правую ногу, вытянув обе руки… волосы и борода развевались по ветру, фалды полукафтанья тоже, а лошади летели все шибче и шибче, закусив удила, разметав гривы, приложив уши…
– У волости подожду, – крикнул он Мелитине Петровне. И вдруг, опустив вожжи, разом обогнал тройку Хорька и, вылетев вперед, понесся быстрее ветра вольного!..
Как ни мчался Хорек, как ни метался на козлах, как ни рвался вперед, а все-таки остался позади. А Мелитина Петровна сидела, сдвинув брови, погруженная в думу, и словно не замечала всей этой страстной борьбы!..
XXXV
В тот же день, вечером, отец Иван позвал к себе рычевскую просвирню, Авдотью Гавриловну.
– Как бы ты мне просфору испекла, – говорил он:– только не такую, какие пекутся у нас, а большущую…
– Как у Сергий преподобного! –перебила его просвирня.
– Вот, вот!
– Что же, это ничего, можно, батюшка.