Грачевский крокодил

Вошла Веденевна, радостная, веселая, переваливаясь с боку на бок, и, увидав отца Ивана, вскрикнула:

– Насилу-то приехал, сударик! а уж мы заждались тебя!

И, сложив набожно руки, подошла под благословение.

Но отец Иван словно не видал и не слыхал ее и продолжал упорно смотреть на церковь.

– Да ты что это, сударик! – чуть не вскрикнула, наконец, Веденевна: – аль в Москве-то благословлять разучился!

Отец Иван благословил старуху.

– Ну, вот так-то лучше будет! – проговорила она, приняв благословение и поцеловав руку отца Ивана, а затем, присев рядом с ним, прибавила:

– А теперь рассказывай, хорошо ли съездил, здоров ли?

– Здоров! – проворчал отец Иван: –только вот спину разогнуть не могу.

– Еще бы! в твои-то лета да такую путину обломать! Ну, да спина – плевое дело!.. Сходи в баньку, попарься, перцовкой натрись – и все как рукой снимет!..

Отца Ивана словно кольнул кто.

– Нет уж, покорно благодарю-с! – проговорил он: – самим не угодно ли! а меня и в Москве достаточно и напарили и натерли-с.

– Ну и слава тебе господи, коли московской баньки попробовал!

– Попробовал-с.

– А у Сергия-то преподобного, был что ли?

– Нет-с.

– Что так?

– Денег не хватило-с.

– Ах ты, батюшка, царь небесный! Куда ж это ты размотал-то их!.. уж не в карты ли продул?.. Ведь я видела, как,ты бумажник-то в карман совал… толстый, растолстый был, насилу втискал в штаны-то!..

Отца Ивана передернуло даже. Быстро отворотил он фалду полукафтанья, вынул тощий сафьянный бумажник и, похлопав по нем рукой, чуть не вскрикнул:

– А теперь он вот какой-с!

– Владычица пресвятая! – ахнула старуха, всплеснув руками: – тощей блина поминального… Неужто все в карты продул?

– Мои денежки! собственным потом и кровью нажиты… вот этими самым» руками выработаны… так, значит, куда хочу, туда и деваю…

– В Москве-то по крайности поклонился ли мощам-то святым?

– Поклонился.

– Петру, Ионе и Филиппу… ведь, почитай, кажинный день поминаем их… У матушки у Иверской был ли?

– Везде побывал.

– Ну, слава тебе господи, – проговорила старушка, набожно крестясь. – Спасибо, хоть этих-то вспомнил.

И, помолчав немного, она спросила:

– Ну, чем же прикажешь просить тебя с дорожки-то: чайком аль водочкой, что ли?

– Что, аль самой выпить захотелось?

Старуха плюнула даже.

– Господь с тобой, батюшка… когда же это я сроду водку-то твою пила! опомнись…

– Ну, так чаю давай! – словно огрызнулся отец Иван и снова принялся смотреть на церковь, не обращая внимания на Асклипиодота, все еще стоявшего с поникшей головой.

– Батюшка! – проговорил, наконец, Асклипиодот, когда Веденевна вышла из комнаты: – что же вы мне-то ничего не скажете!..

– Извольте, скажу!.. – крикнул отец Иван и, подумав немного, проговорил: – Вам господин Скворцов кланяться приказал.

– Знаю я, что вы к нему ездили, слышал от людей намеками, но мне хотелось бы от вас слышать теперь… покончилось ли это дело, или нет?

– Бесстыжие глаза твои! вот что! – крикнул отец Иван и, вдруг вскочив с кресла, принялся ходить по комнате.

Как ни была гневно брошена последняя фраза, а все же Асклипиодот уловил в ней добрую, любящую нотку. Одно то уже, что во фразе этой отец Иван произнес ты, словно ободрило молодого человека.

– Батюшка! – проговорил он уже более звучным голосом:– я и без вас знаю, что поступок мой скверен… Но выслушайте же меня. Лицевая сторона дела этого вам известна, она гаже гадкого!.. Но позвольте же показать вам изнанку. Вам известно, что я встретился с девушкою, которую полюбил и которая родила от меня ребенка. По моей вине эта девушка была выгнана из дома, в котором жила. Пока были у нас деньги, мы имели еще теплый угол, имели кусок хлеба и даже изредка позволяли себе маленькие развлечения и удовольствия. Но деньги подходили, к концу, и из теплого угла пришлось переселиться в сырой и холодный подвал. В этом-то подвале девушка родила ребенка, ребенок захворал. Требовалось лекарство и доктор, а денег даже на хлеб не хватало!.. В эту-то критическую минуту я просил вас о высылке мне денег. Я понимаю, батюшка, очень хорошо, что письмо это могло раздражить вас, что вы были вправе отказать мне, но тем не менее деньги были необходимы! И денег требовалось не десять, не пятнадцать рублей, а гораздо больше. В это самое время у Скворцова была пирушка: мы изрядно подпили. В чаду этого-то хмеля я увидал в ящике письменного стола толстую пачку денег, и в ту же минуту мне пришла мысль воспользоваться случаем. Так я и сделал. Когда все вышли из комнаты, я взял пачку и вынул из нее две, только две радужных, хотя их было там гораздо больше, и передал по назначению. Я думал тогда, что я возвращу ему взятое, что я выпрошу у вас денег, но вышло не так. Схоронив ребенка и отправив на родину мать, я приехал сюда и каждый день собирался открыть вам все случившееся со мною… Но язык не поворачивался… Я откладывал со дня на день… Наконец я решился и открыл все, но только опять-таки не вам, а Скворцову. Я написал ему длинное письмо и в письме этом сознался, что деньги были взяты мною; ведь он даже и не подозревал меня! и затем просил подождать некоторое время возвращения этих денег. Остальное вам известно. Теперь как хотите, так и судите меня, но прошу вас, не мучьте только и скажите мне, как покончили вы с Скворцовым?

– Очень просто! – крикнул отец Иван, продолжая шагать из угла в угол: – очень просто! Вместо двухсот отдал ему шестьсот и взял от него заявление, что деньги нашлись и что обвинение он берет назад.

– Неужели шестьсот?

– Кроме неоднократных обедов и угощений!.. И все-таки дело не кончилось!

– Как же это? –

– Говорят, что обвинение должно быть разобрано… Завтра к становому поеду, с ним посоветуюсь…

– А вы-то, батюшка, простите, что ли, меня! – чуть не вскрикнул Асклипиодот.

Но отец Ивам ничего не ответил, да и не мог, ибо в это самое время в комнату вошла Веденевна с подносом, на котором стояло два стакана чаю и граненый графинчик с ямайским ромом.

– На-ка, покушай-ка, может и отойдет немного хворь-то твоя, как чайку-то с ромком выпьешь! – проговорила старуха.

Отец Иван выпил несколько стаканов, и если хворь его не прошла от чаю, то расположение его духа значительно изменилось. Он сделался видимо добрее, разговорчивее и даже рассказал старухе, как осматривал он царь-пушку и как лазил на Ивана Великого. А когда, напившись чаю и осмотрев все свое хозяйство, своих лошадей, пригнанных овец и коров, и найдя все в надлежащем порядке, возвратился снова домой, то отец Иван и подавно повеселел. Асклипиодот воспользовался этой минутой и, подсев к отцу, проговорил:

– А у нас здесь новость, батюшка!