Грачевский крокодил

И, проговорив это, Анфиса Ивановна куда-то юркнула (откуда и прыть взялась), а отец Иван налил себе большую рюмку настойки, перекрестил рюмку и, выпив ее залпом, отрезал от окорока ломоть сочной, жирной ветчины.

– Ну, – проговорила Анфиса Ивановна, снова влетев в залу и накладывая себе на тарелку груздочков, опеночек и маринованной рыбы: – пирог вышел расчудесный! Слава богу, так я рада!.. Кухарка при мне разрезать его начала, так не поверишь ли, как только проткнула его, так пар из него и повалил столбом, и сок запузырился!.. А уж аромат какой!.. объеденье!..

И затем, понизив голос и подмигнув, спросила:

– Ну что, тюкнул?

Отец Иван только прикашлянул да головой кивнул.

– Ты бы еще…

Отец Иван опять заворотил рукав, налил рюмку очищенной и выпил, а Анфиса Ивановна смотрела с улыбочкой ему прямо в рот и спрашивала:

– Ну что, хорошо?

– Важно.

– По жилкам разошлось?

– Разошлось.

– Ну вот, закуси теперь груздочком.

И, поймав вилкой груздочек, она положила его в рот отцу Ивану.

Принесли пирог и только-то успели поставить его на стол, как по всей комнате разлился раздражающий запах печеного лука, лаврового листа и налимьих молок.

– Ну что, каков зверь-то? – вскрикнула Анфиса Ивановна, радуясь на пирог; – вспыжился-то как, а!..

– На взгляд хорош!

– А ты перед пирогом еще бы рюмочку…

– Выпью-с, не откажусь…

– Разве и мне с тобой тюкнуть?

– Чудесно сделаете.

– Ну?

– Ей-ей!

– Так налей полрюмочки… Только мне тминной, от желудка она очень помогает! И тебе советую…

– Попробуем.

И оба они выпили.

– Нет, не стану рыбу есть, – проговорила Анфиса Ивановна, передавая Потапычу тарелку с недоеденной рыбой: – чего доброго, аппетит испортит! Ну-ка, накладывай себе пирога-то… да ты что это один кусок-то берешь! Вали два…

– Пожалуй, себя не оправдаю.

– Небось оправдаешь! Вали, вали знай!.. Поди, тоже проголодалси! Бери, бери… дело житейское!.. Смотри-ка, смотри-ка, – прибавила она, приподымая верхнюю корку пирога: – жир-то, словно янтарь!.. Это все от плеса от сомовьего. Уж такие-то вкусные они в пирогах, что лучше нет их…

И она принялась за пирог.

– Прелесть! – шептала Анфиса Ивановна.

– Чудно! – подхватил отец Иван и жадно глотал куски сочного и жирного пирога, поминутно отирая салфеткой и усы и бороду: – нечего сказать! пирог на славу… редко так пироги удаются, и нижняя корочка отменно прожарилась…

– А ты сливочного масла подложи… Возьми-ка да этак по начинке-то расстели и помажь и помажь…

– Поперчить, полагаю, лучше будет.

– И поперчить хорошо… перец идет… Поперчи, поперчи!.. Ну, слава тебе господи – прибавила Анфиса Ивановна, скушав кусок пирога: – теперь полегче стало, а то, не поверишь ли, даже живот подвело! Грешница! Ведь я евангелие-то вовсе не слушала. Ты там читаешь, а я мысленно в кухне пирог ела. А на реке ветчины захотелось! Поди ты вот! Захотелось ветчины, и конец делу; так бы вот и съела…

– Бывает, кумушка, бывает! – проговорил отец Иван, вздохнув. – Иной раз перед святым алтарем стоишь, и то в смущение приходишь… Все мы люди, все человеки!..

– Верно! – перебила его Анфиса Ивановна и прибавила: – Ну-ка, куманечек, отсади-ка мне кусочек ветчинки.

– Желудок обременить не боитесь?..

– Ну! чего там бояться! Я, слава богу, чувствую себя отлично… У меня даром что зубов нет, а я все жую!.. Чего там смотреть-то!.. Я, братец, вот как: я все ем!.. У меня этого нет, чтобы вред какой от кушанья происходил, никакого вреда нет… А знаешь, почему?

– Желудок крепкий! – заметил отец Иван.

– Нет, потому, что в наше время докторов не было… Будь эти живодеры, давно бы ты меня в усопших поминал! Ты посмотри-ка теперь, что делается… с самых пеленок человека разными лекарствами пичкать начали!.. А в наше-то время, сам знаешь, какое лечение было? Горчишник да трубка клистирная! Вот мы и уцелели с тобой, и желудки у нас в порядке, и едим мы всё, что хотим… Ну-ка, отрежь-ка, отрежь-ка… Ладно, спасибо… А ты что же не кушаешь?

– Я кушаю…

– Кушай, кушай…

Но потом вдруг, как будто что-то вспомнив, старушка засуетилась, сунула руку в карман, пошарила там, погремела ключами и, вынув какие-то бумаги, подала их отцу Ивану.

– Посмотри-ка, родной, – проговорила она: – да растолкуй, что тут писано. Письмоводитель станового привез мне их… Толковал, толковал, а я все-таки не поняла ничего…

Отец Иван взял бумаги.

– Тебе очки не дать ли?

– Не мешало бы…

– Постой, я тебе дам сейчас, – проговорила Анфиса Ивановна, снова засунув руку в карман: – очки чудесные, я их у этого самого письмоводителя отняла, что с бумагами-то приезжал. Не давал было, да я все-таки отняла…

И, подав отцу Ивану очки, она прибавила:

– Ну-ка, попробуй-ка!.. Ну что, по глазам?