Пассажир

Наконец мы въехали в район подконтрольный министерству, «организация», так назвал его доктор Хуссейн. Остановившись у малоприметной будки, похожей на КПП военного городка, мы вышли из машины и в группке таких же визитеров, обошли шлагбаум и попали внутрь. Внутри будка была похожа на нью-йоркскую товарно-сырьевую биржу, так как если бы кто-то вдруг решил бы перенести ее в деревянное помещение станции Нахапетовка, а саму станцию перенести в пустыню. Комната была заполнена галдящими делового вида подлецами. В воздухе висело напряжение как в очереди за дефицитом, который вот-вот начнут выдавать. Стены были обклеены бумагами и объявлениями о результатах тендеров и готовящихся торгах. Торговцы, перекрикиваясь между собой, то и дело посматривали на секретаря, который сидел за стойкой и нехотя вызывал из толпы нужных посетителей. Хуссейн был здесь своим. Как рыба, выпущенная из садка в пруд он ловко проманеврировал к секретарю между толстых спин посетителей, на ходу здороваясь, смеясь и огрызаясь, сунул тому в руку бумажку и что-то прошептал на ухо. Почти сразу нас вызвали. Под недовольный гул мы вошли за стойку и сели ждать в специальной комнате приемов. Хуссейн объяснил, что в само министерство никого не пускают, а общение идет вот так, в комнате встреч. Комната была обшарпана, как впрочем, и все вокруг. Диван и несколько кресел в стиле восточной роскоши, были старыми и потертыми. У красивого стола из массивного темного дерева были обгрызены края и исцарапана столешница. Наша миссия заключалась в том, чтобы проштамповать печатью предприятия тендерный пакет, который люди Хуссейна до этого выкрав пакеты конкурентов, исправили как надо. Ну и с министерскими познакомиться.

– Не бойся, я каталог у конкурентов я порвал еще вчера, и цены их видел – сообщил Хуссейн – Сейчас их с торгов снимут и мы контракт возьмем!

Дверь открылась и в комнату вошла молодая чиновница. До начала разговора, доктор протянул ей тетрадь со стодолларовой купюрой между страниц. Надо сказать, что в то время в Ираке государственный служащий среднего положения получал 9 – 15 долларов США в месяц плюс бесплатный набор продуктов по талонам исходя из количества человек в семье, плюс взятки на сумму, зависящую от собственной позиции и таланта. Взяточничество, или «бакшиш» (что собственно считается подарком, а не взяткой) то, без чего не обходилось ни одно простейшее дело. Пройдешь мимо вахтера – дай и ему копеечку. Так на востоке осуществлялось перераспределение доходов в обществе. Кстати, о деньгах. Самая крупная купюра – 250 динар. На нее можно было купить, скажем, бутылку пепси на улице. Курс обмена к доллару составлял тысяча девятьсот динар за один доллар, соответственно, сто баксов, обменянные на динары, выглядели пугающей кучей денег. Поэтому кошельков никто не носил, деньги (небольшие) носили в карманах, а суммы покрупнее (ну от 100 долларов) – в черных полиэтиленовых пакетах. Идет такой человек по улице с черным пакетом, новичок иностранец может подумать, что там книги ну или пара кирпичей. Ан нет, деньги там.

Получив бакшиш, чиновница заулыбалась Хуссейну, и оба затарахтели по-арабски, изредка поглядывая на меня. Потом, она достала пакет документов и протянула Хуссейну, тот передал мне и я начал шлепать печать на листы.

– Вот, – довольно сказал Хуссейн – Теперь хорошо! И занялся разговором с чиновницей, совсем забыв обо мне, а я просто слушал плавную речь, по интонации догадываясь, что наши дела идут хорошо, что Хуссейну здесь рады, он имеет вес, а значит, дело будет сделано.

– Теперь на обед! – заявил мой компаньон, когда чиновница вышла из комнаты, унося в руках наши бумаги.

Мы приехали в ресторан, где наш обед затянулся и превратился в бесконечное действо, переходящее в ужин, деловую беседу и официальный прием. За столом нас посетили господа из министерства, и другие нужные люди. Основной груз беседы нес Хуссейн, а я лишь по мере возможности вставлял короткие фразы и демонстрировал степенную важность, кроме того, налегал на еду. Обедать на Востоке умеют. Обычный иракец весь день бегает по делам (ну или дремлет дома), перебиваясь крепким кофе и еще более крепким чаем, с сахаром. Сахара насыпают натурально пол стакана. Едят только вечером, но уже основательно, а если с гостями, то катастрофически обильно и долго. Так как я был гостем, то во все последующие дни и приезды меня каждый вечер кормили соответствующе, то есть на убой. Садишься за стол после рабочего дня, полного беготни, ожидания, бесконечных разговоров и снова ожидания, а потом снова беготни между ледяными от кондиционеров помещениями и горячей душной улицей, а на столе: свежие лепешки только из печи, приправы, хумус, соленья, овощи, нарезка мясная, салаты, супы. Конечно, нахватаешься всего этого, а потом появляется очень радушный араб и ласково спрашивает: «Ну а теперь, что кушать будете?» И далее по списку: шашлык из нескольких видов мяса, кебаб из нескольких видов мяса, карп, запеченный в тандыре, курятина вареная и на шампурах, кузи с бобами и бараньей лопаткой, и шурпа, и плов, и все это опять с вкуснейшими лепешками и приправами . А потом чай, а потом сладости. А потом опять чай. Чай по-арабски – «чай» удобно, но после всего этого, чая уже не хочется. И так практически каждый день. К концу экспедиции в Ирак, призыв «на обед» воспринимался уже без энтузиазма. Я даже пытался притворяться больным, симулируя опасные заболевания, но меня снова и снова безжалостно принуждали к обеду. Невежливо отказываться покушать с принимающей стороной.

Последующие дни шли как под копирку. Утром долгое ожидание, затем дорога в «организацию», ожидание там, через два часа сообщение, что сегодня никаких встреч не будет, далее дорога в офис, сидение там практически без дела до самого вечера, и пресловутый обед до ночи. Так продолжалось несколько дней. Все очарование загранкомандировки испарялось и приходило осознание того, что такое желанное многими, рабочее путешествие за границу, на деле тяжелое и зависимое пребывание в незнакомой обстановке с чужими правилами.

В один из вечеров, когда за окном офиса стемнело, и Хуссейн, не обращая на меня внимание, сидел за столом перебирая бумаги в явном нежелании идти домой, мне привиделся короткий сон. Я увидел листья пальм, которые словно широкие зазубренные сабли чернели на фоне синего ночного тропического неба. Сам небосвод был усыпанный гигантскими и древними звездами, а нагромождения старинного города отсекали геометрически правильные зубцы. У стен бродили звероголовые боги, львы ревели в темноте, свистели гиены, и стража глухо била древками копий об земляной пол в проходах ворот. Вечность, скрутила сознание как тяжелую намокшую тряпку, а потом со всплеском бросила в черный омут прошлого. Я захлебнулся и начал тонуть, потом резко открыл глаза.

Хуссейн также сидел за столом, уткнувшись в бумаги. Потом он отвлекся на минуту, вспомнил о моем существовании и спросил:

– Хочешь завтра в Бабиль? Дел все равно нет.

«Бабиль» – Вавилон по-арабски, и я сказал, что конечно хочу. Утром за мной заехал водитель и на раздолбанной машине мы выдвинулись в Вавилон. Дорога через бесчисленные поселки, заваленные мусором и пылью, заняла не больше часа. Мы въехали в оазис финиковых пальм и остановились на стоянке, дальше нужно было идти пешком. Здесь, вблизи Евфрата, было много зелени, серо-желтую пустыню скрывала трава, в кустах и акациях трещали птицы, а бесчисленные каналы поблескивали тяжелой глинистой водой.

Тропинка привела к пункту продажи билетов, где нас пропустили без всякой платы. Туристов все равно не было, кроме того, кассир узнал, что я из России и был крайне обрадован этим обстоятельством.

Через ярко-синие ворота богини Иштар мы вступили в город. Узкая, проложенная, словно на дне колодца тропа, вела между стен из древнего песчаника в лабиринт обплывших строений столицы древнего царства. Стены были испещрены разрушительным временем, в некоторых местах, на углах и перекрестках отчетливо была видна клинопись. Бесконечный лабиринт пустынного цвета стен, казалось, не имел ни выхода, ни входа. Следуя вдавленным много тысяч лет назад знакам, я повернул за угол, и вступил в квадратный зал. Солнце внезапно исчезло, а мой провожатый растворился в мареве жаркого полдня. Зал был закрыт полуразрушенным куполом, тени в углах дрожали и шевелились, и чей-то шепот казалось, шелестел по темным углам:

– Мы знаем тебя, мы тебя знаем…

Я поднял голову, и закружился, следуя вверх, в яркое небо в дырявом куполе, за водоворотом духов всех пустынь и степей, за их призрачными армиями, за леопардами, царями и войнами, за руинами их столиц и шатрами властителей, стертых давным-давно и превратившихся в ковыль и в пыль.

– I lost you – проговорил водитель, появившийся в дверном проеме – Йелла, go. И он показал руками направление. Я пошел за водителем. Мы еще полчаса побродили по улицам с древним асфальтом под ногами, а потом развернулись и пошли в сторону машины. Делать было больше нечего. Вавилон был пуст и мертв, а еще становилось нестерпимо жарко, романтизм обстановки выпаривался из организма и стекал по спине вместе с каплями пота.

В пустыне на жаре устаешь очень быстро, когда мы снова оказались в машине и кондиционер обдул нас своим живительным холодом, я с облегчением вздохнул и подумал, что на сегодня хватит экскурсий, хождений, древностей и фантазий, и что хватит самого Ирака, с его древними и современными идолами, пылью и жарой. Пора было менять климатическую зону, дожди и тяжелое серое небо Родины давно и явно меня ждали. К счастью, через пару дней все дела были закончены, Хуссейн сказал, что через неделю он пришлет подписанный контракт, нашу первую крупную сделку. Я сел в такси и под напутствия Хуссейна, а также в компании с его дальним родственником, которого он подсадил в машину за мой счет, снова пересек пустыню, сел в самолет в чистенькой Иордании и прилетел домой.

Красная восьмерка и другие дела.

Родной офис встретил меня приятной турбулентностью. Персоналу меняли машины. Этот процесс, подобно исторически положительному дворцовому перевороту или прогрессивным реформам просвещенного монарха, был запущен сверху и грозил дойти до самых низов организации. Посторонним В. мудростью своею приобрел новый Мерседес. Освободившийся при этом старый Мерседес, согласно принятым традициям автомобиленаследия был передан одному из ближайших сподвижников – Эполету. Кроме того, Лось, будучи вторым в среде равных, тоже приобрел себе новый Мерседес. Старый Мерседес Лося также ждал нового владельца. Надо ли говорить, что каждая последующая замена высвобождала в фирме машину классом пониже для нижестоящего сотрудника. В офисе началась лихорадочная борьба за номерные знаки. Обострились отношения клиентелы и ленной зависимости. Начальники отделов претендовали на машины руководства, сотрудники отделов на машины своих начальников.

Упырь, только что получивший новую БМВ за контракт с Египтянами машины не ждал, а значит и мне, наследовать было нечего. Однако, Упырь не мог допустить, чтобы при знатном рыцаре обретался ободранный оруженосец, это понижало бы его уровень в табели о рангах и иерархии фирмы, поэтому, он несколько раз бегал к директору и шептался обо мне, уверенно кивая. Разговор шел о предоставлении мне машины, машина нужна была мне для работы, мотивации и была бы знаком причастности Упыря к решению вопросов собственности, главных вопросов бизнеса, надо сказать. Посторонним В. не хотел отказывать своему главному советнику, тем не менее, передал дело Лосю, и уже затем с облегчением наблюдал, как представители двух влиятельных сил нервно переговаривались по вопросу предоставления мне машины. Упырь напирал на мои заслуги в деле «окучивания» Ирака и на мою общую рабочую ценность. Лось же, которого наши успехи скорее удручали, ибо он боялся, что с ростом зарубежных контрактов вырастет и влияние Упыря, отговаривался тем, что я еще мало работаю и передача мне машины, может вызвать недовольство среди старшего состава. Вопрос повис в воздухе, но Упырь не отставал. И вот однажды Лось подошел ко мне.

– Слушай, – сказал он – Паспорт с собой? Никуда не уходи, сегодня после обеда едем в ГАИ, Олег перепишет на тебя свою «восьмерку».

– Да? Хорошо, а ему что? – спросил я.

Лось сделал задумчивую паузу, взвешивая, стоит ли посвящать меня в тонкости подковерного мира, а потом сказал:

– А ему ничего. Проворовался парень. Только смотри, ему ни слова, пока документы от него не получим на машину!

Итак, Лось сделал меня частью плана по отбору машины у проштрафившегося менеджера. Более того, он устроил все так, что я лишь минуту размышлял о моральной стороне грядущих действий, быстро успокоился, отбросил детский порыв отказаться и стал наблюдать за Олегом.

Это был высокий и тощий как жердь молодой человек с пшеничными волосами и орлиным носом. Близко посаженные глазки смотрели особенно остро, если разговор шел о деньгах. Олег как раз говорил по телефону. Он занимался запчастями, а значит, имел доступ к неучтенному кэшу и неофициальным сделкам.

– Ножи для грейдера?

Олег подпрыгнул на стуле и быстро стал записывать данные в тетрадь. В его глазах читалось предвкушение легкой добычи. Ножи были крайне прибыльным товаром. Кончив писать, он бросил трубку и выбежал из офиса. Я работал уже достаточно давно, чтобы понимать, что эти ножи станут предметом левой сделки, и всю прибыль Олег положит в свой карман, минуя карман фирмы. Судя по всему, эта деятельность приобрела у него уже серьезные масштабы.

Ну что ж, – думал я – Потерявший осторожность и чувство меры делец – законная жертва для более крупных хищников, тем более, если они его начальство.

Олег тем временем, узнал от Лося, что ему передается Тойота его начальника Жени Балу, а свою восьмерку он должен передать мне. Окрыленный скорым получением более престижной иномарки он был явно в приподнятом настроении. Он даже подошел ко мне, и мы поговорили о предстоящем событии. Олег считал себя продвинутым бизнесменом, и смотрел на меня несколько свысока. Но сегодня в честь очередного приобретения, он снизошел до того, чтобы рассказать мне об особенностях своей «восьмерки», гордо замечая, что он-то конечно уже сегодня пересядет на нечто более стоящее и дорогое, но и у меня тоже будет железный друг, более престижный, чем рейсовый автобус.

Я слушал, и думал, что это весьма странное ощущение, смотреть в глаза обреченного, ибо его ближайшая судьба, лично мне уже была известна. Ни на что Олег не пересядет, более того, он вылетит из компании и будет доволен тем, что дело не кончилось бандитами и постановкой на счетчик.

После обеда мы приехали в ГАИ, сняли с «восьмерки» номера и отдали все документы куда следует – знакомому капитану автоинспекции. Капитан появился через час с новыми номерами и пачкой бумаг. Олег спросил, почему нет машины Балу, и почему ее не готовят для передачи в его руки? Проинструктированный Лосем, гаишник ответил, что иномарки под особым контролем и сейчас они пробивают номера будущей машины Олега на предмет незаконного ввоза – ничего не поделаешь, процедура, но уже завтра, Олег сможет наслаждаться дорогим автомобилем и чувством превосходства над более бедными гражданами. Честными глазами я посмотрел в глаза Олегу и взял из его рук документы и номера на машину, которая стала моей. Тот слегка поник, но вспомнив об ожидающей его завтра новой машине приободрился, и мы разъехались по домам.

Утром ничего не подозревавший Олег был вызван в кабинет к Лосю. Через стекло кабинета Лося, я видел, как в ходе разговора высокая фигура Олега горбилась все больше и больше, а крючковатый нос почти уткнулся во впалую грудь. Лось сохранял каменный лик. Низвержение заняло не более пяти минут. Уволенный встал. Ссутулившись и потеряв почти половину роста, покидая офис, он быстро взглянул на меня. В его взгляде не было укора или ненависти, а было тупое непонимание того, как быстро и неотвратимо все случилось, и как с такой легкостью его обвели вокруг пальца. Я спокойно выдержал его взгляд и подумал, что не испытываю никаких значительных чувств ко всем этим делишкам. Под окном, на площади перед офисом, стояла красная «восьмерка» – моя первая машина.

Подошел Боча:

– Старик – обратился он в своем обычном приятельском стиле, – Подбрось в одно место тут, ты же на машине теперь.

Я поглядел на Упыря, тот кивнул, мол, тренируйся. Я быстро собрался и вместе с Бочей, мы вышли пошел прочь из офиса на свежий воздух. На улице было замечательно. Многополосное шоссе пыльной гремящей лентой отсекало нашу промзону от жилых кварталов города, высокие эстакады грузно перебрасывали свои змеевидные туши через серпантин железнодорожных путей, по которым неслись металлические многочленные черви-поезда с ржавыми и пыльными панцирями.

Забравшись в капсулу автомобиля, мы на время слились с громыхающим потоком и вынырнули из него уже на другом краю города, у старого здания с банком на первом этаже.

– Я сейчас – бросил Боча, а через двадцать минут появился с долларами в руке. Доллары были скручены на гангстерский манер в тугой рулон. Прятать их он даже не пытался. Наоборот, казалось, стремился хвастливо продемонстрировать их мне, мол, успешен и ничего тут не поделаешь. Более того, по привычке выбалтывать все, Боча тут же открыл мне, что доллары получены в качестве отката, и что если начальство его ценить не хочет, то он сам может позаботиться о своем заработке.

Так это работало. Если менеджер что-то покупал для фирмы, он неизбежно закладывал в стоимость свою долю. Сначала требовал скидку, а потом, получив оную, прикидывал, сколько будет не очень заметно, прибавлял сумму к стоимости, чтобы потом получить эту разницу наличными от такого же менеджера на другом конце сделки. Иногда, в процессе перепродажи, менеджер умудрялся получать откат и при покупке и при продаже одного и того же бульдозера, ну или там, погрузчика, неважно. Конечно, честный менеджер себе такого не позволял и действовал исключительно на благо фирмы. Однако, честность – материя химически нестойкая, в высшей степени подверженная эрозии и крайней летучести. Честность менеджера – это сверкающий сталью клинок, все-рубящий и несокрушимый. Но стоит упасть на него каплям зависти и обиды (что мало платят), и в считанные минуты покрывается клинок этот ненадежной ржавчиной. И быстро съедает эта ржавчина кленок честности весь до конца, как кислота съедает обломок пенопласта под восторженное молчание школьников, собравшихся для незаконных игр за гаражами. И вот, менеджер уже коррумпирован, и уже оговаривает по известному телефону свою «часть» и планирует расходы исходя не из зарплаты. При этом руководство обо всем догадывается, но поскольку поймать за руку в таком деле почти невозможно, закрывает глаза, считая происходящее неизбежным злом. Боча, как мудрый менеджер, живущий на откатах, роскоши не демонстрировал, делился с партнерами и особенно не наглел, поэтому, судьба Олега ему не грозила, и он спокойно мог годами жить, имея такой вот дополнительный заработок.

Откат необходимо было обмыть, и мы пошли в ресторан.

Третьим за компанию был приглашен сотрудник отдела запчастей Максимушка Балаганов, здоровый парень с детскими голубыми глазами и привычкой драться с охраной заведений, где он напивался. Наши фигуры, две крупные и одна помельче, на мгновенье отразились в стеклянной витрине заведения. Дверь заскрипела, фигуры завибрировали на неплотно закрепленном стекле и исчезли, но уже через минуту материализовались на нарочито грубых, сделанных под интерьер русской избы, лавках за столом.

Боча банковал. На столе стали появляться несложные замечательности, как то: селедка с ломтиками вареной картошки и кольцами маринованного лука поверх перченой темно-серебристой кожицы, заливное мясо на блюдцах пересыпанных сежей зеленью, тарелка с нарезкой из языка и корейки, маринованные грузди, корзинка с ломтиками черного, посыпанного тмином хлеба. И конечно, появился графинчик с холодной водкой, а также три запотевшие водонапорные кружки-башни с пивом. Отхлебнув из кружек-башен, мы занялись закусками, перемежая процесс жевания процессом разговора. Сначала, по неписанным законом конторских посиделок требовалось обсудить глупое руководство и его жадность. Затем, каждый перебивая, рассказывал о своих делах и бедах, и как кому не доплатили за ударный труд. Затем разговор перешел на исторические и мировые проблемы, а потом на то, кто в конторе из женской части достаточно хорош для таких красавцев и героев как мы. К тому времени пиво и водка были выпиты, затребован повтор, уничтожен и снова затребован. Наконец, настало пресыщение, мы сидели глядя друг на друга маслянистыми глазками и Боча сказал:

– Еще только три часа, надо бы в контору вернуться!

Сказано – сделано, наша нетрезвая троица влезла в красную «восьмерку» и, петляя по городским магистралям, вскоре прибыла в офис. Заходя в офис пьяным, следует помнить, три главных правила нетрезвого человека на работе: нельзя проявлять рвение и подходить к начальству с ценными идеями, нельзя маячить и привлекать к себе внимание окружающих, и наконец, лучше вообще не смотреть по сторонам и не разговаривать.

Опытный Боча, поступил в строгом соответствии с этими правилами, он быстро прошел между столами, смотря исключительно в пол, занял свое место за компьютером, надел очки и уткнулся в экран, переваривая опьянение и тихо улыбаясь собственным мыслям. Я сделал то же самое. Максимушка же, поступил ровно наоборот. Не пытаясь скрыть блаженную улыбку хорошо поддатого человека, проходя мимо стеклянного кабинета Лося, он шатко развернулся, вытянулся во фронт, приставил руку к бедовой голове и выпалил:

– Виктор Леонидович, мы пришлы!

Лицо Лося вытянулось. Он привстал, мгновенно оценил обстановку и закричал:

– Так вы двое – указывая на меня и на Максимушку – Срочно ко мне!

И через долю секунды: