Реальная жизнь

– Молодчина! – похвалила Анджела. – Заведи себе сердечного друга, правильно! Жизненный опыт никогда не помешает. Будет о чем петь.

Анджела – одна из немногих людей, которые используют такие выражения, как «сердечный друг», без иронии.

– Хорошо, постараюсь, – отозвалась я.

Следом шло занятие по актерскому мастерству со Стефаном, который всегда носил длинное черное пальто и без тени улыбки обращался ко всем «дружок». Мы по очереди погружались в воображаемые пространства, а он стоял сзади, привалившись к стене, и наблюдал за нами.

– Где она? – допытывался он. – Что она чувствует? Сколько ей лет? Можно ли это понять по ее поведению?

В обед я осознала, что сэндвич забыла дома, поэтому пришлось пить пустой кипяток. Бет – она участвовала во всех постановках, потому что была единственным меццо на нашем курсе, – поинтересовалась, почему я ничего не ем. Я ответила, что у меня детокс.

– О-о, как интересно! – воскликнула она. – Никогда такого не делала. А это полезно для голоса? Может, мне тоже попробовать?

Однажды я услышала, как ребята-певцы обсуждали магистрантку, которая жаловалась, что у нее нет денег: «Как будто она одна такая!» – и я не собиралась совершать ту же ошибку. А вот если ты заботишься о здоровье – это другое дело. Еще и похвалят.

После обеда я занималась самостоятельно, а потом было общее занятие с Марикой, нашим деканом. Проходило оно в концертном зале – окон нет, освещена только сцена. Зал был рассчитан на несколько сотен зрителей, а на занятии присутствовал только наш курс – двенадцать человек, которые теснились на первых рядах, строчили конспекты и заискивающе кивали словам Марики.

Я была рада, что сегодня мне не нужно петь. Я не могла сосредоточиться на учебе, все думала, почему согласилась с ним встретиться – с человеком, который по меньшей мере лет на десять старше меня и вызывает едва ли не неприязнь. «А вдруг это будет полное фиаско», – сказала я Лори, поделившись с ней своими сомнениями: не отменить ли встречу. «Ну да, – отозвалась она. – Не исключено. Но фиаско может подстерегать где угодно».

Марика сегодня была настроена особенно придирчиво, поэтому никому не удавалось пропеть больше одного-двух тактов – она каждого тут же прерывала. За плечами у нее была блестящая сценическая карьера, а с недавних пор она возглавляла вокальный факультет, и все ее боялись. Иногда она очаровательно чудила – танцевала, махала руками и заставляла студентов изображать дерево, – а через минуту могла едко высмеять твое исполнение.

Сейчас она разносила Натали. Та пела двадцать секунд, после чего Марика ее остановила.

– Текст размазан по музыке! – объявила она. – Всюду удвоенные согласные. Места живого нет! Одни дифтонги да дифтонги! Зачем вам столько дифтонгов?

Она прикрыла рот рукой, словно испытывала физическую боль.

– Зачем? – вопросила она.

Натали, казалось, хотела что-то сказать, но это было бы ошибкой. Вопросы Марики почти всегда риторические, и она не любит, чтобы ее выступление прерывали попытками на них ответить. К счастью, прежде чем Натали успела вымолвить хоть слово, Марика сама принялась проговаривать текст.

– E pur cos? in un giorno perdo fasti e grandezze? – продекламировала она по-итальянски с произношением, о котором настоящий итальянец мог только мечтать. – «Неужто за один день я утратила всю свою славу и величие?» Вот к чему мы стремимся. Примерно так. Давайте, спойте как я.

– E pur cos?…

– Нет, нет, нет! – в отчаянии перебила Марика. – Не так! А вот так. E pur cos?, E pur cos?. Я что, не по-английски говорю?

Одна из ее любимых шуток. Мы все с готовностью захихикали.

Она позволила Натали еще разок попытать счастья, но перебивала ее через две ноты на третью, так что ничего вразумительного у той не вышло. Зато лицо Натали стало куда убедительнее отражать все смятение Клеопатры. Может, именно этого Марика и добивалась.

– Вот откуда у вас здесь апподжиатура? – кричала она. – Апподжиатура – это диссонанс. Для большей выразительности. Зачем нужно выделять просто имя, скажите на милость? Нет, конечно, иногда, – признала она, – бывают обстоятельства, когда апподжиатура на имени необходима, но ЗДЕСЬ НЕ ТОТ СЛУЧАЙ! Не надо так делать. Уши бы мои этого не слышали!

Или:

– Вы же вроде сказали, что разбирали текст с преподавателем итальянского, я не ошибаюсь? Или ошибаюсь? Бога ради, разберите еще разок!

Или:

– Эта нота должна звучать слитно с той. Вообще говоря, оно все должно звучать слитно, но нам бы пока с этим справиться…

Или:

– Это важное слово, Натали, так дайте понять, что оно важное! Это активное слово! Вы понимаете, что значит «активное слово»? И что же? Ну так не дакайте, раз не понимаете! Мы не в начальной школе!

Натали покорно согласилась: не в начальной, и Марика наконец нас отпустила, зевая, как кошка, которая наигралась с мышкой и вместо того, чтобы ее съесть, позволила ей убежать.

До встречи оставался еще час, поэтому я пошла в кафетерий. Софи с выпускного курса, которую я дублировала в «Манон», обедала в одиночестве, и я подсела к ней.

– О, ты еще здесь, – удивилась она. – У тебя сегодня репетиция?

– Нет, просто встречаюсь вечером кое с кем.

– А-а. А у меня дополнительные занятия, – проговорила Софи таким тоном, что сразу стало ясно, кто тут делом занят, а кто балду пинает. – Тим исхитрился найти для меня окошко. Мне для одного прослушивания нужно отработать «Так поступают все женщины», и это меня просто убивает. Надеюсь, хоть он поможет.

Она пробежала пальцами по макушке и рукой потянула голову набок. В шее у нее что-то хрустнуло.

– Ну как тебе «Манон»? – поинтересовалась она.

Когда Софи говорила, то всегда бурно размахивала руками, словно кругом публика, жаждущая ее послушать, и она, так уж и быть, позволяет себе внимать.

– Да ничего, все нормально, – отозвалась я.

Это был первый концерт с тех пор, как я начала здесь учиться, и самостоятельной партии мне не досталось – только замена. Как тут не расстроиться.

– Ты же больше привыкла к субреткам, нет? – спросила Софи. – Во всяком случае, я так поняла. «Манон» для тебя не слишком ли большая? Конечно, бестолково тут у нас все устроено. Дают людям партии, которые в крупных театрах никогда петь не придется. Никакой пользы для резюме, да?

– Не такая уж «Манон» и большая. Тем более я уже имела с ней дело.

– Там, где раньше училась?

– Ну да.

– Знаешь, многие девчонки с моего года удивлялись, как ты к нам поступила. Когда увидели списки, я имею в виду. Не потому, что ты плохо поешь! – быстро добавила она. – Конечно, я не в этом смысле! Но то место, где ты раньше училась, – это даже не консерватория, так ведь? Народ обсуждал, что у тебя, наверное, какое-то недюжинное дарование. Ну, еще до того, как лично с тобой познакомились.

– Хм, спасибо, – сказала я, хотя комплимент был сомнительный.

За месяц в консерватории я усвоила, что попасть сюда – вовсе не гарантия успеха, как я, дурочка, поначалу думала. Просто теперь у меня есть хоть какие-то шансы на выигрыш, тогда как прежде не было ни одного. Даже внутри консерватории мы участвовали в бесконечных прослушиваниях, и на всех ролей не хватало. Конкуренция была сумасшедшая, и пока я плелась в хвосте. Перед занятиями, где мне предстояло петь, я часто вспоминала тот момент на вступительном прослушивании, когда Анджела улыбнулась и сказала «браво», – потому что теперь я чувствовала, что не гожусь сокурсникам в подметки. Они говорили на другом языке, обсуждали людей, которых я не знала, компании, о которых я никогда не слышала, внешние прослушивания, на которые я не попадала, так как никто не удосуживался мне о них сообщить.

Софи потеряла ко мне интерес и принялась массировать челюсть.

– Голос сегодня что-то не в духе, – сказала она.

Я пока еще не начала говорить о собственном голосе как об отдельной сущности. И мысленно отметила: вот как надо.

– Гортань зажатая, – добавила она.

Вывалила язык изо рта и принялась его жевать.