Чужбина

Парнишка не понял вопроса, но к своему ужасу и удивлению догадался, что эта женщина и есть самый главный человек в этом “главном” доме.

– Ich hei?e David[18 - Ich hei?e David (нем.) – Меня зовут Давид.], – первое, что ему пришло на ум, произнес подросток.

– Was machst du hier[19 - Was machst du hier? (нем.) – Что ты здесь делаешь?]? – неожиданно услышал Давид за спиной родную речь.

Мальчик резко обернулся и, увидев перед собой высокого кучерявого мужчину, держащего в левой руке газету, свернутую в трубку, радостно ему улыбнулся. Его глаза засияли благодарностью от того, что незнакомец так вовремя пришел ему на помощь.

– Я работать пришел.

– В каком смысле работать? – мужчина прошел в комнату и стал здороваться с каждым присутствующим за руку, периодически поглядывая на пацана.

– Работу ищу, – мальчик снял фуражку и нервничая начал мять ее в своих руках, – мне работа нужна.

– А тебе лет-то сколько?

– Пятнадцать, – прибавил себе четыре года мальчик.

– Тебе пятнадцать?! – кучерявый с явным сомнением несколько раз повторил эту цифру на русском языке.

– А выглядишь на десять, – снова подала голос женщина в синем комбинезоне.

Давид развел руками. Это он, видимо, понял и без переводчика.

– Спроси его, Антон, – она обратилась к мужчине, – что ему от нас надо?

– Да вот, товарищ управляющая, говорит, что работу ищет.

– Нам только детей здесь не хватало, – рассмеялись в управлении совхоза.

– Я кузнец, – эту русскую фразу он выучил основательно.

Женщина в красном платке оценивающе, как когда-то он ее, осмотрела мальчишку с ног до головы и, видимо, представив Давида с кувалдой в руках, ухмыльнувшись, ответила:

– Нам кузнецы, конечно же, нужны, куда без них? Только б ростом повыше и повзрослее.

Антон перевел слова начальницы. Но ее отказ подросток не воспринял как безнадежность:

– Ну возьмите меня хоть кем-нибудь! Я на любую работу сгожусь.

– Да куда же мне тебя взять? В трактористы что ли? Так ты же сам едва выше передних колес Путиловца[20 - имеется в виду модель трактора Фордзон-Путиловец, 1924 г.], а на сидушку заднего тебя вообще краном поднимать придется.

– Я сильный. У меня руки ого-го-о – я сам подтянусь. Ну возьмите меня, пожалуйста! Мне идти некуда, я сирота.

Антон едва поспевал переводить за мальчиком.

– Да что ты заладил, возьмите да возьмите, ты даже русского не знаешь? Как мы общаться-то будем? Жестами или специально ради тебя переводчика наймем? – глубоко вздохнула и продолжила рыться в бумагах женщина.

– И так понятно, не мешай нам работать, – потребовал Антон, подталкивая мальчика на выход.

Давид с поникшей головой вышел на крыльцо. Следом за ним там появился Антон.

– Тебе лучше будет жить среди своих. Ищи работу в немецких поселениях.

– Там я никому не нужен, – по-взрослому ответил подросток. Сказал и направился в сторону Волги.

Давид весь день бродил вдоль берега, надеясь найти свою лодку, которую видимо унесло течением.

“Дурак, надо было ее привязать или подальше из воды вытащить”, – расстроился мальчик.

И хотя возвращаться в родное село было боязно – пугала и переправа через широкую Волгу и неизбежный гнев соседа, чью лодку он взял без спроса – но другого выхода он, кажется, не видел. Права была управляющая, без знания русского языка ему в совхозе делать нечего. Вот только как его выучить, живя среди немцев?

Поужинав остатками хлеба, нарвав пару горстей подмороженного терна, еще задолго до захода солнца Давид залез в один из стогов сена, которыми было усеяно поле между Волгой и поселением, и сразу же уснул. Прошедший день был тяжелым.

Ранним утром следующего дня он снова сидел на ступеньках управления

совхоза, на этот раз без завтрака. Как и вчера, первой пришла и отворила дверь уже знакомая женщина в красном платочке.

– Ты опять здесь? – разведя руками равнодушно спросила она.

Давид молча посмотрел ей в глаза.

Вскоре в здании собралось все правление совхоза. Давид дождался, когда придет тот кучерявый мужчина и вслед за ним вошел в дверь.

– Guten Morgen! – во весь голос поздоровался мальчик и снял фуражку.

– Ну объясни ты ему, – обратилась управляющая к невольно ставшему переводчиком Антону, – нет у нас для него работы, молодой он еще.

Антон еще не успел перевести слова начальницы на немецкий, как Давид дрожащим голосом взмолился:

– Я же вырасту. Я всему научусь. Я могу лошадь подковать, топоры и серпы заточить! Неужели я в вашем тракторе не разберусь?

Антон со вздохом перевел его слова на русский.

В комнате повисла тишина. Видимо, каждый думал, что им делать с этим настырным пацаном.

– Нина Петровна, а давайте попробуем, – неожиданно обратился Антон к управляющей, – может, действительно из мальчика толк будет. Ну не оставлять же его на зиму глядя на улице. У нас ведь совхоз именно для сирот создали, неужели из-за маленького роста и незнания русского языка не возьмем?

Управляющая посмотрела в сторону Давида, потом на остальных присутствующих и, остановив свой взгляд на Антоне, как-то невесело заявила:

– Ты же знаешь, что мы принимаем только совершеннолетних деток, окончивших школу.

– А что делать? Куда его отправить? Поблизости нет ни одного дома для сирот, – Антон для убедительности обнял за плечи Давида. – Год пролетит, мы даже не заметим. Пусть парни в общежитии потеснятся, а я ему с русским помогу.

– Ты хоть в школе учился? – спросила Нина Петровна, уже доставая какие-то бланки из стола.

– Нет, – честно признался Давид.

– Так, значит, жить будешь в общежитии, питаться в столовой, – радостно переводил мальчику слова начальницы Антон, – четыре дня работы в поле и мастерской. Два дня – курсы трактористов. В воскресенье – ликбез. Отдыхать, извини, не придется.