Чужбина

Абыз знала о безграничной любви своего Баймухамбета, именно поэтому она была ненасытна его близостью, тяжело переживала их разлуку.

Заставить мужа сидеть дома она, несомненно, могла бы уже в силу своего высокого рода и тем более, что земли, на которых сейчас жил род Шукеновых, принадлежали именно ей. Благодатные пастбища вдоль родниковой реки Елек были приданым Абыз. Но любящая супруга никогда не позволила бы себе этим воспользоваться. Она даже мысленно боялась унизить супруга из менее богатого рода. Разве что осмеливалась, чисто по женски, укоризненно глядя Баймухамбету в глаза, с укором сказать:

– Тебе что, дома мяса не хватает?

А за косуль она его особенно ругала:

– Мало того что в последнее время хутора новороссов, без спросу, как многочисленные шарики козьего помета обильно покрыли берега нашей реки, и вытесняют отсюда пугливых косуль, так еще и ты последних добиваешь. Если так будет продолжаться, то животные вообще скоро исчезнут и тогда реку Елек переименовывать придется.

Охотник погладил мех лежащей перед ним на седле туши косули и мысленно прикинул, как ему в этот раз придется оправдываться:

– Мне, действительно, некуда было деваться. Я ждал лисицу, на худой конец степного зайца, а тут, прямо в дуло полез этот самец. Зато у тебя теперь будут лучшие в округе замшевые сапожки из шкуры елика с берега реки Елек. И все потому, что я люблю тебя и ты моя навсегда единственная жена.

Эти радостные мысли, кажется, согрели его. Вскоре на возвышенности, вблизи каменного кладбища, показалось несколько серых юрт и две полуземлянки из сланца.

У входа в одну из них, что побольше и длиннее, его поджидала Абыз в высоком белом тюрбане на голове. Она почти на ходу схватилась за уздечку и остановила коня мужа. Баймухамбет внутренне был готов к дискуссии и, соскочив с коня, подошел вплотную и нежно положил обе руки на плечи супруги. Он сразу заметил, что она чем-то озабочена, но не успел спросить о причине ее беспокойства, как супруга кивнула головой в сторону дверей:

– Пошли в дом, тебя там ждут!

Знал бы бай, что взлетевшее над рекой черное воронье, которое он на заре спугнул своим выстрелом, уже накаркало им беду.

– Кого это в столь ранний час принесло?

– Двое посыльных из Актобе: русский офицер и его переводчик.

В натопленной комнате возле казана копошились две служанки. У входа, где обычно сидит прислуга, сейчас пили чай незваные гости. Низкорослый казах, одетый в пехотную шинель из грубого серо-коричневого сукна и без знаков различия сразу же вскочил, с подобострастной льстивостью приветствуя хозяина дома. Представился он сыном семьи Кусенгалиевых. В его треснутом пенсне и до блеска начищенных плоских медных пуговицах сейчас отражался свет керосиновых ламп жилища. Русский офицер, явно нижнего ранга, как бы извиняясь за столь раннее и вероломное вторжение, сначала судорожно отставил в сторону чашку, но, видимо, вспомнив о цели своего визита и осознав свою значимость в данный момент, лишь слегка приподнялся и небрежно кивнул головой. Он снова удобно сел и продолжил прихлебывать чай.

– Уважаемый мырза[33 - Мырза, байеке (каз.) – господин, барин], – сообщил переводчик, – нам приказано вам лично передать указ русского министерства.

Прислуга помогла баю снять полушубок и байпаки. Абыз было предложила супругу надеть маси – тонкие кожаные сапожки. Но Баймухамбет отказался и в войлочных чулках до колен взобрался на невысокий, занимающий все оставшееся пространство комнаты и покрытый дорогим ковром настил. Он прошел в правый угол дома и заглянул в бесик[34 - Бесик (каз.) – колыбель], сплетенный из прутьев таволги и сейчас наполовину накрытый по традиции семью вещами: чапаном; полушубком, сшитым из бараньей шкуры; меховой шубой; уздечкой; камчой и специальной колыбельной накидкой. Заглянув в колыбель своего спящего первенца и наклонившись над ней, хозяин дома со словами “?лди-?лди[35 - ?лди-?лди (каз.) – баю-бай]”, поцеловал младенца в лобик. Почему-то поправил одну из многочисленных висящих на стене сабель и лишь потом уселся во главе низкого столика, подвернув ноги калачиком.

Его поведение могло показаться надменным. Он вроде не замечал и не слышал послов. На скулах русского офицера начали судорожно дрожать мышцы.

Абыз преподнесла супругу пиалу с чаем. Она-то хорошо понимала, что за всем этим бай скрывает свои растерянность и переживания, оценивает ситуацию и возможные шаги, в конечном счете – готовит свой ответ.

Баймухамбет еще раз внимательно с ног до головы осмотрел бедный, явно с чужого плеча полувоенный наряд переводчика, смачно отхлебнул глоток очень душистого чая и спросил:

– Что ты сказал?

Желая заручиться поддержкой, переводчик посмотрел в сторону офицера и, вновь обернувшись к баю, скрепя зубами раздраженно повторил:

– Нам приказано вам лично передать указ русского министерства.

– Я думаю, что ты не забыл традиции нашего народа: за хорошую новость тебе с?йiншi[36 - С?йiншi (каз.) – вознаграждение за хорошую новость] полагается, а вот за плохую и головы лишить могут.

– А я-то что? – растерянно пробормотал Кусенгалиев. – Я всего лишь переводчик.

В этот момент отворились двери полуземлянки, и в комнату вошли родственники бая. Оказывается, Абыз послала за ними гонцов. Она сочла это

необходимым. Не так уж часто, во всяком случае женщина не могла припомнить, чтобы в их краях появлялись русские офицеры.

Баймухамбет был удивлен неожиданному визиту родных, но быстро нашелся. Посмотрев в сторону супруги он благодарно кивнул.

Два родных брата Баймухамбета, зимовавших со своими семьями и скотом недалеко вверх по течению реки привычно заняли места по правую сторону от бая.

Дядя хозяина дома, бай Азамат, занимая со своими сыновьями место у левой стены вместо приветствия ворчал:

– Надеюсь, что встреча действительно очень важная, а то я впервые в жизни прервал утренний намаз, и мы десять верст гнали галопом лошадей.

– Сейчас это узнаем, – хозяин одним глотком опустошил пиалу и обратился к царским посланникам, – чует мое сердце, что ваша новость не из хороших. Говорите, раз уже пришли!

Кусенгалиев перевел на русский. Офицер встал, оправился и неторопливо достал из полевой сумки свиток с огромной сургучной печатью. Демонстративно, чтобы видели все собравшиеся, сорвал ее, развернул документ и стал читать:

– На основании высочайшего указа Его Императорского Величества о крестьянском землевладении, повелеваем:

Офицер остановился, давая переводчику возможность довести важность послания до байской семьи на казахском языке и лишь потом продолжил:

– Учитывая, что основным видом хозяйствования казахского и киргизского населения является скотоводство и они ведут кочевой образ жизни, все плодородные земли вблизи рек и водоемов передать в переселенческий фонд и за счет этих земель обеспечить освободившихся от крепостничества крестьян наделами.

Кусенгалиев перевел. В комнате ненадолго повисла тишина.

– Это как понимать? – до бая начинала доходить трагичность ситуации. – Вы хотите у нас забрать наш кыстау и поселить тут русских переселенцев?

– Это царский указ, – промямлил переводчик, – мы всего лишь глашатаи.

– Здесь наши земли! – вскакивая с места яростно выкрикнул младший брат бая. – Мы их не отдадим!

– Это же грабеж, – возмущался дядя Азамат.

Офицер потребовал, чтобы Кусенгалиев ему перевел, что говорят казахи.

– Возмущаются, – пожал плечами переводчик и от себя снисходительно добавил, – дикий народ, им буква закона ничего не значит.

Неожиданно Баймухамбет вскочил и быстрым шагом подошел к переводчику. Схватил его за грудки, да так, что у того слетело и повисло на прикрепленной к одежде веревочке пенсне, и прямо смотря тому в глаза со змеиным шипеньем на чистом русском произнес: