Чужбина

– Как она посмела? – явно недоумевал парнишка.

– Скажи, ну куда нам теперь податься? – она даже не спросила, лишь обреченно констатировала.

За ее спиной разрыдались младшие.

Давид смотрел на беззащитную Амалию, на ее замерзших сестер и брата, и ему неистово захотелось им помочь. Но как? Спасательным кругом предстали пред ним добрые глаза Нины Петровны.

– Я знаю, где нам помогут, – был уже уверен Давид, подхватывая на руки младшего из семьи Лейс.

– Кожа, да кости, – вслух ужаснулся он.

В мальчике было чуть более пуда веса. Крепкий сын кузнеца даже не подозревал, что в этот момент он нес почти что своего ровесника. Двенадцатилетний Мартин был всего-то на два года моложе Давида.

Погрузив на сани семью Лейс с их колыбелью, Давид коротко дернул повод, и лошадь трусцой повезла их на левый берег замерзшей Волги…

Несмотря на поздний час к огромной радости Давида в окнах управления совхоза горел свет.

“Не спит еще!” – с теплотой в сердце подумал Давид и вслух гордо пояснил сидящим в санях:

– Наша начальница первой приходит на работу и последней закрывает контору. Ее зовут Нина Петровна.

– Нина Петровна, – хором повторили Лейс.

Ввалившись гурьбой в здание, Давид с порога выпалил:

– Надо помочь! Они бездомные.

Заведующая бегло оглядела новичков. Видимо вспомнила тот день, когда Давид и сам пришел устраиваться на работу в совхоз и с улыбкой по-доброму произнесла:

– Раз надо, то устроим.

Уже далеко за полночь, заперев двери управления на замок, Нина Петровна повела Лейсов селиться в общежитие для семейных.

Изначально оно даже не планировалось. Совхоз создавали для детей-сирот: два барака для парней и один для девушек. О семейных вообще не подумали. В то время тема семьи неохотно обсуждалась, а некоторые большевики пропагандировали советское безбрачие.

Но создать совхоз без взрослых оказалось просто невозможным. Многие из управления были уже женатыми и замужними коммунистами. Такие специалисты, как врачи, ветеринары и бухгалтеры тоже приехали сюда с семьями.

Как показала жизнь, идея безбрачия не повела за собой даже самых ярых и убежденных комсомольцев. В совхозе появились первые беременные девушки. Новые ячейки советского общества спешно регистрировали. Ради этого пришлось отправить человека в кантонный центр Зельман, чтобы тот привез бланки регистрации бракосочетания.

Вскоре из двух мужских один барак полностью стал семейным. Тонкими деревянными стенками его поделили на многочисленные маленькие комнатушки.

– Здесь должно быть свободное место, – Нина Петровна уверенно распахнула дверь одной из комнат.

В буржуйке догорали дрова, а обитатели давно спали крепким сном. Слышался многократный храп. Все кровати были заняты. Осмотревшись, управляющая толкнула в бок спящего на первой от двери кровати:

– Эй, оккупант, давай освобождай чужую жилплощадь.

Мужчина проснулся, сел в кровати, явно не совсем соображая, что происходит.

– Иди спать в свою семью, – поторапливала его Нина Петровна, брезгливо показывая на спинку кровати, – и портянки свои не забудь прихватить.

Насколько позволял падающий в комнату свет висящей в коридоре лампочки, Амалия осмотрела комнату. Помимо буржуйки, вдоль стен стояло четыре кровати. Видимо, одна на семью. На угловой кровати по краям свисали даже пять пар ног.

– Здесь пока и поживете, – Нина Петровна указала семье Лейс на освободившуюся кровать, – располагайтесь. Остальное утром обсудим.

Амалия первой шагнула через порог комнаты, таща за собой семейную реликвию.

– А это у нас в совхозе сейчас очень кстати, – управляющая указала на колыбель, – глядите, чтобы ее тут кто не прикарманил.

– Хорошо, – кивнула Амалия, тщетно пытаясь понять последние слова заведующей и не найдя лучшего, добавила: – Она ж огромная, ни в какой карман не поместится.

Нина Петровна, сдерживая смех, прикрыла рот.

Она с одной стороны радовалась, что их коллективное хозяйство растет, что выпускники сиротских домов взрослеют, обосновываются в совхозе надолго и начинают пускать тут свои корни. С другой стороны, это прибавило головной боли. На повестке дня у руководства совхоза неожиданно появился вопрос – что делать с детьми? Пришлось в срочном порядке организовывать ясли, детский сад и школу.

Сестры Лейс оказались в хозяйстве как раз кстати. Марию и Эмилию оформили доярками, а Амалии выпало работать в свинарнике.

Кровать в семейном общежитии станет им домом. Позже Амалия даже сама себе не сможет объяснить, как они вообще там помещались. А ведь на соседних кроватях к тому же еще дети рождались.

Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Даже наоборот. Время в совхозе “Кузнец социализма” запомнится Амалии навсегда. Это будут самые счастливые годы ее жизни. Девушка могла тогда чистосердечно и обеими руками проголосовать за слова Сталина, написанные на плакате их сельского клуба: "Жить стало лучше, жить стало веселее!"

В совхозе, как в большой семье делили пополам горе и радость, поддерживали друг друга как и чем могли. Колыбель Лейс пользовалась огромным спросом. Амалия порой даже не знала, где в этот момент стоит их люлька и чей ребенок в ней спит.

Мартина отправили учиться в первый класс семилетней школы. В селе Мюллер младшему Лейс не довелось сидеть за партой. Сироте попросту было не до учебы. Как найти еду – это был основной урок прошедших лет его юной жизни.

Первоклашки совхозной школы даже не подозревали, что сидящий рядом с ними маленький и тщедушный мальчик, на самом деле был на пять лет старше их.

Мальчишку в бараке полюбили. Мартин после занятий в школе обычно играл с детьми и приглядывал за младшими в длинном коридоре. Сердобольные соседки за это подкармливали сироту и латали его поизносившуюся одежду. А один старик сапожник на каждый день рождения дарил Мартину обувь. То сандалии, то сапожки или валенки. И не имело значения, что именины у младшего Лейс были в середине августа, Мартин радовался и ждал этот день больше, чем волшебство украшенной рождественской елки, о которой так часто и с ностальгией вспоминали Эмилия и Мария, но о которой теперь, на людях, в советском обществе запрещалось даже говорить.

В совхозе в первую очередь приходилось работать. Бесконечно много работать. С утра и до поздней ночи: в трудах, в трудах. О другом как-то не думалось. Для Амалии даже стало сюрпризом, когда двадцатипятилетняя Мария и на год моложе ее Эмилия вдруг выскочили замуж. В тот год в их совхоз прикомандировали в числе геолого-разведывательной бригады двух братьев. Не очень то и красивые сестры сумели повязать парней семейными узами и уехали жить в город Энгельс.

Можно смело утверждать, что Амалия, тогда как бы очнулась и впервые задумалась о своей личной жизни. Вернее сказать, о ее полном отсутствии.

Да, видимо, сказывалось воспитание. Она, как учили ее бабушки, никогда не подпустила бы к себе первого встречного, Но поиски единственного уже явно затянулись. На красивую Амалию заглядывались многие парни их совхоза. Но дальше этого дело не заходило. Ухажеры, если не сразу, то после первого свидания почему-то теряли к ней интерес. Она решила, что это из-за немецкой национальности. Но когда младшие сестры без проблем вышли замуж за украинцев, Амалия поняла, что не в этом дело. Она не знала тогда, что виной тому был ее земляк.

Давид быстро взрослел и все чаще и чаще обращал внимание на Амалию. Его взгляды теперь невольно задерживались на ее губах, шее, грудях и бедрах. Парень осознавал, что она старше его на девять лет, да еще и на голову выше. Но он хотел только и именно ее. Все его сны были только об этой девушке.

Не обошла Давида стороной и ревность. Он практически в каждом неженатом парне совхоза стал видеть потенциального соперника.

Единственный человек, которому Давид рассказал о своих чувствах, стал друг Ахат. Непобедимый в совхозе борец постарался успокоить Давида:

– Я ноги переломаю каждому, кто посмеет приблизиться к твоей девушке.

После подобного предупреждения все, кто имел взгляды на Амалию, начинали обходить ее за версту.

Люблю и точка! Ха-ха! Если бы это было так просто. Для кого-то это великое чувство, а для кого-то сравнимо с болезнью. Одни порхают от любви, готовые день и ночь не выпускать возлюбленного человека из своих объятий, не в состоянии насмотреться на его черты лица и надышаться его запахом. Другие наоборот прячутся, избегают с ним встреч, ломая себе голову вопросами: – “Мое ли? Достоин ли я этого человека или он меня?” От этих переживаний и голову ломит, и знобит, и в сердце побаливает, и живот бывает сводит.

Склонен верить, что любят все же головой, а не сердцем. Хотя и ведем себя порой как полоумные, но осознанно или нет, но выбираем желаемых: неуверенные – уверенных, “маменькины детки” – самостоятельных и авторитетных, некрасивые – красивых. Есть случаи, что ищут себе стопроцентно похожих. Но это тоже выбор головного мозга, а не просто учащение стучания сердечка!