Чужбина

Была ли любовь между Амалией и Давидом?

У них не было типичного периода ухаживания и бесконечных свиданий под луной. На это просто не хватало времени. У Амалии в свинарнике постоянный опорос и кормежка. У Давида одна хозяйственная компания сменяла предыдущую: ремонт тракторов, посевная, сенокос, хлебоуборка и пахота под озимые.

И все же любовь была, хотя и не сразу. Она проявлялась в повседневной жизни, в быту.

Давид помогал ей: делился деньгами и продуктами, когда необходимо было, искал для ее братишки медикаменты.

В поле, как правило, работы завершались с заходом солнца. А в свинарнике трудились до глубокой ночи. Давид, накормив и уложив спать Мартина, каждый раз поджидал Амалию у ворот свинобазы. Провожал ее до общежития.

– Ты что, ухаживаешь за мной? – как-то спросила она его.

– С чего ты взяла? – вопросом скромно ответил ей враз покрасневший Давид. Благо было темно, и девушка этого не заметила. – Я же писем не пишу и в кино не приглашаю. Просто не хочу, чтобы тебя по дороге собаки покусали. Видишь, сколько их тут бездомных развелось?

Конечно же, Давид не был тем принцем на белом коне, о котором мечтала Амалия. Напротив. Он и ростом не вышел, да и по годам оказался юнцом.

Но она не хотела прямым отказом обидеть своего земляка. Как никак он помог ей в тяжелый момент. Да и принц-богатырь, за которым Амалия помчалась бы хоть на край света, все никак не хотел появляться на горизонте.

А Давид был всегда рядом, помогал и заботился о ней. Он, как тень, ходил за Амалией по пятам, но не притеснял ее и не требовал особого к себе внимания.

Лишь однажды, как бы невзначай, произнес:

– Я буду ждать, когда ты захочешь стать моей женой.

– Ты сперва в армии отслужи, – дипломатично ушла от разговора на столь щекотливую тему Амалия, – а там видно будет.

Геолого-разведывательные работы на территории совхоза осчастливили женитьбой Марию и Эмилию Лейс, но принесли с собой беду. Первые же бурения показали, что в степи неглубоко находятся большие запасы грунтовых вод. Поволжье считалось второй, после Украины, хлебной житницей СССР. Руководство немецкой республики поставило перед собой очень высокую цель – достичь или даже обогнать по уровню хлебозаготовок Украину. Решение этой задачи виделось в расширении и освоении новых пахотных земель, благодаря орошению. Руководство совхоза “Кузнец социализма” тоже получило сверху указание в кратчайший срок освоить все незадействованные земли.

– Они там что, читать не могут? – открыто возмутилась Нина Петровна. – Ведь геологи предупредили, что эти воды соленые и для земледелия не пригодны.

Никто в управлении совхоза ей тогда не возразил…

Давида среди ночи разбудила плачущая Амалия. Он был ошарашен тем, что она не побоялась появиться в мужском общежитии, да еще и в столь поздний час. Парень не успел сообразить, что происходит, а Амалия, обняв его и уткнувшись лицом в его грудь, рыдая, смогла лишь произнести:

– Нину Петровну арестовали.

Давид крепко прижал Амалию к себе и, не переставая, гладил своими шершавыми ладонями ее плечи и волосы.

– Ну, тише, тише! – успокаивал он ее.

Конечно же, в его голове сейчас били в набат все колокола протеста. Он не мог и не хотел верить в то, что их умную, добрую и трудолюбивую Нину Петровну можно было бы в чем-то обвинить и тем более арестовать. Но ему в этот момент еще больше было жалко Амалию и то, что она сейчас плачет. Влюбленному парню было больно видеть ее слезы.

В какой-то момент Амалия очень четко, всем телом восприняла теплоту и особую нежность его сильных рук. Она подняла голову и посмотрела парню в его глубокие зеленые глаза. Беда с Ниной Петровной вроде отошла на задний план, и молодая женщина вдруг поняла, что Давид именно тот надежный богатырь, которого она ждала и искала. Она невольно потянулась к юноше и их губы обожглись горячим поцелуем.

Рано утром, найдя в мастерской заведующего МТС, Давид было бросился к нему, на ходу выкрикивая:

– Дядя Антон, за что?

Тот лишь строго зыркнул на своего воспитанника и, приложив палец к губам, демонстративно пошел восвояси. Про Нину Петровну в поселке никто ничего не знал и даже боялись об этом говорить.

Вскоре, на собрании жителей совхоза первый секретарь райкома ВКП(б) представил им нового начальника. Они тогда впервые услышали, что руководить ими теперь будет человек с должностью директора. Кстати, именно из его рук Давид в тот же день получил повестку призывника…

Давиду действительно исполнилось восемнадцать лет. Ему уже давно пришлось честно признаться, назвав свой настоящий возраст. К тому же его разоблачила Нина Петровна, у которой все и всегда должно было быть подтверждено документально. После знакомства в 1932 году на ярмарке с матерью и отчимом Давида она сделала соответствующий запрос в его родное село Мюллер, и ей оттуда прислали выписку из церковной книги. Она в тот же день вызвала Давида в управление и по-матерински надрала ему уши:

– Ты знаешь, что мне грозит за использование детского труда?

– Так я же первые годы и не работал, – отшучивался Давид, – в основном-то учился…

* * *

Трудно представить Давида Шмидта солдатом. Нет, военная форма на нем очень даже красиво смотрелась. Из-под гимнастерки выпирали широкая грудь и мускулы рук. Он был невысокого роста, с коротким торсом, в который незаметно переходила жилистая шея с высокой и широкой грудной клеткой, с узким тазом и с мощными выпуклыми ляжками мускулистых ног. Идеальная военная выправка и крепкая статура.

Коренастая фигура говорила о большой силе. Короткая квадратная кисть мускулистой руки уже на взгляд внушала кувалдный удар.

Он был смугл, круглолиц, с зелеными глазами, крупным носом и толстыми губами.

А отчего тогда было трудно представить его военным? Да потому, что в этом теле уживался самый миролюбивый характер. Как говорится, он и мухи не обидит.

В совхозе никто не припомнит ни одной драки или склоки, в которой был бы замешан тракторист Шмидт. Не столько его крепкая осанка, сильные мышцы спины и рук с квадратными кулаками, скорее, спокойный и добродушный характер вызывал к нему всеобщее уважение.

Служить довелось ему в артиллерии водителем тягача “Коминтерн” с 122-мм пушкой в прицепе. Давид быстро разобрался в технике. Почти два года службы пролетели как одно мгновение, и он уже мечтал о том дне, когда наконец-то вернется домой и Амалия, как и обещала, выйдет за него замуж.

Сентябрьским днем 1939 года их полк подняли по тревоге и уже под прикрытием ночи они пересекли польскую границу. На артиллерийском тягаче Давид Шмидт въехал во Львов, где красноармейцам впервые сообщили о распоряжении Советского правительства “…взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии”…

– Теперь уж точно демобилизация! – ликовал Давид.

Он зря радовался. Почти без передышки им приказали освобождать народы Прибалтики. Это была скорее прогулка, или, как выражался их командир – “культурная война”.

На одном из привалов вблизи небольшого городка Тарту, на обочине дороги Давид подобрал потрепанную брошюру. Это был сборник стихов совсем незнакомого ему поэта. В краткой биографической справке красноармеец впервые узнал об эмигрировавшем из России в Эстонию поэте Игоре Северянине. Особенно Давида затронули строки одного из стихотворений:

В пресветлой Эстляндии, у моря Балтийского,

Лилитного, блеклого и неуловимого,

Где вьются кузнечики скользяще-налимово,

Для сердца усталого – так много любимого,

Святого, желанного, родного и близкого!

“Странно получается, – подумал тогда солдат. – Если меня, хотя и немца неудержимо тянет на берега Волги, а русский воспевает побережье Балтики, то выходит, что понятия “родина” и “чужбина” никак не связаны с местом рождения или национальностью”…

В Литве, Латвии и Эстонии им не пришлось даже пушки расчехлить.

Октябрь сменил ноябрь, а об увольнении не заикались. Запретили об этом даже спрашивать.

30 ноября объявили войну с Финляндией. Умные воеводы видимо все рассчитали: южная часть Финляндии летом становилась сплошным и непроходимым болотом и буквально кишела комарьем. Видимо поэтому дождались начала зимы, когда все покроет солидный лед. Правда не учли типичные в этих краях лютые северные морозы. Сотни красноармейцев тогда полегли в промерзшую землю Карелии. Тысячам отморозило уши, руки или ноги. Давида же согревал его тягач и утепленные валенки. Через три месяца война закончилась. Ее так и прозвали – зимняя война. A Давида опять не уволили в запас.

Ему явно пришлось переслужить. За образцовое выполнение служебных обязанностей и примерную воинскую дисциплину Давиду, одному из первых в их части, присвоили нововведенное тогда в Красной Армии звание. Теперь уже ефрейтор Шмидт c нетерпением ждал возвращения домой. Его срочная служба длилась четвертый год.