Ида всё чаще увлекается и сама создает рифму. Как-то упала катушка. Я говорю: – "Катушка – не игрушка". Ида засмеялась и говорит: – "Как стихи!"
22.12.39. Нину сократили с сегодняшнего дня. Тяжело переживается всеми, даже Дочка советует маме поискать лучшее место, где не так нужно много работать.
– "Ты шалишь через край!" – сказала мать. Ида рассмеялась и говорит: – "Мама говорит стихами". А, ведь, правда, в этой фразе есть стихотворный ритм. Она сидит и отрывает кусочек бумаги. – "Бабуся, это – разовка. Ты знаешь, что такое – разовка? Вот я отрываю – раз!…"
Сегодня просит: – "Расскажи, откуда – небо? дождь? облака?" Всё не расскажешь.
31.12.39. Ида, как-то за обедом, не желая есть суп, потом хлеб, вылили его на пол. Была уличена в этой проделке.
С тех пор, как только у них нелады с Борей, последний «говорит»: – "Ляля суп бух, Ляля ичка не надо!"
Ёлки не было на службе у Нины. Получили мешочек с гостинцами. Ида усиленно просит ёлку, но что же купить для ёлки, когда в продаже нет никаких сладостей. У нас даже сахару нет.
Опять Ида спрашивает, как зайчики делаются?…
Вот и прошел 1939 год, описанный в дневнике. А я прожила период от трёх до четырёх лет. Уже какие-то моменты застряли в памяти. Я чётко помню, что нас поверх любой одежды дома каждый день «наряжали» в фартучки. Бабуся шила их сама. Они были цветными, с карманчиками впереди и сзади с перекрещивающимися широкими бретельками. Конечно, это было экономно с точки зрения – стирки детской одежды, но они нам так надоедали… Тем более, что часто мы их затаскивали до дыр. Помню байковые кофточки, которые нам одевали на ночь, поверх рубашечек.
Очень хорошо помню почти все свои игрушки, особенно посуду, плиту, и некоторых кукол. Помню старую матрешку и плюшевого мишку. Мишка был набит опилками и поэтому – жёсткий. Он действительно был из жёлтого плюша. Интересно, что этот мишка был сохранен бабусей до моих детей. Но он был такой старый и местами протертый – «плешивый» от старости, что наконец, настал момент, когда его выбросили вместе со старыми игрушками. А жаль, это была единственная игрушка, которая сохранилась со времен детства моего отца.
Меня выпускали гулять около крылечка или на площадку металлической лестницы, на которую выходило окно из нашей столовой. Бабусе было легко следить за мной и во время вмешиваться в ссоры с другими детьми. А ссорится я умела, хотя уступала им свои игрушки, а часто и первенство в игре.
Помню, как я обратила внимание на то, что у наших девчонок во дворе вошло в моду приписывать себе мальчишек в качестве «мужей». Мне, естественно, нужно было придумать себе тоже мужа. Я не помню, как звали этого мальчишку, который жил в доме, в глубине двора, но я его поймала, притащила за руку и усадила на ступеньки нашей железной лестницы. Затем я ему начала «внушать», что теперь он мой – муж. Он твердил – "Нет!"… "Не хочу!" Дошло до того, что я, вцепившись в него, трясла его и приговаривала, что он теперь мой муж, а он верещал, уже не в силах произнести слово. Прибежала его мать и моя тоже. Его с трудом отняли у меня… Отсюда вывод: уж если я выбрала себе мужа, то отказаться от него могу только я сама. Хватка у меня – железная.
Не помню процедуру вручения подарков, но помню щемящее, радостное чувство от нетерпения ожидания праздников, и подготовки к ним. Это осталось у меня на всю жизнь. Для меня придумать, подготовить (чаще – купить) подарок – также интересно и радостно, как и получать их.
Не помню остро болезней, которые не покидали нас, детей, в эти годы, особенно – Борю. Но, мне запомнилось светлое, какое-то воздушное чувство выздоровления. Кажется, это было после длительного заболевания почек. Я проснулась утром, бабуся было в столовой. Я решила изобразить «бред» и стала что-то говорить о зайчиках. Но, естественно, бабуся догадалась и «расколола» меня… Но чувство радостного освобождения осталось внутри меня. Иногда, оно повторялось на протяжении дальнейшей моей жизни, правда, последнее время что-то оно не возникало уже давно…
Раз уж я вспомнила о болезнях, хочу остановиться на приступах мигрени у бабуси. Это были головные боли со рвотой, головокружением. Она не могла пошевелиться. Но у меня был панический страх. Когда, лёжа в постели, она закрывала глаза, мне казалось, что она уже умерла. Хотя понятие – смерть для меня ещё не было осознанным. Но мы вместе с Борькой вставали на коленки перед низкой атоманкой, на которой она лежала, и упорно заставляли её открывать глаза. А я каждый раз поворачивалась к Борису и шептала: – "видишь, она ещё не умерла". И так до бесконечности. А остановить нас было некому, т. к. практически всегда бабуся с нами была одна дома.
Пару раз к нам приезжала из Горького мамина мама – наша вторая бабушка.
С бабушкой Надей было связано такое событие, как крещение. Бабушка и мама взяли меня и Боричку и поехали в церковь где-то на краю города, чтобы никто не увидел. Тогда эти вещи не поощрялись и не афишировались. Может быть, мы бы тоже об этом не узнали бы, если бы не забавный случай. После крещения Боричку стали одевать. Одели штанишки, ставят его на ноги, а он падает. Опять ставят, а он опять падает. Оказалось, что его обе ножки засунули в одну штанину.
Позже, неоднократно этот случай вспоминался, как комичное приключение, заодно и выплыл секрет нашего крещения.
Кстати, если вспоминать забавные случаи, можно к ним отнести такой. Когда ездили на пароходе, обычно располагались в каюте вчетвером: мама, папа, я и Боричка. В этот раз Боричка был ещё грудным. Когда отчалил пароход, и провожающие остались на удаляющемся берегу, пассажиры стали устраиваться в своих каютах. Мама положила сверток с Боричкой на постель, меня посадила на другую и стала разбирать сумки. Глянула на постель и обомлела – Бориски там не было. Что тут началось! Искали везде, где только было можно – нет нигде… И только много позже обнаружилось следующее. Внизу стоял открытый чемодан. Боречка заворочался и потом благополучно скатился в чемодан. Крышка чемодана захлопнулась… Как ещё он не задохнулся?
Помню, как мама брала меня в поездку в Горький. Я где-то подхватила чесотку. Мои руки на ночь намазывали мазью, а чтобы я не измазала постель, одевали сшитые белые рукавички. Их завязывали на тесёмочки.
В это же время в Горький, одновременно с нами приехала мамина двоюродная сестра – тётя Галя Галянина с сыном – Игорем, который был моим ровесником. Хулиган он был отменный. Мне запомнилось, как мы втроём: я, Игорь и кто-то из детей тёти Лиды (мамина сестра), которая жила в Горьком вместе с дедушкой и бабушкой, играли в догонялки. Мы бегали вокруг стола, иногда под столом, причем Игорь периодически останавливался, вынимал из коротких штанишек пипиську и писил на одну из ножек стола. Мы приходили в дикий восторг и продолжали носиться за ним до следующей "остановки"…
Я с Игорем не встречалась лет до двадцати. Когда, живя в Подмосковье, я приезжала в Москву, иногда останавливалась на ночь у друзей нашей семьи – Кушнир. Они переехали в Москву, когда их старшая дочь – Тала (Светлана) вышла замуж. Про неё я расскажу где-нибудь в другой раз. А сейчас об Игоре.
Так вот, однажды приехав в Москву и где-то прогуляв до поздней ночи, я заявилась к Кушнир. Мне открыла тётя Аня – мать Светы. Все уже спали. Свет она зажигать не стала, чтобы не будить свою огромную семью. Жили они в одной комнате: тетя Аня, Света, её две сестры и двое детей. Тётя Аня шепнула мне, чтобы я ложилась на пол – под бочек к моей сестре – Наташке Плешаковой. Наташка жила в Каменец-Подольском и, когда приезжала в Москву, тоже останавливалась у тёти Ани. Да, в общем-то, трудно сказать – кто только у них не останавливался. Таким образом, случайно я встретилась с Наташей. Конечно, мы, спрятавшись под одеялом, прошептались до рассвета, пока нас не шуганула тётя Аня.
Вот в этот раз Наташа мне и рассказала, что она отыскала нашего троюродного брата – Игоря. Не долго думая, мы позвонили ему и через час уже встретились. Поскольку я уже работала, у меня случайно с собой оказалась зарплата. Я ещё никогда не была в ресторанах. А здесь меня как будто подстегнуло что-то. Я решила сделать широкий жест – пригласила их отобедать в ресторане. Мы пошли в какой-то скромный ресторан. Столики, как в столовой – квадратные, по левую и правую сторону от центральной дорожки, по которой сновали официанты. В глубине зала – небольшая сцена. На ней разместился оркестр. Исполнялись быстрые мелодии. Я помню, что тогда была мода – трястись в танце. Мы с Игорем тряслись "на показ". Что мы заказывали, ели и пили, я, конечно, не помню, помню только, что от моей зарплаты не осталось ничего, а впереди – надо было прожить до следующей. Ну, раз я дожила до восьмидесяти лет, значит, не умерла с голоду.
И опять мы с Игорем потерялись на несколько лет. Я была уже замужем, когда он каким-то образом отыскал меня и пригласил в гости. Он женился на Марине, симпатичной, сдобненькой девушке, дочери директора завода имени Клары Цеткин. Они жили сначала с её родителями, а потом получили свою шикарную квартиру. В ответ на их гостеприимство, мы с Витей пригласили их тоже в гости на наш какой-то праздник. Но, зная, что Виктор Анатольевич не очень жаловал Игоря (вероятно, ревновал, хотя в этих чувствах он никогда не признавался), я не приглашала их больше в гости.
Шли годы… Очень редко мы перезванивались. Он выбрал себе очень интересную, на мой взгляд, профессию – ювелира. У них с Мариной родилась дочка. Теперь уже подросла и внучка. Поскольку Игорь – мой ровесник, он старел, так же, как и мы с Витей.
Когда однажды я позвонила им, трубку взяла Марина и рассказала, что Игорь болен раком пищевода. Прошёл все курсы лечения. Что будет дальше? Больше пока не звонила, хотя надо было бы позвонить…
А, когда я позвонила в следующий раз, узнала, что уже нет в живых ни Игоря, ни Марины…
Ну вот, вроде бы к случаю, вспоминая детскую поездку в Горький, я рассказала об одном из многих моих троюродных братишек. А их у меня много: и двоюродных и троюродных. Только – иных уж нет, а те – далече…
Как быстротечна жизнь…
Часть 5
Дневник бабуси – 1940 год
Наступил Новый год, а события продолжали развиваться те, что начались ещё в предыдущем году.
Через несколько дней подписания пакта о ненападении, Германия напала на Польшу. Англия и Франция объявили о поддержке Варшавы.
Началась вторая мировая война. Советский Союз вёл себя нейтрально.
За последние годы агрессивная политика Японии уже привела к двум крупным военным конфликтам с СССР – на озере Хасан в 1938-ом году и на реке Халхин-Гол в 1939 году.
События развивались быстро. Япония, не получив успеха в военных действиях против СССР, переметнулась в сторону южного направления – наступления на колониальные владения Англии и США: Малайзия, Бирма, Филлипины и др.
В апреле 1941-го года СССР подписал с Японией пакт о нейтралитете.
А советские войска вошли на восточные земли Польского государства. К СССР была присоединена Западная Украина и Западная Белоруссия – территории, входившие ранее в состав Российской империи, но утерянные в результате советско-польской войны и мирного договора в 1921 году.
В сентябре – октябре 1939-го года Эстонии, Латвии и Литве были навязаны «договоры о взаимопомощи», по условиям которых, они предоставляли СССР свои военные базы.
В 1940-ом г., обвинив эти страны в нарушении договоров, Москва потребовала создания в них «народных правительств». Вскоре были проведены «выборы» в сеймы Литвы и Латвии и в Госсовет Эстонии, в них участвовали лишь кандидаты от местных компартий. Избранные таким образом парламенты обратились с просьбой о принятии своих стран в состав СССР.
В конце августа Советский Союз пополнился тремя новыми социалистическими республиками.
В это же время СССР потребовал от Румынии возвращения Бессарабии, находившейся в составе России с начала 19-го века, вплоть до января 1918 г., а также Северной Буковины, никогда не принадлежавшей России.
На эти земли без промедления вводятся советские войска.
В июле 1940-го года Буковина и часть Бессарабии были присоеденены к Украинской ССР, а другая часть Бесарабии – к Молдавской ССР, образованной в августе 1940 года.
СССР вынашивал подобный замысел и против Финляндии. Началась война с Финляндией, в результате которых финны потеряли 23 тысячи убитых и умерших от ран, а Советский Союз – 95 тысяч. За эти действия, в декабре 1939-го года СССР был исключен из Лиги Наций, как государство – агрессор.
Но всё же правительство Финляндии договором от 12 марта 1940 года уступило СССР часть территории на Карельском перешейке и в ряде других приграничных районов.
Однако судьбы мира решались тогда не в Москве, а в Берлине.
К осени 1940 года, Германия оккупировала большую часть Западной Европы, включая Францию. Германская авиация бомбила британские города. Англия не сдавалась. Германия готовила операцию «Морской лев» – вторжение в Англию через пролив Ла-Манш. Гитлер сомневался. Англия обладала самым мощным в мире флотом.
В конце концов, Гитлер сделал выбор. Он знал, что после репрессий 30-ых годов Красная армия ослаблена, и являла собой «колосса на глиняных ногах».