Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Истоки. Книга 2. Детство и юность Ираиды. Глава 1. Дневник бабуси

Душой и посредником Иных являлся Ньярлатотеп – Могущественный вестник. Через него магррибские волшебники вступали в контакты с Азатотхом. Ньярлатотепа часто называли Ползучим хаосом. Он мог принимать любую форму, но знающие люди всегда узнавали его по запаху. В Некрономиконе указаны символы и заклятия для призывов Иных богов. Один из них, Шуб-Ниггуратх, появлялся в образе Черного козла. Кстати, ему поклонялись не только арабы, греки и египтяне, но и шумеры – самая древняя цивилизация человечества.

Многих магов интересовали другие существа, описанные в Некрономиконе. Примерно треть книги посвящена управлению шогготами – бесформенными «угрями» из пузырей протоплазмы. Древние создали их в качестве слуг, но шогготы, обладая разумом, быстро вышли из подчинения и с тех пор действуют по собственной воле и ради своих странных непонятных целей. Говорят, что эти существа часто возникают в наркотических видениях, но там они не поддаются контролю человека.

Другой интересной расой являются «глубокие». Они обитают в глубинах вод, пещер и подземных полостей. Их вид напоминает смесь рыбы, лягушки и человека, а управляет ими божество Дагон, союзник Ктулху. Дагон упоминался в филистинской традиции, позже он стал вавилонским Оаннесом, а затем превратился в греческого Посейдона и римского Нептуна. «Глубокие» легко поддаются контролю, но власть над ними так очаровывает мага, что он постепенно сам становится их рабом.

Пожалуй, самыми отвратительными существами, описанными в Некрономиконе, являются гули или упыри. Они во многом похожи на людей, но их породу обычно выдают клыки и чудовищные черты лица. Гули могут входить в половые сношения с людьми. Кроме того, при определенных обстоятельствах человек без труда превращается в упыря. Однако обратная трансформация уже невозможна.

Прежде гули обитали в уединенных местах, питаясь трупами и одинокими бродягами. Теперь они вознесены на ведущие позиции нашего мира. В современной массовой культуре их причисляют к вампирам, однако это не совсем верно. Нынешние вампиры являются представителями духовного Ордена Трапеций. Это маги так называемого пути левой руки. Упыри же являются их божественными лидерами (вернее, энергетическими шаблонами). Маги Ордена Трапеций одержимы идеей бессмертия. Их опыты и деяния внушают отвращение и страх. Власть вампиров в современном мире потрясающе велика. Но как бы они ни превозносили упырей, те были и остаются безмозглыми пожирателями трупов, у которых одно на уме – укусить и попить человеческой кровушки.

Магические символы и заклинания Некрономикона позволяют людям выходить за пределы физической реальности. Но беда в том, что книгой обычно пользуются не лучшие представители человечества. Как правило, это жуткие эгоисты, которые способны пойти на любые злодеяния ради богатства и власти. Некрономикон – это проход в обе стороны. Вместо того чтобы осваивать иные миры, современные маги ведут нечестную торговлю: в обмен на могущество они пропускают в наш мир ужасные и разрушительные силы. Радиация, СПИД, неизлечимые болезни – все это лишь научные названия для Иных богов, вызванных с помощью магических действий.

Многие воспринимают магию по сказкам и мультфильмам. Вот смешной человечек взмахнул палочкой и появилось крем-брюле. На деле все гораздо хуже. В древних трактатах приведены химические формулы, строение аппаратов для генетических опытов, концепции клонирования и расщепления атома. Там можно найти чертежи психотронного оружия и основы тренинга для порабощения человеческих душ. Сила Некрономикона ориентирована на то, чтобы книга попадала в руки только эгоцентричных и властолюбивых людей. Из всех темных таинств вселенной они обычно выбирают худшие, и плоды их трудов ложатся на человечество тяжелым грузом.

Но "Сет и Тот – единое целое". У Некрономикона имеется «светлый» аспект. Это врата в непостижимые миры, где мы могли бы быть равноправными партнерами. Это дверь в другие измерения! Это чудо, которое создал человек – Абдул Альхазред, безумный поэт Санаа, провинции Йемена…

Миф ли это, сказка или фантастическая быль – мы когда-нибудь узнаем.

Но пора вспомнить о том, что в 1946 году мы всё ещё продолжали жить в Кмеве. И я рассказываю – о том, что мне хорошо помнится до сих пор.

Помню ещё такую ситуацию. Напротив нашего дома, через дорогу, до самого угла улицы и дальше на площадке, появившейся после взорванного во время войны дома – всегда был базарчик.

Если днем на нём продавались кое-какие продукты, то вечером здесь, в основном, «работали» спекулянты. Купить можно было всё, но, в основном, это были папиросы и спички. Дети подрабатывали на этом. Решили подработать и мы с Борькой.

Нас подвели к какой-то молодой женщине, она дала нам по два или три (не помню точно) коробка спичек и назвала цену.

Мы, как и все другие ребятишки стали бегать и предлагать прохожим купить спички. Вдруг смотрим, все куда-то врассыпную разбежались – появились то ли дружинники, то ли переодетая милиция. И только мы, новички, остались на опустевшей улице. Борьку кто-то из них схватил за воротник. Он с испугу заорал, как резаный. Я кинулась к нему, пробуя оттащить от дядьки. А дядька устроил допрос с пристрастием – откуда спички? Мы по наивности сказали, что дала тётя… В конце концов нас отпустили и мы спрятались в подворотне. Когда милиционеры ушли, постепенно «продавцы» вернулись на улицу. Причём, все они не стояли на одном месте, а изображали из себя прохожих.

Не сразу, но через некоторое время мы нашли «свою» женщину, всучили ей назад спички и сказали, что больше торговать не будем. Дома, конечно, мы ни о чём не рассказали.

А с Милочкой был такой случай. Её строго предупреждали, чтобы она ни у кого ничего не брала и ни с кем никуда не ходила, так как детей воровали на мясо. Действительно, нам пришлось быть очевидцами пирожков с человеческим мясом. Однажды, когда родители повезли нас на Золотой пляж, они купили у тётки, которая ходила по пляжу с корзиной домашних пирожков – пирожки. Мама разломила пирожок, а там был человеческий ноготь… Я не вру…

Так вот, без спроса, конечно, Милочка – пошла гулять не во двор, а на улицу. Особенно интересно всегда было отираться на углу, около входа в магазин. Всегда можно было увидеть что-нибудь любопытное.

К Милочке подошла какая-то тётя, сказала, что Милочка ей очень понравилась: – "Ах, какая красивая девочка! Пойдём со мной, я тебе конфетку дам"… Но родители, видно, хорошо поработали с Милочкой, потому что, после этих слов тётки, Милочка устроила такую истерику, что тётка смылась, а Милочку привели домой какие-то чужие добрые люди. Они думали, что девочка потерялась.

Потом, спасаясь от голода, удалось Милочку устроить на пятидневку в детский сад, а Боричка уехал в санаторий.

Когда мы с бабусей оставались вдвоём, а дома не было никаких продуктов, нашей пищей был только хлеб. Его давали по карточкам по 250 грамм на человека. Остальных продуктов даже по карточкам не выдавали – магазины были пустые. Я приносила половинку буханки или буханку хлеба, если его выдавали на два дня. Мы договаривались, что хлеб делим на двенадцать частей – по кусочку на утро, день и вечер. Свою порцию я съедала сразу. Через некоторое время бабуся отдавала мне свою маленькую порцию и говорила, что у неё нет аппетита. Верила я в это или нет, не помню, но её кусочек хлеба я брала. Это был кусок чёрного хлеба, шириной в большой палец руки, отрезанный целым куском от кирпичика. Я его брала и бежала на базарчик, который всегда тусовался на противоположном углу улицы. Я вставала в ряд торговок и протягивала кусок прохожим. Совсем скоро находились желающие и покупали у меня этот драгоценный кусок хлеба.

На эти деньги я покупала здесь же на базарчике две конфеты – они были длинные, в виде цветной закрученной трубочки, завёрнутые в прозрачную бумажку. Вся прелесть заключалась в том, что хлеб съелся бы сразу, а конфеты можно было сосать долго.

Потом я бежала на вокзал. Если подниматься по лестнице, расположенной где-то сбоку вокзального здания, а не по центру, можно было попасть в зал ожидания для транзитных офицеров. В зале был экран и им часто показывали кино. Я, как и многие другие дети, предоставленные сами себе, пробирались в этот зал, садились вдоль темных стен на пол и смотрели фильмы.

На вокзальной лестнице, пролетом ниже этого зала, всегда стояла женщина с аптечным товаром, разложенным в ящике под стеклом. Ящик висел на ремне через плечо и ещё у него были откидные ножки, которые можно было легко разложить или – сложить. Я у этой женщины всегда на оставшиеся деньги покупала таблетки пертусина. Он был дешёвый и сладкий – десять таблеток, завернутые столбиком в бумажку.

А бабуся в это время таяла с каждым днём. Она никогда не была полной, а теперь стала совсем похожа на скелет, обтянутый кожей. А в один из этих голодных дней она просто перестала вставать с кровати. Где-то в это время приехала мама. Вызвали врача. Он сказал, что помочь уже ничем не может, т. к. у бабуси – дистрофия и жить ей осталось недолго. Бабусе сказали, что врач поставил диагноз – атеросклероз.

Вернулись домой Боричка и Мила. Папе удалось прислать из Москвы посылку. В ней оказалась, кроме каких-то продуктов, большая буханка белого хлеба. Она мне запомнилась большой – большой, белой – белой, с коричневой сверху корочкой и, наверное, очень вкусной.

А ещё один раз нам дали американскую посылку. В ней была длинная железная банка с беконом. Это были узкие кусочки шпика, который просто таял во рту. В посылке было много чего вкусного и в первый раз мы попробовали жвачку. Она была в виде белых подушечек, похожих на конфеты. Были в посылке пакетики: с яичным желтком в виде порошка, с сухим молоком и что-то ещё…

Всем на удивление бабуся не умерла. И, по обыкновению, через силу стала потихоньку вставать…

Недалеко от нашего дома, в конце улицы Саксаганского был «Евбаз» – большой базар – привоз. Перед базаром была большая площадь, на которой всегда стояло много машин и лошадей с подводами. Теперь на этом месте – метро…

Но мы любили ходить не на этот базар, а на базар, располагавшийся на Вокзальной улице. Ниже улицы Саксаганского, начинаясь от моста, вдоль железнодорожных путей протянулась улица Гайдара. Чтобы попасть на неё, мы пробегали квартал по своей улице, затем сворачивали за угол, сбегали под горку и, уже пройдя немного по улице Гайдара, попадали на небольшой, но очень уютный рынок. Там, в основном, торговали приезжающие с пригородными поездами крестьянки. Здесь много было всего вкусного. Помню, как подойдя к ряду, на котором горками были насыпаны на столах семечки, я двумя пальчиками брала одну семечку, а ладошкой зачерпывала горсточку и с невинными глазами спрашивала – "А почём семечки?"… Горсточка из кулачка высыпалась в кармашек платья. Пробежишься так вдоль всего ряда, смотришь – в кармане семечек прибавилось. Наверное, таких как я, было много. Мы были похожи на воробьев, которые стайками налетали на те же семечки. Но от воробьев торговки отмахивались, а нас они не замечали. Может быть, просто жалели?

У нас дома редко водилась картошка. Но, если она бывала, чистили её тоненькими полосками. Шкурки не выбрасывали, а копили. Они высыхали и поэтому накопить их – было трудно и долго. Но, когда набиралось маленькое ведёрочко таких очисток, то или я или Боря бежали на этот рынок. Не в рядах, а прямо на земле располагался ряд продавцов жмыхом. Они же покупали картофельные очистки для скота. Взяв наше ведёрочко, такая торговка долго перебирала наши очистки, уж больно они были тощими. Потом долго рассматривала нас, а потом высыпала очистки в свой мешок, а нам давала кусок жмыха. Мы не уходили, молча смотря на неё. Она начинала ворчать, потом что-то шептать, но в итоге добавляла нам ещё кусочек. Жмых был желто-коричневого цвета, жёсткий. В нём было больше шелухи от семечек, чем чего-то съестного. Но это было так вкусно. Разделив жмых поровну, мы долго его грызли, сосали, мусолили, остатки прятали в карманы, а потом, не выдержав, опять грызли. Ведь это было не просто лакомство, но и еда…

Помню, когда Боричка находился в санатории, в Боярах, я решила к нему съездить. Гостинцев я ему не могла привести, а мне в дорогу бабуся дала кусочек чёрного хлеба, смазанный капелькой подсолнечного масла.

До Боярок я доехала электричкой. Санаторий был окружен высокой металлической изгородью. Перелезть через неё я не могла. Увидев кого-то из ребятишек, я попросила позвать Бориса. Мы так и разговаривали, стоя по разные стороны забора. Когда я вернулась на ж/д станцию, чтобы ехать назад, обнаружила, что потеряла билет, который был куплен – туда и обратно. Денег не было. На перроне сидело несколько торговок с семечками и ещё чем-то. Я прошлась по ряду, предлагая купить мой кусочек хлеба. Я его не съела, заранее решив, что постараюсь привезти его назад для бабуси. Торговка дала мне деньги. Я купила билет. Через некоторое время пришел поезд. Стоянка была короткой. День клонился к вечеру. Многие, приехавшие утром, возвращались назад, в Киев. И – о, ужас! Я увидела, как все двери в вагоны, итак уже забитые людьми, осаждаются желающими уехать. Билеты никто и не спрашивал. А поезд уже трогался. Люди цеплялись за поручни ступенек. Уцепилась и я. Когда поезд набрал ход, часть людей со ступенек утрамбовались в вагон. А я так и ехала, пристроившись на нижней ступеньке вагона, и крепко уцепившись за поручни. Страх от опасности такой езды ушел куда-то далеко внутрь. Мной овладело другое ощущение – ветра, бьющего в лицо и какой-то новой неизведанной свободы, связанной с риском…

В 1947 году голод был ещё хлеще. Но мы в это время уже переезжали в Москву. Киев на всю жизнь остался в моей памяти одним из любимых городов.

Работая в НПО «Химавтоматика» с 1980 по 1990 год, я очень часто бывала в Киеве в командировках. Поскольку я была не простым исполнителем, а относилась к числу руководителей, нас встречали с уважением и почётом. Нас поселяли всегда в гостинице – «Славутич», которая располагалась на бывшей окраине Киева, а теперь – в одном из самых фешенебельных районов города. Добираться в гостиницу нужно было на метро. Метропоезд проезжал по мосту через Днепр. Я всегда смотрела на проносившийся мимо берег золотого пляжа и вспоминала…

Практически в каждую из моих командировок, нас возили на экскурсии по городу. Тогда я и побывала ещё раз в лавре. Многое во время таких экскурсий я увидела впервые – то, чего в послевоенные годы в разрушенном городе ещё не было.

Но больше всего мне в душу с детства запали Киевские каштаны. Они растут везде – вдоль всех тротуаров. Огромные, с широкими резными листьями, а весной с душистыми свечками – цветами. А осенью под ногами везде валяются каштаны – в зелёных колючих скорлупках, как грецкие орехи. Мы их набирали, чистили, сушили, а потом играли с ними. Всю жизнь я мечтала вырастить каштан на даче или около дома, в Москве. Мне лично это сделать не удалось, но мечта моя исполнилась.

Однажды весной, в школьном дворе, который находится около нашего дома на улице Бестужевых, и где мы каждый день гуляли с собаками, проходил субботник. Школьники под руководством взрослых посадили по всему периметру школы каштаны. Они прижились. Сейчас это уже огромные деревья и на них, также как и в Киеве, каждую весну в небо глядятся белые свечки душистых цветов…

БАБУСИН ДНЕВНИК

1946 год

08.01.46. Рождество. Дети никак не могли дождаться праздника. Ходили и просили: – "Когда ты, бабуся, будешь вешать коврики?" А когда всё было приведено в порядок, не могли налюбоваться и подтвердили: – "Как уютно, как красиво, как чисто!" С самой Пасхи у нас вид комнат был казарменный.

В сочельник ребятки ставили «башмачок». Утром с восторгом доставали гостинцы, но, видимо, все ожидали подарков, которых не оказалось…

Бедные ребятки!" Воля и я рассказывали о праздниках из своих воспоминаний. В самый разгар уборки и печения булок пришла классная руководительница Иды с табелем.

Двойки по русскому и арифметике. Остальные тройки. Я рада, что выяснила все наболевшие вопросы. Удастся ли мне наладить её учёбу? Но как мне жаль Иду, мою дорогую и любимую внучку…

На дворе + 2, но сыро. Сегодня приглашаем пятерых ребят на ёлочку. Булок, рулетов, пирогов напекли как будто вдоволь. Хватит дня на три, главное как съедается всё быстро. Закуски чуть-чуть. Получила на карточку только селёдку и всё!!! Хорошо, что я ещё летом сделала яблочное повидло. Ну и это хорошо!

Воля и Нина в отпуску, и поэтому у нас настоящий праздник – невиданный и неслыханный.

Целый месяц у нас не было электричества. Намучились и вдруг… Нина закричала таким диким голосом, что мы подумали о нападении на неё какого-нибудь разбойника. Оказалось: свет! Все закричали. Как раз нужно было зажигать ёлку. Вот бывают такие удачи!

Ёлка вышла удачная. Дети напрыгались вволю.

20.01.46. Воскресенье. День рождения Иды. Снова «собрали» подарки. Я – цветы и стакан сахару, обещанного ещё в Казани. Мать и отец – краски, орехи, яблоки, конфеты, 30 руб. на кино. Боря – собственный пенал с цветными карандашами.

В два часа пригласили тех же детей, что и были на елке. Ида так была довольна, что сказала вечером: – "Ах, зачем сейчас не утро!"

Вечером, отпустив гостей, мы с ней отправились в церковь, где был устроен духовой концерт на тему "Рождественские колядки". На Иду произвело замечательное впечатление и она всё твердила, пойдём ли мы с ней в следующее воскресенье опять.