If you get me – 12.07.20. Если ты достанешься мне

«Конечно, все вы любите дочерей своих, так зачем же вы встречаетесь с женщинами, у которых есть дочери. Выходит, их дети вас не волнуют, растите любимые их, своих детей без вашей поддержки, а отношения с женщинами вам хочется потерять?» – перед глазами Людмилы всплыл образ её Джейн, какой до недавнего времени была маленькой её милой девочкой. И как ей было обидно, от того, что она узнала о благополучном обеспеченном ходе жизни Саввиной дочери, когда случайно ли или нарочно кто – то из Саввиного семейства подменил Людмилину рабочую флэшу, возвращённую Людмиле Савелием. Когда важная информация с флэши, стёртыми оказалась стёртой, как и немало значимые Людмиле контакты, вместо них – файлы хроники жизни семейства Саввы; вот Марица в прихожей квартиры, где стоит не одна пара зимней обуви, вот она в различных зарубежных турах и семейные фото. Когда в тоже время, Людмилы не в состоянии была купить Джейн второй пары обуви, да и речи не могло быть о зарубежных турах. Джейн, учась в академии, жила у сестры, дочери пришлось перейти на заочное, чтобы иметь возможность зарабатывать между сессиями, слава богу, что хоть сейчас её дочь живёт и работает дома».

– То, что касается твоей семьи, и не только дочери, мне давно известно – я тебе говорила об этом, ты не забыл разговор на поляне? Напомнить, как в начале знакомства ты мне плакался, «что купил серьги с полудрагоценным камнем для бывшей жены, а она в отместку Марицу не отпустила с тобой?» Что я тогда сказала, а помнишь, как ты тогда озверел?

– Опять ты…, ты хочешь, чтобы мы поругались? Хочется всё для ребенка! Наверное, я долбаный!

– Нет, ты скорее, продуманный.

– Между прочим, – продолжил Савва, – случайно я наткнулся на вакансию в Сочи. Работа в гостинице в Лазаревском, получка 25 тысяч рублей.

«О чём он поёт? Издевается, что, ли? Ах, нет…, ему кажется, «что я, как и прежде, поверю в его якобы, грядущие перемены». Людмиле стало и смешно, и досадно: «Савелию, по всей видимости, невдомёк; не понимает, что его давно раскусили. Удивительно, и как это можно, считать себя умнее всех остальных? Сколько раз он проделывал подобные трюки; находя вакансии в Сочи, созвонившись с работодателем и не раз подключая к этим проблемам Людмилу, запуская в движение весь механизм, оставался жить в своих Лисках[35 - Ли?ски – административный центр Лискинского района Воронежской области и городского поселения Лиски.]!»

– Я как проклятый целый год тружусь, работаю, не сплю …, на износ! Сейчас смотрел на море, по прогнозам ожидается шторм. А, как хочется окунуться и завтра.

– Тебе повезло – у тебя всегда есть море!

– Савелий, о чём ты, я больше года в Москве! – она попыталась внести в его мысли, хоть какую – то ясность.

– Ты же Русалка, обласканная вихрями, неповторимыми нежностями каплей радости морской Любви! Как же ты оставляешь необычные ласки черноморской природы?

– Тебе могли бы всё только завидовать!

– Может, Я не прав, но каждому свое!

– А больше всего хочется, чтобы у Тебя в Жизни всё получилось!

Всегда вспоминаю, каждые (12) месяцев в году, проведенные с Тобой – сказка!

По-простому, СКУЧАЮ о незабываемых впечатлениях – о тебе и о море.

– Да, Савва, хочешь, только живёшь ты, удобной …, для тебя жизнью… ты не понимаешь меня, вернее…, не хочешь и вряд ли, хотел.

– Любовь Моя, Ты создана, для того чтобы тебя любить, а не для того, чтобы тебя понимать!

– Иного ответа и не могла ждать от Вас. Я думаю, любить – это значит не просто смотреть друг на друга, – изумившись, вей этой слетевшей с его уст «белиберде», заговорив громче, – не только смотреть но, и вместе думать в одном направлении!

– Это ты моя любовь, в этой жизни меня понимаешь!

– От чего это? – возмущалась она, хотя в глубине, прекрасно понимая всю бесполезность, доказывать, когда не можешь быть услышанной. – А не ты ли, писал: «Ты не представляешь, как я по Тебе соскучился. Быстрее, хочется в твои нежные объятия и Тебя…, Любить, любить, любить…, Не вылезая с кровати…».

– Только мне интересно, как это возможно, если ты второй год подряд приезжаешь с Марицей, при этом, берёшь путёвку по два срока – по 21 день, только они проходят у тебя не со мной, а с твоей дочерью. Да и иногда в компании с соседками по номеру но, только мне не понятно, правда это представляется не логичным, почему же, почему ты не прятался с ними от дочери?

– Думаешь, я буду и дальше прятать по кустам от твоей дочери или ходить как пионеры за ручку? Как ты там выражаешься: « Ну, что могу сказать? Тебе надо слушать тех, кто моет уши? Больше не буду вмешиваться в Вашу Личную Жизнь! А то, что Вы самая лучшая, спору нет, как в сказке: « смотрясь в зеркало! Извините, приеду в Ваши края, я обещаю, Вас не потревожу, – повторяя его знаменитые фразы одновременно смеясь, – Я Вас сразу узнаю (прекрасных людей, время не портит) тем более на диком пляже. Вы же несравненная, даже с природой! Ваша фигура экзотически сексапильна. Невозможно удержаться нормальному мужчине. СЧАСТЬЯ ВАМ, без упреков! Ни ответа, ни цветов!»

Людмила стала смеяться громче, то ли шампанское ударило в голову, но ей в тоже время стало легко, она перестала, расстраиваться, как это бывало прежде; зацикливаться только на нём, переживать из-за его слов по малейшему поводу: «Так бывает, когда понимаешь, что он совсем другой». Она смеялась больше не над ним, скорее над собственными фантазиями и надуманным представлением о нём, вместо того, чтобы расплакаться, когда понимаешь, что столько лет, тонула в собственном обмане, заблуждаясь в отношении человека, его образа, живущего в собственных фантазиях, – понадобился не один год, чтобы теперь осознать, как сильно в нём заблуждалась. Глядя на него и думая, «он совершенно другой, не тот, что раньше, состоящий на службе; мужчина с манерами. Теперь, он, далеко не гусар, а расслабленный, озабоченный дачами в Лиски, с ежегодными посадками роз, в каких – то кустах и ежедневной заботой об удобрении, толстеющий пенсионер, дядя Савелий».

– Не начинай, – продолжал он, – «А, что это за истерии?» – пронеслось у неё.

Ответ был выше, когда они встали с гальки, пройдя около пяти метров, в сторону шезлонгов, там, среди слабо освещённых фонарей набережной под навесами она заметила Савину дочь, она, как оказалось, всё это время наблюдала за ними вместе с каким – то из местных парней.

– Что ты делаешь здесь? – бросил реплику на ходу отец – Савелий.

– А ты, что? – ответила вопросом на вопрос долговязая девушка, которая полулежала, облокотившись о спинку шезлонга.

– Марица, в номер, быстро, ты слышишь? – сердился он по-отечески.

Однако дочь у него оказалась не промах, давая понять всем своим видом, что она никуда и не торопится, – а, это – кто?

«Тем не менее, очень хороший вопрос и к нему, однако, он как полагается культурному джентльмену, представить меня не затруднился, нормальное поведение – „хама“, если в данное время, он не у бывшей жены то, у дочери он, под контролем. Демонстрация была на лицо, вероятно, что с её психикой не всё в порядке, тогда, как в этом возрасте, в юности все нормальные дети стремятся смыться, используя случай от своих „предков“ и подальше но, дочь его, сидя с парнем, контролирует разведённого папу – не нормальная; разве она девочка пяти лет? Нет, не старшая школьница, а студентка, (кругом старшеклассники наблюдают сплошные разводы, во многих семьях одноклассников, подобные случаи далеко не нонсенс, где каждый из родителей живёт своей жизнью), а она следит за отцом, за тем, как он угощает даму шампанским».

Людмила прошла вперёд, чтобы не слушать безобразных разборок Марицы, перешедшей все границы дозволенного и унизительного поведения отца. Вскоре она услышала, как Савелий догоняет её, Людмила обернулась назад и только когда, он приблизился к ней вплотную, обняла его, посмотрев в его бледное с подёргиванием правого века лицо, поцеловала, продолжая смеяться.

– Смешно?

– Да, Савелий, смешно, вот почему мы, как пионеры, держались сегодня за ручку! Представляешь, а мне не грустно. Как ты сказал, живёшь так, как тебе нравится и…, никто не должен теребить тебе нервы?

Пройдя несколько шагов по направлению к возвышающимся ступенькам парка, Людмила отпустила свою руку, – ты можешь идти к ней, я не хочу быть виноватой в ваших разборках, она здесь в чужой местности, да, мало ли что может случиться, нет…, я лучше …, пойду к дому одна, так на душе мне будет спокойней.

– Не обижаешься? …До сих пор не пойму, почему Тебя ЛЮБЛЮ!!!!!!

– Какая разница, ступай – отведи её в номер, – Людмила отвернулась, следуя дальше, постепенно шаги его за спиной стихали и только звуки сверчков и ночных цыкад доносились из густых зарослей зелени, заполонившей склоны у длинных ступенек, продолжали свой полуночный стрекот.

Как и в последующие дни в её квартире продолжали раздаваться трели его звонков, выключая телефон, «Нет, не надейся, на встречи в моей квартире, довольно, – рассуждала она – ты приехал не ко мне, а на отдых. Смотрите и дальше за дочерью, возможно, что скоро приедете с внуками. Если только ей повстречается такой же, как ты муженёк, кому понравится её наследный тотальный контроль. А, я здесь причём? Тем более, не собираюсь, проживая в квартире с дочерью, доставлять неудобства её личной жизни. Зачем, мне тревожить Джейн, у неё непременно должно быть своё пространство. Я получаю радость от встречи с дочерью. А Вы Савелий Сергеевич, наверно, продумали всё заранее и о том, где будет проходить время Ваших свиданий. Зачем, ну, зачем он снова звонит по ночам, он только колышет воздух, теребя понапрасну нервы. И эти его ненормальные сцены по телефону, зачем, для чего, эти пустые слова, когда все обещания расходятся с делом», – память не унималась, телефон звонил, оживляя воспоминания. Измотав себя нескончаемой чередой навязчивых мыслей о нём и будоражищими память звонками, она направилась в сторону дикого пляжа; среди чаек, туда, где безлюдно, и лишь шумят волны. Спустившись от железнодорожной платформой под проходящую ниже арку пройдя небольшой тоннель, вышла к гальке дикого пляжа, пройдя ближе к воде, она разделась, затем долгое время лежала у самой комки, слушая переливы воды, журчание переката камней, удары летящих к ней брызг, внимая непрерывным звукам волны. Прикрывая от солнца глаза, погружаясь в себя, распластавши в стороны руки, она лежала давольно долго, ощущая всплески прохладных брызг, а ближе полудню, когда солнце припекало сильнее, совершила долгий заплыв. Пора было возвращаться и Людмила, поднявшись по деревянной лестнице, прислонённой к бетонному полотну, примыкающему к платформе, пересекала железнодорожное плотно, зашагав обратно, возвращаясь, попутно пересекала парк. Его бетонная дорожка пролегала вдоль площадок для игр; футбола, волейбола и бадминтона и мимо кортов для тенниса, которых было не видно из-за буйной листвы и хвои вечнозелёных деревьев, однако, звуки ударов ракетки по мере приближения к ним становились отчётливей.

«Туда – сюда, от занятий в семьях к будням к безразличному мне мужчине, занимаюсь совсем не тем в замкнутой траектории передвижений, я стала, как теннисный мячик; а где же место для счастливых событий? Сколько я стучалась в закрытые двери правосудия, и только лишь потому, что любила этого „козла“. Который не заботился о не моём с дочерью благополучии, а своей бывшей семьи, не обо мне, которая прилагала усилия, скитаясь по дворцам, так называемого правосудия, в борьбе с мошенниками, занимающими наследный дом, стремясь вернуть дом отца. Ведь где нам с Саввою жить, столько усилий, видимо Бог не дал испортить мою жизнь окончательно. Ей вспомнилась фраза, сказанная Саввой: « Если бы у тебя был дом, я бы давно жил бы, там вместе с тобой». Однако, все проблемы, расходы, столько лет, все они легли только на плечи мне. А он, не видит, как становится отражением внутреннего безобразия, которое проявляется на его поверхности. Только он, как и прежде, считает свой образ неотразимым, неужели он не видит, как годы изменили в прошлом стройную фигуру атлета, и в кого превратился он, козлоподобный любовный герой. Как, я месяцами ждала его приезда, вздрагивая по ночам, тревожась, и огорчаясь, когда мне приснится, что он меня разлюбил. Но, всё это было раньше, а теперь, она припомнила случившиеся недоумение: Когда завидев идущего, спускающегося по дороге по направлению к морю лысеющего мужчину пятидесяти «с хвостиком» лет, и то, как она приглядывалась к человеку, с перекошенной в сторну спиной. Он сопровождал долговязую девушку со светлими волосами, осунутый, как стареющий дачник, с заметно наметившимся и выпирающим из тонкой рубашки брюшком. Лицо его казалось бледным с неприятно желтым оттенком подобным старой бумаге но, что – то в нём было от Саввы, и только почти догнав его, задержалась, пропуская у поворота машину, остановилась, гадая, «вдруг это или не он?»

«А теперь вот он, мой герой с остатками нервов, чуть слово не то, буря истерик. Скажите мне милый мой Савва, Савелий, на кого Вы потратили годы, Вашу энергию добывая ваше „бабло“, ну, а к моей персоне какие тогда, какие претензии? Так почему Вы несёте этот бред мне? Вы оба такие, и Сысоев в Москве ещё тот великий герой, помощник в решении дел и проблем, не так далеко он ушёл от Савелия. Тем не менее, и этот гусар со временем, мне иную песню запел. Кто они – животные, которых ничего абсолютно не трогает? – сокрушалась она, – тем более, не волнует, область чужих проблем, кроме похоти – ноль. И вот, так бывает, когда вдруг, остановившись среди круговорота будней и дел, понимаешь, что всё это…, просто не, то…, не то, что нужно и куда ты летишь с ними – в « тартар ра ры…»

Глава шестая

Самолёт долго не отправлялся, там, в московском аэропорту – Домодедово, был какой – то пожар и Людмиле с провожающей её Вестой пришлось более пяти часов прохлаждаться в краснодарском аэропорту. Казалось, что всё против отъезда и ей не нужно возвращаться в Москву, повсюду группами и по одному, сновали наполнявшие зал вылета пассажиры, некоторым из них посчастливилось оформить перерегистацию на и другие московские рейсы. Проходившие мимо Людмилы, расположившейся за одним из крайних столиков кафе зала вылета, наблюдала, как проходившие мимо родители со своими детьми подходили к клетке, стоявшей на одном из кресел справа, пытаясь просунуть сквозь решётку детские пальчики. Вскоре пассажирам, ожидавшим прилётов домодедовских рейсов, предложили получить питание, в виде сухого пайка и напитка. Затем, когда одни за другими на табло появлялись напротив строки о прилёте номера прибывающих из Домодедово рейсов, очереди выстраивались, у стоек регистации, на глазах людские потоки перетекали, в отсек выхода, следуя на посадку.

Пожалуй, так случилось впервые, когда Людмил так и не пришлось во время полёта заснуть, сначала шум в районе бизнес класса, а позже плачь ребёнка. В это время самолёт набирал высоту, затем выровнялся. Когда наступила очередь стюардессы разносить пледы, она сделали замечание галдевшим пассажирам в начале салона, бубнение стало тише, и ребёнок уснул. Справа дна из женщин, попросила принести и ей плед, пообещав принести позже, «сначала раздают детям и пассажирам, совершающих полёт бизнес класса». В то время, когда вдоль рядов кресел покатилась тележка, стюардессы предлагали напитки, парни, сидящие в ряду «бизнес класса» добрались до спиртного, их голоса вновь стали громче, послышались короткие тосты, шум стал сопровождатьс криком ребёнка. Людмила, поёрзалась, её ноги немного замёрзли, ей посчастливилось получить плед. К моменту, кода стюардессы предлагали еду, она немного согрелась. Перекусила немного и, сложив остатки в коробку, прошла в туалетную комнату, переместив накрытую птицу в клетке себе на сидение. Вернувшись обратно, заметив в проходе сидений стюардов, один из них был утележки, собирая у пассажиров мусор, другой впереди, было слышно, как он пытался урезонить пассажиров бизнес класса, делая им замечание но, никто под градусом алкаголя на это не реагировал. Объявили, что самолёт идёт на снижение. Разумеется, Людмила вздохнула, что полёту приходит конец. И вот лайнер выпустил шасси, они коснулись земли, небольшие толчки и удары колёс по бетону, проехав немного вперёд, мы приземлились. Дождавшись, когда сначала покинут салон пассажиры первых рядов, Людмила взяла с багажной полки свою небольшую сумочку ручной клади в одну из рук, во второй она несла клетку, проследовав за остальными людьми к трапу. При выходе из аэропорта Домодедово, она подошла к овалу багажной ленты, здесь по кругу перемещался багаж, перед ней замелькали фигуры, подвыпившая тройка пассажиров бизнес класса, она, взяв сумки, быстро исчезла в дверях, покидая аэропорт.

К ней, подошёл Владимир, после непонятной причины задержи, предложив пройти к району автостоянки аэропорта, она, проследовав за ним с клеткой, держа перед собой своего попугаем села в салон припаркованное авто, разместив на коленях клетку. В Москве по-осеннему зябко, облачность, начинался рассвет.

– Да, извини, что поделать, но самолёт задержался, я ведь не одна – с попугаем, а с животными поменять билет на другой рейс практически не возможно. Скоро ей ехать на сессию, – объясняла она рассказывая про Джейн, – но вот, с попугаем проблемы, его никому не оставишь, дочь упросила меня его взять.

– Стоит удовольствие как билет, если все справки, оплаты – в общем, у богатых свои проблемы.

– Куда ты мчишься! Здесь знак ремонта дорог, тормози, поворачивай вправо, ты не видишь там знак, совсем идиот?

Резко свернув влево и сбросив скорость, машина продолжала свой путь вперёд, – «что это было, попытка убийства, вроде того, что мы вместе умрём…, вот и не верь в приметы, – сверкнула как вспышка, мысль. Возможно, прекрасный выход из мира живого но, лишь, для него… Он пожил, – размышляла Людмила, – ему не так важно, сам – то, он позаботился сполна о Камилле, а я?»

«Но, не мне…, я нужна своим детям, слава богу, в тот момент на заднем сидении – я не спала, а то держала бы путь к праотцам, – от этих мыслей Людмилу знобило, несмотря на включенный обогрев салона. А жаль, что тогда билеты купили, были в оба конца,» – пронизала, своим холодным доводом, здравая мысль, как запоздалое сожаление.

Морщинистое лицо Владимира Ароновича с присущим ему спокойствием, не выражало эмоций, он молчал, впрочем, как и всегда управляя своим «экон. классом», всё как обычно, сидя немного откинувшись в кресле. Затем, достав зажигалку, он прикурил.

– Перестань, ты забыл, что в салоне птица? – сказала она с резкостью, чтобы окончательно «вправить ему мозги».