Патриаршие пруды – вблизи и вдали

Идём дальше. Мимо забора горьковского дома выходим на Гранатный переулок. На стыке улиц стоит величественный Храм Вознесения. Я уверена, что теперь он другой, не такой, каким он был в момент нашего отъезда (февраль 90 года). Тогда это был сарай—склад или что-то в этом роде. Тем не менее, храм был одной из главных достопримечательностей нашего района. В этом здании когда-то венчались Пушкин с Натали Гончаровой (!). А также здесь отпевали Щепкина и Ермолову – великих русских артистов. Кстати, квартира М. Н. Ермоловой находится совсем рядом, на Тверском бульваре. Там на втором этаже видны окна её квартиры, почему-то фиолетового цвета.

Дом купца Тарасова

Если пойти по Гранатному переулку, то здесь тоже есть несколько интересных зданий. Дом Архитектора – красивый оригинальный с восточным колоритом. У меня к нему приятные эмоции: там мы отмечали Валину защиту диссертации и несколько раз просто были в ресторане. А напротив Дома Архитектора сооружён, занимающий большую площадь переулка ужасный гигантский монстр – дом для вождей СССР, членов Политбюро. Если посмотреть на его фасад, то на 6-м этаже окна большего размера чем на остальных этажах. Этот этаж планировался для проживания самого Брежнева. Я однажды была в подъезде этого дома, когда Аня находилась в гостях у своей одноклассницы Маши Архиповой—Байбаковой, внучки председателя Госплана СССР. Я пришла за Аней. Охрана связалась с квартирой, и Аня вскоре вышла. Моя душа была переполнена ненавистью к этим людям из-за того, что они испортили один из самых уютных переулков Москвы.

Там же в этом переулке находился знаменитый Дом Звукозаписи. Директором его раньше был отец моей подруги Лены – Владимирский Борис Давидович. Эта была семья близких нам людей и очень интересная, но о них я пишу в другом разделе.

Ещё дальше, ближе к Садовому кольцу находился один из самых зловещих и пугавших нас в детстве и юности домов – особняк Берии. Мне с детства было категорически запрещено даже приближаться к этому дому. Мама, видимо, была осведомлена о том, что было страшной тайной, открывшейся впоследствии. Там на улице дежурили «клевреты» Берии, выискивая хорошеньких девушек и даже девочек, для сладострастия этого чудовища. Глухие слухи ходили, что потом их убивали. После расстрела Берии, моя подруга Тала рассказала, что чудом избежала этой страшной участи. Она была красивая девочка, студентка, её выследили и шли за ней до её дома, а потом пытались у дворничихи узнать, в какой квартире она живёт. Дворничиха этих людей «послала», сказав, что если хотят общаться, то должны узнать сами, где она живёт. На следующее утро Тала улетала в экспедицию в Среднюю Азию, это её спасло. А тем же летом Берию расстреляли. Такими были наши детство и юность. Как мы выжили во всём ужасе той жизни, непонятно.

.Дом-утюг

А теперь о доме на Спиридоньевке, на вид вполне стандартном без всяких видимых украшений, хотя бы встроенном на месте снесённого дома, а не как тот «монстр» в Гранатном переулке, занявший половину переулка. В этом доме жил «хозяин Москвы», первый секретарь горкома КПСС, член Политбюро В. В. Гришин. Как ни странно, но у меня имелись с ним свои «отношения». Его роль в некоторых эпизодах нашей жизни была, как у Чудовища из сказки «Аленький цветочек». Рассказываю.

Мой первый «контакт» с Гришиным был на почве катка на Патриарших прудах. Мы всю жизнь прожили на Патриарших. На пруду был каток, он работал даже во время войны. Когда дочка была маленькой, этот каток нас просто спасал. Мы за неё не волновались: Аня каталась и посматривала на окно. У нас был сигнал: если я зажигала свет – она снимала коньки и приходила домой. Раньше наш район считался «Богом забытым» местом, но в какой—то момент здесь начали строить дома для партийно—правительственного начальства. Дети этого начальства пришли в Анину школу. И вдруг закрывают каток. Оказывается, высоким чинам музыка мешает думать о судьбах страны. Я начинаю борьбу: пишу письма, собираю подписи, подключаю к этой суматохе своего главного врача, депутата райсовета… И вот в один прекрасный день, под Новый год приезжают рабочие и начинают ремонтировать старую раздевалку. Заливают каток совершенно хрустальным льдом, устанавливают красавицу—ёлку, развешивают объявления о торжественном открытии катка… Все мне звонят, я счастливая принимаю поздравления: справедливость восторжествовала! Мчусь к главному врачу: «Юрий Михайлович, мы победили!» Он хохочет: «В доме по соседству с вами поселился товарищ Гришин. Его внучка обожает кататься на коньках…»

Рассказываю о втором «контакте». В январе 1978 г. жесточайшие морозы поразили Москву. В нашем доме замёрз водопровод, отключился лифт. Мы попали в «блокадную» ситуацию. Мой муж Валентин таскал воду сначала из нижних квартир, но потом и у них тоже отключился водопровод. Мы вспомнили, что прямо напротив нашего дома, на Патриарших, есть туалет. Бедный Валя мужественно таскал воду на 5-й этаж (!) уже из этого туалета. Никто из ЖЭКа, райсовета, райкома КПСС и других учреждений не внимали нашим многочисленным просьбам, жалобам, звонкам, мольбам. Я человек, очень чувствительный, пришла в состояние отчаяния, плакала от ощущения безнадёжности. Однажды ночью, в слезах, я позвонила в… горком КПСС Москвы! И вдруг… меня соединили с дежурным инструктором! Потряс! Я, собрав всё своё самообладание, твёрдо сказала, что мы живём рядом с домом Гришина, и что завтра утром, когда он, как и каждый день, поведёт свою внучку в ту же 20-ю школу, где учится наша дочь, я подойду к нему и расскажу про весь этот ужас «блокадной» жизни. Вы не поверите! Рано утром у нашего дома уже была толпа партийно—правительственных персонажей в длинных чёрных пальто, и тут же начались работы с нашим водопроводом. Вот вам и польза от КПСС.

Дом со львами

Наконец, моё визуальное «знакомство» с Гришиным произошло, когда моя племянница Ляля была ещё совсем малышкой (1984—1985 гг.), я часто гуляла с ней на Патриарших, освобождая для сестры Лены время для домашних дел или отдыха. Итак, мы гуляли с Лялей на Патриарших. Ляля что—то копала на газоне, я сидела на скамейке. Вдруг, как будто буря напала на наш сквер, забегали какие-то люди, было что-то непонятное. По наружному краю сквера – по улицам, поехали машины с мигалками, появилась «туча» то ли военных, то ли милиционеров. Оказалось, что «хозяин Москвы» вышел на прогулку. Это было то ещё зрелище. Впереди, по бокам и сзади шла охрана. «Сам» шёл рядом с женой, друг к другу они не прикасались, шли очень чинно и важно, в длинных пальто. По наружному квадрату бульвара, по улицам, с минимальной скоростью, в соответствии с движением «хозяев» шла машина милиции со всеми «причиндалами» и шёл ЗИЛ, не знаю, какого выпуска. Ляленька не подняла головы, продолжала копать, а я «квадратными» изумлёнными глазами взирала на это шествие.

Идём по М. Бронной улице. Здесь находится школа №125, в которой я училась, в этой же школе училась Лена и работала мама, преподавала немецкий язык. Мамина красота, обаяние, артистизм нашли своё прекрасное применение в сфере преподавания. И, конечно же, она великолепно знала язык, была выпускница Берлинского университета. Школа была девичья. Маму обожали все ученицы. Они часто приходили к нам домой, а при встрече с мамой обнимали и целовали её. Одна из маминых подруг звала их «симины внучки». Мама дружила и с родителями своих учениц, и эта дружба была очень крепкой и многолетней. В школе нас воспитывали так, как будто мы были дворянские дети: была введена школьная форма, в точности как дореволюционная, нам преподавали «рукоделие», нас учили танцевать бальные танцы, мы изучали французский язык. С чем была связана такая «дворянизация» нашей учёбы, непонятно. Возможно, что у Сталина была мечта возобновить в России тот образ жизни, который был до революции. Наверное, эта мечта преследовала его с детства. Но это мои предположения. Жизнь всех нас в те годы была очень бедной. С 8-го класса образование было платным. Мы с Леной были освобождены от платы как дети учительницы. Надо сказать, что все девушки, окончившие наш 10-й класс, получили высшее образование.

Дворец Рябушинского (Дом-музей М. Горького)

Напротив школы находился Еврейский театр (ГОСЕТ). О его роли в моей жизни я написала отдельно, в разделе «Моя вовсе не счастливая юность». Теперь театр называется «Театр на Малой Бронной». От Малой Бронной отходит Большая Бронная, как буква Т. В самом начале Б. Бронной стоит многоэтажный дом, построенный в 70-е годы для деятелей искусства и литературы. В нём жило очень много знаменитых людей: это были такие «титаны», как пианист Святослав Рихтер, артист Ростислав Плятт, режиссёр театра Сатиры Валентин Плучек, балетмейстер Надежда Надеждина – создатель легендарного танцевального коллектива «Берёзка», руководитель военного хора и композитор Александр Александров, Юрий Никулин и другие знаменитости.

В этом доме жил и тогдашний председатель Литфонда Алим Кешоков, народный поэт какой-то республики. Его внучка Надия училась в одном классе с Аней. Надия обладала удивительными способностями к стихосложению. Она могла «озвучить» любую вещь, любой материал, который они проходили в школе. Когда они учились ещё в 4-м классе, на Анин день рождения Надия написала стихотворение каждому из детей. Я была в удивлении и восторге. Но однажды стихи Надии повергли меня в ужас. Девочки, Надия и Аня, с гордостью прочитали мне:

«Задают нам Конститьюшен,
Конститьюшен нам не нужен,
Нам бы лучше поиграть,
Конститьюшен под кровать.»

И такие стихи в период эпохи застоя и царствования КГБ!

Идём дальше по Б. Бронной по направлению к Тверской улице (быв. ул. Горького). По пути, справа находится синагога, которая когда-то примыкала к Еврейскому театру. Я помню ещё то время, когда мама покупала там мацу к еврейской Пасхе. А потом в конце 40—х годов, в годы гонения на евреев и ликвидации Еврейского театра, синагогу тоже ликвидировали. Вместо неё сделали Дом народного творчества. Чем там занимались, я не знаю, так как у меня было неприятие смены функции этого здания, я туда не ходила. Где-то в 1991—1992 гг. это помещение вновь стало синагогой. Теперь там идёт служба и, насколько мне известно, оказывается благотворительная помощь евреям—пенсионерам. И моя сестра Лена и кузен Леонид туда регулярно ходят.

Дальше по Б. Бронной справа остаётся задний фасад Театра им. Пушкина. Раньше, до конца 40-х годов, это был знаменитый Камерный театр, во главе с режиссёром Таировым и с великой актрисой Алисой Коонен. В детстве я бывала в этом театре, но Алису Коонен увидела гораздо позднее, когда она играла в какой-то древнегреческой пьесе то ли «Медея» то ли «Федра». Спектакль шёл в концертном исполнении. Но это уже было не в театре, а в другом помещении. В конце 40-х годов Камерный театр разделил судьбу Еврейского театра, так как его так же ликвидировали.

Мама рассказывала, что она в эти годы встречала Таирова и Коонен на Тверском бульваре. Они с тоской смотрели на «свой» театр.

Идём дальше. Здесь где-то есть дом, в котором находилось учреждение, одно название которого повергало в ужас почти всё население СССР. Это был ГУЛАГ, главное управление лагерей! После книги Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» это зловещее слово знает весь мир. Потом в этом доме сделали музей МВД. Мы с Валей пытались даже туда зайти, но не удалось.

Дворец Саввы Морозова (Дом приёмов МИД РФ)

Перейдём во Вспольный переулок, где находится самая элитная школа в бывшем СССР. Теперь я предоставляю слово нашей Ане, которая училась в этой школе и рассказала о ней в интервью уже в Израиле.

«Про 20-ю московскую школу знают все, по крайней мере, все москвичи. Со мной в классе учились: дочь Елены Образцовой, внучка председателя литфонда Кешокова, внук редактора «Вечерней Москвы» Индурского, сын Никиты Михалкова Стёпа, ещё у нас училась внучка Байбакова, председателя Госплана СССР.

«Хозяин Москвы» Гришин, построил для любимой внучки, а заодно для всей школы, шикарный бассейн, роскошный концертный зал, снабжённый супер-киноаппаратурой – такой не было даже в Доме кино. Просмотры всех «крутых» фильмов проходили в нашей школе: во-первых, у нас учились дети всех актёров, во-вторых, такой аппаратуры больше нигде не было. На премьеру «Тегеран—43» к нам приезжал Ален Делон. Дочка Белохвостиковой тоже училась с нами. Никита Михалков все свои картины у нас показывал.

Как-то я, активистка, организовала для всего класса поездку в Таллинн. Всё уладила, осталась только маленькая деталь – билеты на поезд, которые в то время были жутким дефицитом. Сидим, плачем – как достать билеты? «В кустах» оказалась Маша, внучка Байбакова. Приносит нам всем билеты в 15-й вагон. Являемся на вокзал всем классом, родители провожают… Подходим к поезду – 14 вагонов?!

Вдруг видим – из депо выезжает белоснежный шикарный вагон, шире всех остальных. Красоты невероятной. Загружают нас всех в этот дворец. Купе на двоих, в каждом туалет, телевизор…

А 8 Марта мы хотели поздравить учительниц, но кроме «обсмоктанных» гвоздик в цветочных магазинах ничего не продавалось. Пришла на помощь та же Маша. Привозят её 8 марта, как всегда, на машине, и выгружают грандиозные букеты. О существовании подобных в «совке» тогда просто не подозревали. Розы, гвоздики, гладиолусы – вся школа была в шоке от «коммунистических подарков».»

От мамы: «Эта школа была типа „потёмкинской деревни“ для высокого руководства, так как в школу привозили „на посмотреть“ жён руководителей государств, приезжавших с визитами в СССР. Так называемая „женская программа“. Школа вполне справлялась с этой функцией». Даже королева Елизавета посетила школу где-то в 90-е годы, когда мы уже жили в Израиле, но в этой школе ещё училась моя племянница Ляля.

А теперь Патриаршие пруды показывают по телевизору почти каждый день. Я хочу завершить своё повествование о Патриарших прудах стихами моего друга Анатолия Воробьёва. Это отрывки из его поэмы «Патриаршие пруды», написанной в 1964 г. Эти стихи не были напечатаны, но мне они дороги.

«Наш дом, как океанский пароход,
Темнел над Патриаршими прудами.
Отсюда в трудный жизненный поход
Мы уходили разными путями.
Но как бы ни сложились наши дни,
Куда б нас не забросила судьбина,
Сквозь непогоду посылал огни.
Наш добрый и приветливый домина.
Могилы друзей разбрелись по военным дорогам,
На них неприметно фанерные звёзды стоят,
И страшно подумать, как много погибло до срока
Хороших, московских, с прудов Патриарших ребят.
Но вот салютов кончились огни,
Военные отговорили марши,
И потекли обыденные дни
В квартирах, на прудах, на Патриарших.
Сердце Москвы, в твоих уголках затаённых
Далёкие годы свои сохранили следы,
И стали давно уже гаванью многих влюблённых
Под сводами лип Патриаршие чудо-пруды.
Становимся мы постепенно умнее и старше,
Но если захочется детство припомнить в тиши,
На тёмной скамье, у заснувших прудов Патриарших
Взгляни на тропинки своей беспокойной души.

Сталинская авиация в нашей жизни

Наш отец – папа – Герц Зиновьевич Алмазов—Зорохович. Он – предмет нашей гордости, любви, нашего горя и комплексов. Это – действительно «наше всё». Мы – это я, моя мама, младшая сестра Лена, и наша третья (сводная) старшая сестра Белла, трагически погибшая в 1972 г. с мужем и сыном в самолёте, упавшем в Чёрное море возле Адлера. И это – ещё горе.

Наш папа родился в 1893 г. в местечке Яблонево на Украине. Был прапорщиком в Первую Мировую войну. В 1918 г. вступил в партию большевиков. В Гражданскую войну был комиссаром Украинского отряда коммунистов. Словом, такая биография, какую имело большинство новой элиты молодого государства СССР. Учился в Военно-Воздушной академии им. Жуковского, выпуск 1928 года. И стал одним из организаторов советской авиационной промышленности. Блестящий ум, образованность, организованность, качества лидера, сделали его ведущим специалистом по авиационным моторам. Но авиамоторов в стране в начале 30-х годов ещё не было, их надо было закупать за границей, и по их примеру создавать свои моторы. Папу назначили председателем Государственной закупочной комиссии. Он много работал за границей (Германия, Франция) во славу сталинской авиации.

Наркомата авиационной промышленности ещё не было. Вся оборонная промышленность была сосредоточена в НКОП – Народный комиссариат оборонной промышленности.

Наркомом был Серго Орджоникидзе. Папа был заместителем Петра Ионовича Баранова – руководителя авиационной промышленности. П. И. Баранов погиб в какой—то, как тогда писали «нелепой» авиакатастрофе. Когда, впоследствии, этот наркомат разделили на четыре части, то Наркоматом авиационной промышленности руководил Михаил Моисеевич Каганович, брат Лазаря Моисеевича. А папа стал директором авиазавода №20 (нумерация менялась). А ещё он был доцентом в МАИ – преподавал моторостроение.

Брак с нашей мамой был вторым. У папы уже была жена и росла наша сводная сестра Белла. Но произошла какая-то романтическая история, папина жена влюбилась в его друга, тоже авиационщика, К. Беляевского, и она оставила папу. Судьба К. Беляевского тоже была трагична. В 1937 г. он, опасаясь ареста, покончил собой, отравившись газом. Я думаю, что такой вид самоубийства он избрал, чтобы не было подозрений в самоубийстве и семья не пострадала бы. После смерти Беллы мы связаны с братом Беллы Игорем.