Solo Piano Терезии Пасюк

Solo Piano Терезии Пасюк
Ирина Арсентьева

Серая крыса Терезия, четверть века прожившая в доме учёной Марфы Пасюк, посвятившей жизнь созданию «вакцины молодости», даёт показания генерал-полковнику ФСБ В. В. Путейцеву. Исповедуясь, она рассказывает историю семьи и протягивает связующую нить между прошлым и настоящим. Терезия Пасюк раскрывает Путейцеву тайну создания лекарства против прогерии, разработанного немецким врачом Иосифом Нойманом и его сыном Томасом. Крыса передаёт Путейцеву часть вакцины с целью выполнения им великой миссии.

Solo Piano Терезии Пасюк

Ирина Арсентьева

Дизайнер обложки Ксения Алексеева

© Ирина Арсентьева, 2020

© Ксения Алексеева, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4498-3135-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

То, что предначертано тебе, никогда, ни при каких обстоятельствах, не будет принадлежать кому-либо другому…

Арабская пословица

Пути избежать того, что предначертано тебе судьбой, не существует. Всё произойдёт именно так, как должно произойти. С каждым днём, с каждой ночью будущее неумолимо надвигается на нас, превращаясь в настоящее.

Чак Паланик «Невидимки»

Пролог

Владимир Владимирович Путейцев вылетел в Катинск специальным рейсом. Он принял решение лететь незамедлительно, отложив все дела, ещё до того, как трубка телефона заняла привычное место на массивном чёрном аппарате с многочисленными кнопками для связи. Это было не в его правилах – обычно он тщательно взвешивал все за и против, прежде чем принять единственно правильное решение, потому что не имел права ошибиться. Но сегодня он изменил правилам.

Вертолет «Ка-226» оторвался от земли; вначале он слегка покачивался, набирая высоту, но уже через минуту сделал крутой разворот и устремился вперёд. Несмотря на тяжёлое снаряжение, он маневрировал в воздухе подобно стрекозе. Шума двигателя почти не было слышно, и пассажир, прильнув к стеклу иллюминатора и всматриваясь в нарезанные квадраты и прямоугольники огородов и полей, собранных в огромное лоскутное одеяло, погрузился в свои мысли.

Воспоминания тридцатилетней давности унесли Путейцева в Гейдельберг, где он, майор КГБ, работал во внешней разведке под прикрытием преподавателя знаменитого университета на кафедре юриспруденции. Он прекрасно владел немецким, и чтение лекций было одним из способов его совершенствования.

Изучая старые архивные материалы Гейдельбергского университета, он обнаружил дело молодого профессора Томаса Ноймана, который пропал при весьма странных и невыясненных обстоятельствах. В нескольких толстых бумажных папках этого дела, которое вёл старый детектив Ганс Гофман, были зафиксированы интересные факты из жизни учёного. Внимание молодого разведчика Путейцева привлекла тогда идея разработки вакцины, предотвращающей старение организма, на основе компонентов животного происхождения, высказанная Нойманом. Теория «вечной молодости», публично высмеянная на одном из учёных советов светилами биомедицины, не получила одобрения и не была включена в план работы кафедры. Несмотря на это, Томас Нойман решил продолжать дело отца, и формулу «эликсира молодости» ему пришлось выводить втайне от всех. Длительные по продолжительности опыты проводились в лаборатории в ночное время. Об этих опытах профессора Ноймана рассказал следователю вечный завистник Томаса ещё со студенческих времён Гюнтер Майер, который отличался нескрываемым подобострастным отношением к некоторым преподавателям и желанием доносить на других их коллег и отдельных, особо одарённых, студентов. Нойман никогда не скрывал своего истинного отношения к Майеру, чем и вызывал у последнего постоянное желание мстить.

Гюнтер мстил Томасу всегда и за всё. Он вынюхивал, выслеживал, складывал пазлы добытой информации в единую картину с одним только неуёмным желанием отомстить.

Он уже и сам точно не знал, чем и в какой момент насолил ему Нойман. Он всегда помнил только презрительный взгляд Томаса – тот словно неожиданно открыл для себя мерзкое существо, неизвестное доселе никому на свете и, наступив на него, увидел тошнотворное разлагающееся содержимое. И этот взгляд с тех пор не отпускал Майера и беспокоил его даже во сне.

Когда Нойман вдруг пропал, не явившись однажды на лекцию, Гюнтер Майер испытал истинное успокоение, и с этого дня его уверенность в том, что ненавистный взгляд больше не побеспокоит его, крепла и обживалась в сознании. Поэтому все те небольшие сведения о секретных опытах Томаса Ноймана, которые ему с большим трудом удалось накопать, он с радостью отдал «быкам», опрашивающим преподавателей и студентов Гейдельбергского университета на предмет того, кто что видел, и кто что знает.

Внимание Путейцева привлекла тогда фамилия русской студентки Марфы Пасюк, фигурирующая в деле о загадочном исчезновении профессора. Она работала у Ноймана младшим лаборантом, и хотя об их связи в деле ничего конкретно сказано не было, Путейцеву не трудно было предположить, что между Пасюк и Нойманом могла быть любовная связь по одной только причине – они были молоды, умны и свободны. И, как отмечали многие, отличались свободомыслием и авантюризмом в науке.

И вот теперь, много лет спустя, фамилия Пасюк, извлечённая начальником следственного отдела Николаем Николаевичем Александровым из донесения следователя Новичкова Александра Семёновича, прозвучала вновь. Из доклада следовало, что информация, полученная в ходе следственных действий, отнесена к разряду «особых» вопросов государственной важности, и это заставило его, генерал-полковника ФСБ Путейцева, незамедлительно вылететь в Катинск. Он внимательно осмотрел кабинет, следуя скорее многолетней привычке, чем желанию обнаружить какой-то непорядок и, резко развернувшись, уверенным шагом вышел, захлопнув за собой тяжёлую массивную дверь.

Через час вертолёт приземлился на небольшой военной базе; лопасти пропеллера успокоились в тягучем жарком воздухе, хвост нервно дрогнул и застыл. А ещё через двадцать две минуты чёрный фольксваген доставил Путейцева к зданию следственного отдела Катинска.

Владимир Владимирович сидел в крошечной полутёмной допросной, куда с минуты на минуту должны были доставить странного свидетеля недавнего преступления. Он с нетерпением ждал этой встречи, проигрывал её в уме, формулировал вопросы на всех известных ему языках. Он давно знал, что эта встреча неизбежно должна произойти. Но даже учитывая многолетний опыт работы в разведке, не предполагал и не мог заранее предположить всех её обстоятельств. И о своём необычном собеседнике, которым должен был стать свидетель недавнего преступления, узнал только несколько часов назад. Он впервые за многие годы был по-настоящему изумлён.

Свет настольной лампы упал на место для допрашиваемых, и Путейцев увидел две маленькие бусинки чёрных глаз на острой мордочке, безостановочно вибрирующие усы и пронизывающий взгляд. Человек и крыса пристально посмотрели друг на друга и, казалось, поняли всё, о чём знали и о чём хотели узнать.

– Здравствуйте! Расскажите о себе, – задал единственно правильный вопрос Путейцев. Голос его был жёстким, слова звучали отрывисто. Носок ботика два раза легко и беззвучно коснулся каменного пола: он всегда так делал, когда хотел сосредоточиться на главном.

Крыса заняла освещённое место в центре стола и встала на задние лапы, опершись для равновесия на хвост. Взгляд её выражал полную уверенность в том, что она наконец нашла того, кого ожидала всю жизнь – равного себе по интеллекту и проницательности. Такого человека она никогда доселе не видела, и ей впервые захотелось рассказать ему всё, о чём приходилось молчать четверть века.

Её исповедальную историю никто другой не мог слышать – Владимир Владимирович считывал её на уровне подсознания. Он слегка прищурился, как он это обычно делал на серьёзных переговорах, и размеренно постукивал носком ботинка об пол…

– Дамы и господа, разрешите представиться! Терезия Пасюк, – нарочито пафосно начала крыса, представляя воображаемую публику. Она вытянула вперед лапу и слегка поклонилась. Затем приняла более удобную позу, сложив лапы на груди, и, казалось, уже ничто не могло остановить её. – Кто дал мне это имя, точно не припомню. Но подозреваю, что это сделал кто-то из обитателей старого деревянного дома, где я проживаю со дня рождения. Было это ровно двадцать пять лет назад. Моя мать принесла в тот день тринадцать малышей. Я была тринадцатой…

Вы, наверное, уже догадались по моей фамилии, кто я? Да, я – серая крыса. Обыкновенная серая крыса или пасюк. Нужно отметить, что моё видовое название вовсе не говорит о моей «серости». К вашему сведению мою окраску правильнее будет называть не серой, а агути. А, как сами понимаете, агути звучит гораздо солиднее и благопристойнее.

Я – серая крыса, и моя внешность точно соответствует описанию, которое вы, если захотите, без труда можете найти в любом учебнике зоологии. Острая мордочка, наделённая необыкновенным устройством – подвижными вибриссами. Острая мордочка – признак многих, а вот такими вибриссами, как у меня, мало кто может похвастаться. Именно они, вибриссы, которые вы попросту называете усами, позволяют мне молниеносно оценивать любую ситуацию. Вам, людям, как и многим другим представителям животного мира, нужно время, чтобы обдумать, взвесить и принять решение. О вас, уважаемый, я не говорю. Вы, по всему видно, – исключение. Вам, как и мне, много времени не требуется, – она уважительно склонила голову и одобрительно посмотрела на Путейцева. – А вот некоторым необходимо много времени. Другим – очень много времени. А иным любого времени не хватит. Мне же, чтобы сориентироваться и принять решение, требуется одно мгновение. Точнее – сотая доля мгновения. Усами, в отличие от людей, я вижу, слышу, ощущаю запахи и ощупываю территорию. Как верно сказано о моих усах в тех же учебниках – каждому крысиному усику соответствует определённая зона мозга. Не совсем уверена, что это именно так, но вот на счёт какого-то седьмого чувства, названного интуицией, я бы поразмышляла. Пожалуй, у меня единственной из многочисленного царства животных развита эта интуиция. Да такая, что вам и не снилась! А какой интеллект! В непроверенных источниках, которым я не доверяю, сказано, что он превышает интеллект кошки. Ох, и глупцы эти люди! Сравнивать меня с кошкой!!! Фи, какая необразованность! Я бы согласилась на крайний случай быть поставленной в один ряд с дельфином, но только не с кошкой!!! Такое утверждение я считаю для себя просто унизительным!!!

Кроме усов у меня есть голый щетинистый хвост. Вообще-то щетинки ощутимы, только если провести рукой против шерсти. На самом деле он довольно гладкий. По моему мнению он очень украшает меня, хотя на первый взгляд напоминает грубую плетку. И я совершенно не понимаю, почему именно он вызывает у вас необоснованное чувство страха. Ведь я его никогда не использую в качестве орудия нападения или защиты. Висит себе хвост спокойно и висит, – и она пропустила упругий, извивающийся подобно змее хвост через замкнутые колечком лапы. – Чтобы немного успокоить вас по поводу хвоста, скажу ещё вот что. Тонюсенькие волоски, покрывающие его, которые все и называют щетинками, используются, между прочим, при операциях на глазах. Так что прошу учитывать мой неоценимый вклад в современную офтальмологию.

Моя меховая шубка цвета агути, и я вас очень прошу именно так обозначать её цвет, тоже хороша, несмотря на то, что имеет не совсем опрятный вид из-за длинных, вечно торчащих во все стороны волосков, жёстких, как проволока. Но если посмотреть на меня, выходящую из воды, то даю вам честное слово, от меня невозможно отвести взгляд – перед вами само совершенство, – и она грациозно выгнулась, чтобы Путейцев имел возможность рассмотреть её всю. – А если начать разбираться по существу, то окажется, что я очень похожа на вас. Говорят, что если меня увеличить до роста человека и распрямить скелет, то можно обнаружить необыкновенное сходство в нашем строении. Суставы у нас с вами устроены абсолютно одинаково, а кости имеют равное количество деталей.

Именно поэтому нас, крыс, считают лучшим модельным объектом для исследований, разработки методов лечения и предупреждения болезней человека. В связи с этим нам прощают даже то, что в год каждая из нас съедает около двенадцати килограммов продуктов и ещё больше пищи делает негодной. Статистика, а это, на мой взгляд, довольно-таки точная наука, говорит, что каждый шестой фермер на Земле кормит не людей, а крыс. Ну, что ж! С этим приходится мириться. Человечество прощает крысам все неблаговидные деяния в благодарность за то, что имеет возможность использовать нас для изучения генов и разработки новых лекарств. В одном из учебных центров, как я слышала, открылся памятник «Мышь, вяжущая нить ДНК». Не каждое животное может похвастать таким уважительным к себе отношением. И опять позволю вам заметить, мышь – не крыса, хотя тоже является лабораторным животным. Она рядом с крысой даже стоять не имеет права. По уровню развития, конечно. Поэтому делаю заключение, что скульптор, создавший это величайшее и единственное в мире произведение искусства, посвятив его огромной группе мышевидных грызунов, отдавших жизнь во имя науки, вероятнее всего был невежей, в тонкости анатомии не вникал, и грызуны для него были все на одно лицо.

На этом, пожалуй, я закончу короткую лекцию о пасюках и перейду к рассказу о своей жизни, которая началась в тот день, когда моя мать двадцать пять лет назад принесла многочисленный по всем меркам науки для первого раза приплод. Я была тринадцатой.

– Расскажите о доме, в котором прошла ваша жизнь, – Путейцев ненавязчиво продолжал допрос, отмечая про себя, что и рассказ крысы, и сама она увлекает его всё больше и больше.

Образы неожиданно стали оживать один за другим, дух старого деревянного дома с остатками прежней каменной облицовки на стенах заполнил маленькую допросную комнату, и Путейцев вместе со своей собеседницей оказался на окраине Катинска.

– Я живу в этом старом, повидавшем многое на своём веку доме уже четверть столетия. Скажете, что крысы не живут так долго, и будете правы. Мать моя не прожила и года, а её первые малыши и месяца. Вот здесь, в углу кладовки, лежат их мумии. Не нужно кривить нос и закатывать к небу глаза! И «фу, какая гадость!» тоже говорить не нужно. Мумии лежат ровными рядочками на полочке ни много ни мало, а двадцать пять лет. Ничего удивительного! В этом странном доме, не похожем на другие дома, хранят всё, даже мумии крыс!

Грустно и больно вспоминать о том, что произошло за эти годы, и тем более рассказывать об этом. И тем не менее я попытаюсь вспомнить всё до мельчайших подробностей.

Родственники мои передохли, словно мухи от дихлофоса, в этом чудовищном доме с ужасающим интерьером и выворачивающими нутро наизнанку запахами старости, одиночества и психического расстройства. Как его там называют медики? Синдром Плюшкина? Синдром, так синдром. Пришлось мне, не лишённой, как мне кажется, здравого рассудка, с этим синдромом сожительствовать многие годы. И с его обладателями тоже. За двадцать пять лет я ко многому привыкла и со многим смирилась. Уйти предлагаете? Можно было, конечно, и уйти. Но нужно было принимать такое решение с самого начала. Теперь уже поздно. Да и куда мне идти? Ведь это и мой дом тоже.

Вернее, это – мой дом со всем его содержимым и этой запутанной историей, единственной хранительницей которой я теперь являюсь.

Так вот. Кто на самом деле дал мне это имя Терезия, так и остаётся загадкой. Влад или его мать, дух которой вот уже лет пятнадцать бродит по дому, шаркая стоптанными и изношенными до дыр тапками, и не оставляет его. Скорее всего мать…

Да, да, все началось именно с этой старой маразматички Марфы Петровны, решившей в свои сто с лишним лет покинуть наш грешный мир. Устала ли она шаркать стоптанными, изношенными до дыр тапками, или на это была какая-то другая причина, мне неведомо. Только однажды надумала она умереть. Правда, как только надумала, так в тот же день об этом забыла и ещё лет пять после отведённого себе самой срока пожила, поскрипела деревянными половицами. Словно забыла что-то и прибавила ещё несколько лет для того чтобы завершить все недоделанные земные дела, о которых неожиданно вспомнила.

Марфа

Марфа Петровна была женщиной властной и от своего близкого, а иногда и не очень близкого окружения требовала беспрекословного подчинения, полного обожания и даже некоторого любования. Любоваться особо было не чем. Вы уж поверьте мне на слово. Размеров она была громадных при очень высоком росте. Лицом не вышла, и даже в дни былой молодости мужскому глазу там не за что было зацепиться. Страшна была на мой взгляд. О женщине, а тем более о девушке, так говорить не принято, и всё же по-другому не скажешь. Я сужу о внешности Марфы по тем портретам, которые украшали стены дома ещё при её жизни и остались нетронутыми до сегодняшнего дня. Пожелтевшие от времени портреты так же, как и я, хранят историю семьи Пасюков. Я-то тоже, как вы понимаете, получила свою фамилию по праву родства с этим семейством.

Марфуша родилась в известной семье, которая проживала в самом центре старого Катинска. Сейчас такой район назвали бы элитным, а тогда это был просто-напросто центральный квартал со всеми, свойственными ему традициями и устоями. Катинск не всегда был таким, каким помнила его Марфуша. Город несколько раз переименовывали и до её рождения, и после, а однажды даже отстроили заново.

В какой-то год зима была настолько снежной, что Катинск, неудачно построенный между двумя реками Ижень и Заряна, затопило полностью. Дома стояли в воде по самую крышу. В середине лета, когда вода сошла полностью, образовались болота с тучами серого гнуса и невыносимым запахом болотных газов. Князь Григорий Александрович Потемкин, по приказу которого и был основан Катинск в честь Великой Императрицы Екатерины, предупреждал о возможном затоплении низины водами разливающихся рек и поэтому был очень зол и разгневан, когда его предсказания сбылись. Он тотчас приказал заложить и отстроить город заново на высоком берегу Иженя. Тогда старый Катинск отдали на растерзание крестьянам, и те разнесли его по бревнышкам. И вскоре построили новый.

Идея возведения идеального города, каким первоначально задумывал Катинск Григорий Потемкин, не была воплощена в силу некоторых причин. Однако основные идеи, заложенные в плане градостроительства, постепенно реализовались. Модель развития нового города была основана на самых передовых европейских идеях того времени. Архитекторы строили Катинск по строгому классическому плану – прямые линии улиц, квадраты площадей, амбициозные сооружения и архитектурные ансамбли.

К тому времени, как отец Марфуши женился на её матери, во вновь построенном городе наряду с деревянными домами уже было множество каменных, работали всевозможные заводы и заводики, были возведены здания железнодорожного вокзала и нескольких культурных заведений. С открытием железной дороги и строительством моста через Ижень жизнь города кардинально изменилась, и вскоре Катинск стал крупным промышленным центром.