Ползла по небу черепаха

– Тот случай, когда я не сожалею о ее смерти.

– Но неужели Наташка так жестока? Ведь она воспитывала этих детей!

– Твоя подруга заявила психологу, что не собирается портить ребенка, а в отклонениях не видит ничего необычного. По ее мнению, лечение нанесет непоправимый вред здоровью и репутации. Она даже бумагу подписала.

– Наташа? Она так говорила?

– Да.

– Возможно, поэтому она сейчас не может обратиться к этому специалисту. Ей стыдно. Но ведь Кристине, возможно, действительно требуется помощь психолога, раз об этом начали говорить. Не исключено, что девочка в ужасном состоянии.

– Согласен.

– Их бездействие преступно. Да ведь есть и другие психологи, она могла выбрать любого. Если вдруг не захотела общаться с тем.

– Так и есть. Но я хотел сказать тебе кое-что, связанное с этими обстоятельствами.

– Не понимаю. Что сказать? – насторожилась она.

– Только послушай спокойно, ладно?

Она глубоко вдохнула уже от одного предложения, что он произнес. По спине побежали мурашки, руки похолодели, и она крепко сцепила их за спиной. Кивнула. Влад нахмурился, помолчал несколько мгновений, собираясь с мыслями.

– Учитывая все эти обстоятельства, я думаю, что девчонка могла вытолкнуть нашего сына из окна. А Наташка с матерью молчат об этом, потому что они полностью в ответе за действия девочки. Тем более существует письменный отказ от лечения.

Людмила чувствовала, что он скажет. Она уже внутренне собралась, принимая удар в глубину своего разбитого сердца. Дыхание сбилось. Женщина перестала контролировать вдохи, выдохи, слезы, истерику. И все же постаралась ответить. Но голос звучал глухо от приближающихся рыданий.

– Но разоблачения не было. Случай признали несчастным…

– К сожалению.

– Я не могу себе представить, что Кристина сделала это. Такая маленькая, хрупкая девочка, с тонкими косичками. Ее обнимаешь и боишься что-то сломать, до такой степени она тоненькая. Прозрачная, как облачко.

– Вспомни, как она портила игрушки нашего сына, рвала его рисунки, ломала карандаши, плевала на обои в его комнате, пачкала его одежду. А однажды на прогулке толкнула его в лужу, и Арсений чуть не захлебнулся. Ты сама мне об этом рассказывала!

– Ты тогда разозлился.

– Еще бы!

– Но я не думала, что она хочет причинить нашему мальчику вред. Это ревность, ведь у нее не было подобного: игрушек, книжек, своей комнаты. Она не знала, что такое материнские объятия. Впервые, когда я обняла ее, она была страшно скована, а потом при любой возможности жалась ко мне как котенок.

– Я имею подозрение, что Наташка с матерью рассказала детям о том, кем в действительности являлся для них Арсений. Никакой не сын тети Люды и дяди Владика, а родной брат.

– Нет, мы сразу договорились, что тайна усыновления не пострадает.

– И все же я уверен, что дети обо всем знали.

– Но это жестоко!

– Зато объясняет поведение девчонки и ее странную ревность. Она не могла понять, отчего родной брат живет лучше и купается в нашей любви. Ведь этих детей никто не любил и не любит! Они камнем висят на шее Наташки. Она бы в любой момент сбежала от них.

С этим нельзя было спорить. Людмила шмыгнула носом, утирая горькие обжигающие слезы.

– Значит, они все в сговоре. Кристина столкнула Арсения из ревности. Привела на кухню и столкнула. А они теперь станут молчать и делать вид, что ничего не знают. Они так и делают. Девочку специально поместили в психиатрическое отделение, чтобы ее залечили психотропными препаратами. Надеялись, что она потеряет память или вообще станет невменяемой.

– Конечно. Детский психолог им неудобен, потому что девочка расскажет ему о том, что случилось. И придется нести ответственность еще и за то, что молчали, прикрывая преступление, а не несчастный случай.

– Влад, но это только наши подозрения.

– Да, но я считаю, что эти подозрения заслуживают серьезной проверки.

– Что же делать?

Влад не ответил. Его зрачки потемнели, губы искривились. Он не знал, правы ли их домыслы, а от этого не знал, что делать. А Людмила впала в остолбенение. Его слова проникли в самую глубь сознания и причинили немыслимую боль, от которой хотелось закрыться.

– Люда, я намерен подать заявление в полицию. Хочу, чтобы они провели проверку.

Она опустила голову, покачала головой. Влад ожидал другой реакции, поэтому был разочарован.

– Тебе все равно?

– Это я во всем виновата.

– Сейчас надо думать о том, как отомстить им! Заставить отвечать. Хотя бы напугать их!

– Я не хочу.

– Почему?

Она пожала плечами.

– Но я думал, что это заявление подадим мы вместе!

Людмила не отвечала. Ей надо было обо всем подумать. Влад обвинял Сулаковых в смерти сына, но ведь именно Людмила привела их в семью! Так кто виноват больше? Незапятнанный образ примерной матери рушился. Получается, что она своими собственными руками убила Арсения. Она отдала его убийцам! Она им доверяла. И это было самое страшное. До какой степени она была слепа и глупа от счастья.

– Люда!

– Я не стану ничего подавать, – тихо ответила она.

– Почему? – его глаза вспыхнули недобрым огнем. Он поднялся и медленно прошелся по комнате.

– Не стану.

– Не понимаю.

Она не могла объяснить ему, что у нее нет сил погружаться в это дело, вспоминать, рассказывать и снова вспоминать. Ей придется вынуть свою душу перед чужими людьми, которые станут холодно рассматривать ее, осуждать и строить предположения. А затем последуют ледяные вопросы лично ей, Людмиле Харитоновой, какого черта она, усыновив ребенка, пригласила в гости его родню, которая документально подтвердила, что не хочет иметь с мальчиком ничего общего. Неужели Людмила Харитонова настолько глупа, что не понимала, эти люди корыстны, жестоки и неуправляемы? Тайна усыновления была бы нарушена рано или поздно, потому что в этой сложной ситуации нельзя быть уверенным. И именно Людмила Харитонова запустила этот неуправляемый механизм по уничтожению собственного сына!

– Я не могу, Влад!