– Трудно нам будет потом, – произнес он исторические слова. – У тебя появятся новые увлечения.
Я удивилась такой мысли. И подумала, что у меня-то не появятся. А вот у богов всегда появляются. Он посмотрел на меня и ответил на то, что не было сказано.
– И у меня появятся. А ты, оказывается, еще совсем ребенок. Но Бэлла ребенок хуже тебя. Она бы не стала вот так сидеть.
Кто такая Бэлла – я так и не узнала.
Он поцеловал меня. Это был первый поцелуй в моей жизни.
– Не один вы такой, – выдала я очень умную мысль, когда он встал с кресла и пересел на диван. Богочеловек окинул меня долгим взглядом и сказал:
– А может быть, один.
Дворник с экстенсивной дамой опять спорили о чем-то. Она сообщила, что стала чистенькая. Он закричал, что не станет с ней спать. Садовница что-то ему ответила, и он ударил ее в лицо.
– А зачем она меня злила.
На зеленом ковре разлилась кровь. По моей просьбе хозяин-дворник принес белое вафельное полотенце. С ним на голове несчастная садовница и удалилась. Дворник же нервно ходил туда-сюда. Потом он несколько раз выключал свет и кричал что-то неприличное. Наконец он разозлил человека-поэта, и тот ударил его кулаком в лицо. Бывший врач заплакал, закрыл голову руками и умолял, чтобы его не били. Но человек-поэт уже не замечал его. Он, целуя меня в шею, сообщил, что сейчас закажет такси и мы поедем куда-то. Затем, почти не держась на ногах, наклонился вперед, развел руки в стороны и выдохнул:
– Ничего, мы еще полетаем, коммунисты проклятые.
В таком состоянии я и оставила его. Да простит меня Бог.
Через неделю он встретил меня в волшебном доме с совершенно серьезным лицом. Началось долгое познавание жизни. Заиграла скрипка недомолвок, обид, взглядов, ревностей, противостояний.
Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,
И когда пылает запад и когда горит восток.
Н. Гумилев «Волшебная скрипка»
В странном зеркальном доме
В странном зеркальном доме каждый летает на своей планете. Моя планета – это сад, в который бы хотелось возвратиться. Сад моего детства. Пакетные люди превращают друг друга в буквы, запечатывают в пакеты и отправляют в разные стороны. Человек-поэт начал смеяться и разрушать мои представления о мире, которые были даны в обрабатывающей школе. Мои штампы, вдолбленные в голову в школе, были разбиты. Постепенно прививался хороший вкус.
Я заболела чем-то странным. Каждый миг я думала о нем, жила одной надеждой увидеть его, и когда это происходило, была счастлива. Моя энергия отдавалась ему через листочки со стихами, которые я приносила.
А он?
Глядя в окно, он сказал:
– Когда я умру, наконец.
Я сделала вид, что не услышала, не поняла.
Как будто рвущихся коней,
Свои я сдерживаю страсти.
Лишь посмотрев на вас грустней,
Cкажу презрительное: «Здрасте».
Люблю, люблю еще сильней.
Как будто душу рвут на части.
Как будто рвущихся коней,
Свои я сдерживаю страсти.
И оброненная в канал
Огней качается стена.
В большой и сладостный провал
Моя душа погружена.
Я долго брожу по городу. Цель моя – найти поэзию. И я ее нахожу. Вначале все меня удручает. Я чувствую духоту и лживость окружающего. Империя правит человеком. Реальность нависает скукой подавления. Стараюсь преобразовать этот вид города. Получается. Вдруг откуда-то спускается музыка, и все изменяется. Музыка становится все громче и громче и вдруг захватывает меня. Я счастлива. Все изменилось вокруг. Написан стих.
Моя частичка бродит по городу в одиночестве и грусти. У Эрмитажа на нее нашло вдохновение и родился стих:
Плетусь. Все люди заняты собой.
А на зелено-голубом дворце
Спит юноша, не совершивший бой,
И девушки с поэзией в лице.
Я обращаюсь к статуям, прося,
Улыбку, слово, тайну хоть одну.
Но, равнодушно взоры пронося,
Они глядят куда-то в вышину.
А под ногами снова грязный снег.
На улицах трамваи, толкотня.
Сегодня я опять несчастней всех.