Матовая сеть. Книга четвёртая

– Ни за что бы, ни поверила, что однажды найду Вас. Ведь это было всё одно, что искать иголку в стогу сена.

– Он сохранился?

– И как это волнительно, что Вы сидите сейчас напротив меня…

– Анна Даниловна! Так Вы сохранили крестик? – не унимался Микуров.

Она укоризненно вздохнула:

– Как Вы, однако, нетерпеливы, – и покачала головой.

– Ради бога!

Она, смакуя удовольствие, откинула крышку шкатулки:

– Эта история любви польской девочки так растрогала меня. Что отныне я вожу его всегда с собой. Он мне стал чем-то вроде доброго талисмана.

И вынула из шкатулки старинный маленький деревянный кельтский крест на кожаном шнурке. У Василия от волнения пересохло во рту. Он с трепетом смотрел на крестик, боясь поверить глазам:

– И я могу его взять?

– Берите. Ведь он предназначался именно для Вас.

Микуров благоговейно взял его и крепко сжал в ладони.

– Благодарю, – пробормотал он внезапно осевшим голосом, – Вы даже не представляете, что Вы сейчас сделали…

Она тихо улыбнулась:

– Ну, почему же «не представляю»? Я тоже когда-то была юной девочкой. И тоже была безумно влюблена.

– Анна Даниловна, Вы – самая добродетельная из всех женщин. Отныне я буду всегда поминать Вас в своих молитвах, – Василий склонил голову в почтительном поклоне.

Она в ответ по-матерински поцеловала его в лоб.

– Эй, Василь, не видать там капитана с поручиком? – пробудился Пылёв, широко зевая.

– Не видать.

– Как думаешь, надолго мы тут? Жрать страшно хочется. Хоть бы поужинать успели. Куропатов, сгоняй на кухню, узнай; может, есть чего? Вот что за дурацкая манера у этих немцев – есть по часам?! По мне так, есть надо тогда, когда голоден.

– Сейчас узнаю, – пообещал Куропатов, и, бросив перья, умчался.

– А, между прочим, господа, за нами следят, – заметил Микуров, оттопырив занавеску.

– Да, ну! Кто?

– Гляди; вон тот, в синем кафтане и чёрной шляпе.

– Который? – Пылёв взглянул на улицу, где было достаточно людно.

– Тот, что прячется за фонарный столб.

– Чем он отличен от всех остальных, что шляются мимо гостиницы?

– В том-то и дело, что ничем.

– Так с чего ты решил, что он – агент?

– Дурень ты, Мишка. Настоящий агент ничем и не должен выдать себя из толпы. А этот приехал на извозчике, вслед за нами. Теперь трётся под нашими окнами уже третий час.

– Ну, и глаз у тебя, Микуров! Неужели шведы?! – всполошился Пылёв.

– Вряд ли; скорее, местные. Кто-то держит город под неусыпным строгим надзором. Может, кардинал? Или канцлер? Или председатель суда…

– Есть! Есть ужин! – это вернулся с радостным известием Куропатов, – Подъём, ребята! Налетай!

Ближе к полуночи возвратились в гостиницу Кютлер с поручиком Левицким. Переоделись вновь в военные мундиры, подняли с постели драгунов. Левицкий уважительно хлопнул по плечу Василия:

– Молодец, Микуров; верно указал, что след с дороги ведёт на Бреслау. Тут они были, голубчики! В три часа пополудни выехали на почтовых к северной польской границе.

– Выходит, восемь часов уже в пути, – тут же прикинул Микуров, – Если без отдыха на ночлег, завтра к вечеру в Грюнберг прибудут. Там до границы – рукой подать.

– Не успеют. Председатель здешнего суда нам лучших лошадей выделил и сопроводительное письмо, чтоб на всех почтовых станциях нам немедля предоставляли свежих лошадей и всё необходимое, что попросим. Так что, собирайтесь живо; выезжаем!

– Значит, председатель суда? – задумчиво пробормотал себе под нос Микуров, – Странное дело, отчего так душевно о нас хлопочет? Видать, свою выгоду в том имеет.

Нейштедель

На следующий день в четыре часа пополудни русские прибыли в городок Нейштедель. И у местного почтмейстера выведали, что шведский майор и французский купец два часа назад были здесь, сменили лошадей и, отказавшись от отдыха, выехали на дорогу, ведущую на Грюнберг.

Письмо, подписанное председателем и почт-директором в Бреслау, оказало на местного почтмейстера должное воздействие; тот незамедлительно выдал русским офицерам свежих лошадей и в придачу дал в сопровождение двух почтальонов. Приказал им, в случае если они не догонят вышеупомянутых путешественников до Грюнберга, сопровождать господ офицеров и драгун до границы и исполнять все их приказания.

Синклера и Гутерье они завидели, не доезжая полверсты до Грюнберга. Быстро оценили обстановку: почтовая повозка с пассажирами и багажом и конный почтальон.

– Ваше благородие, – обратился сержант Микуров к Левицкому, – Дозвольте, нам с Пылёвым через лес выехать им наперерез и взять почтальона, чтоб наверняка не сбежал. А Вы с капитаном и драгунами их на коляске возьмёте.

– Дело говоришь, – согласился поручик, – Действуйте!

Появление на дороге вооружённых офицеров, настроенных агрессивно, было для дипломатов полной неожиданностью. Не успели они возмутиться тем фактом, что их почтальона грубо стащили с лошади на землю, как в них самих упёрлись дула пистолетов. И Кютлер на французском, а затем на немецком чётко высказал им следующую фразу:

– Вы арестованы, господа, именем Ея императорского величества государыни-императрицы всероссийской Анны Иоанновны. Вы имеете право сдаться или умереть!

Под напором силы Синклер и Гутерье были вынуждены сдать оружие и подчиниться.

Капитан приказал вытащить из коляски багаж, взломал замок на дорожном сундуке и принялся шарить в вещах.

– Что Вы ищите, сударь? – заносчиво осведомился шведский майор, стараясь сохранять присутствие духа, – Я мог бы оказать Вам помощь, если бы Вы спросили…