Матовая сеть. Книга четвёртая

– Помнишь, да? – обрадовалась она, – А как мы за дровами ходили? На стену лазали?

– Ещё бы! Как такое забыть?

– А помнишь, как я ревновала тебя? – она вдруг покраснела, – Я ведь и вправду решила, что ты по ночам на свиданки ходишь. Мне тогда ещё и в голову не пришло, что ты на стену бегаешь. Ох, и мучилась же я от ревности! Дурёха. Верно?

– Верно. Всё хотел у тебя спросить, как ты узнала тогда, что меня на стене схватили?

– Нечаянно подслушала под дверью пана коменданта. Я за тебя так испугалась! – она прижала ладони к щекам, – Даже кофейник на себя опрокинула… Не помню, как до стены добежала, чего караульным наплела. Ключи у дядьки Януша стащила… Точно в помешательстве была.

– Отчего?

– Да ведь пан комендант тебя убить приказал! А я подумала, если тебя убьют, то я со стены сброшусь…

– Глупая ты моя, – ласково сказал Микуров. Сердце его так и щемило от её рассказа.

– А теперь, как я всё это вспоминаю, мне делается и больно, и радостно. А бабушкин крестик я хотела тебе ещё в крепости отдать, когда прощались. Но испугалась… Решила, что ты посмеёшься надо мной…

Он зажал её руку между своих ладоней:

– А ведь я с тех пор, каждый день думал о тебе.

– Правда? – встрепенулась она.

– Места себе не находил. Письмо хотел написать… Да так слов и не нашёл…

Оба умолкли и пристально смотрели друг другу в глаза. Наконец, Янина вытерла с лица слёзы и произнесла:

– Ты крестик себе оставь. Я хочу, чтоб он у тебя был. Любовь ведь не передаришь. Она только одна на всю жизнь бывает.

Он в отчаянии покачал головой:

– Ох, Янинка. Что же ты со мной делаешь? И зачем ты, дурёха, замуж пошла?

– А кто бы меня спрашивал? Время пришло, тятько сосватал. Свадьбу сыграли.

– Мне-то теперь что делать?

– Воротишься в Петербург. Найдёшь хорошую девушку. Женишься.

Василий убрал крестик в карман кафтана, надел шляпу:

– Пора мне. Надо ехать. Прощай, душа моя. Не поминай лихом.

Он поднялся из-за стола и вышел прочь. На столе осталась не тронутая кружка пива.

Микуров уже отвязывал коня, когда увидел, что Янина спешит к нему через двор.

– Вот, возьми, – протянула она холщёвый узелок, из которого ароматно пахло хлебом и жареными колбасками, – Путь, видать, у тебя не близкий.

Василий, не в силах справиться с собой, крепко обхватил её и поцеловал. Она в ответ прижалась к нему всем телом, и он как когда-то, вновь ощутил грудью её взволнованный стук сердца.

Санкт-Петербург

императорский дворец

Императрица Анна Иоанновна пробудилась в восемь утра, раскинула в стороны руки и широко зевнула. В ответ на её пробуждение из всех углов спальни стало возникать ответное движение; пробуждались её шуты и шутихи, которые ночевали в покоях государыни. Их при дворе был целый штат, чтобы постоянно веселить царицу: днём они были обязаны дурачиться и кривляться, а те, кто пользовался особым расположением, оставались в опочивальне на ночь – рассказывать сказки и чесать царице пятки под одеялом, чтоб та скорее засыпала.

Первой встрепенулась карлица-калмычка Буженинова, которая, как верная собачонка, всегда спала возле государевой постели. Вскочив, она, переваливаясь на коротких кривых ногах, побежала по покоям, толкая остальных шутов и карликов, сообщая:

– Матушка-государыня проснулись!… Матушка-государыня проснулись!

Оббежав всех, карлица вернулась к постели Анны Иоанновны и замерла, преданно глядя на царицу; её лицо можно было сравнить с забавной щенячьей мордашкой.

Анна села, спустив с кровати ноги; верная карлица тут же натянула ей мягкие тапочки.

Пробудившись ото сна, карлики затеяли потасовку, делая вид, что не поделили подушки. Царица для смеха запустила в них одной из своих подушек и весело захохотала, увидев, как её меткий бросок одного из особо задиристых карликов повалил с ног.

Вдоль стены стояли широкие низкие корзины, устланные соломой, в них лежали яйца. Любимые шуты государыни Балакирев, да Коста и Педрилло тут же уселись задами в эти корзины и принялись на все голоса кудахтать, изображая кур, высиживающих яйца. Педрилло же, время от времени зычно кукарекал по-петушиному, чем чрезвычайно смешил царицу.

– Гляди-ка! – сквозь смех проговорила Анна, тыкая в бок Буженинову, – Этот, видать, никак не может определиться – петух он или курица?

– Петух или курица! Петух или курица! – повторяя, закивала калмычка, подавая государыне шёлковый халат.

Та подтянула под большой грудью пояс и тяжёлой поступью двинулась к туалетному столику. Там уже стояла для неё чашечка горячего кофе. Анна Иоанновна сделала два глотка и остановила взгляд, устремлённый в зеркало. Потёрла ладошкой красный след на щеке, оставшийся от подушки. И недовольно отметила, что вот уже которое утро подряд она наблюдает под глазами тёмные круги.

Анна никогда не слыла красавицей; исполинский рост, крупное телосложение и грубоватые черты лица. Единственное, чем она могла гордиться – густая чёрная коса ниже пояса, в которой к сорока шести годам не было ни одного седого волоска.

Сегодняшнее утро было ничем не примечательно. Анна Иоанновна умылась, допила кофе и велела принести ей ларцы с украшениями. Всякий раз, прежде, чем одеться, она любила разглядывать и перебирать камни, серьги, кольца, которых у неё было в изобилии! Натерпевшись двадцать лет бедственного существования в Курляндии, она теперь компенсировала своё прежнее ущербное положение неслыханной роскошью.

Каждое её платье вызывающе «кричало» о богатстве и расточительности, украшенное таким количеством драгоценных камней, что порою, сама обладательница этого наряда едва могла передвигать в нём ноги.

Выбрав для сегодняшнего облачения серьги, ожерелье и кольца, Анна повела бровью и вдруг сердито крикнула куда-то в пустоту:

– Эй! Девки! Чего молчите?!… Пойте!

В ту же минуту из соседней комнаты затянулась русская песня, плавная и протяжная. В детстве, когда они жили в Измайлово, матушка всегда заставлял петь крепостных девок, которые в комнате по соседству занимались рукоделием.

Переняв эту традицию, Анна Иоанновна заставляла петь своих… фрейлин. Для этого девицы знатных дворянских фамилий были принуждены собираться каждое утро к семи часам в комнату рядом с опочивальней государыни. Приходить следовало при полном параде, на случай, если императрица вдруг захочет кого-нибудь из них позвать к себе. Надлежало сидеть тихо и молча, чтобы, заслышав команду «Пойте!», немедленно вступить с песней. Репертуар был расписан на много песен вперёд; закончив одну, тут же надо было начинать другую. И ни в коем случае не умолкать, пока императрица сама не даст такой команды. Были случаи, что девушки пели по нескольку часов кряду, без еды и отдыха, и падали в обморок.

Если государыня покидала дворец и ехала в иную резиденцию, компания фрейлин обязана была следовать за нею.

Анна Иоанновна поманила рукой калмычку Буженинову:

– Позови-ка мне Наташку Лопухину!

Та быстро заковыляла маленькими косолапыми ногами в комнату к фрейлинам. И тут же вернулась в сопровождении статс-дамы Лопухиной; как всегда красивой и изысканно одетой. Наталья Фёдоровна поклонилась:

– Доброго утра, Ваше императорское величество.