В потоке творчества: личность и творчество. Книга шестая

Описывать любое детство непросто, а Терентия в особенности. Иногда мы по несколько часов засиживались с ним за разговорами, и он многое вспоминал и рассказывал, рассказывал и вспоминал. Что-то я записывала в свой писательский дневник, но чаще пользовалась диктофоном, а позже переводила рассказы в литературную форму.

Книга, это не подстрочник воспоминаний, а серьёзный труд. В задачу биографа, а тем паче писателя-публициста, входит умение вычленить главное, разглядеть то зерно, которое прорастёт в читательском сердце, вызывая любовь не только к герою повествования, но и живой интерес к тому времени, в котором он жил и рос. Нередко коллеги меня называют «травниковедом», что, возможно, вполне заслуженно. Мне немало приходилось работать над статьями и очерками о жизни ярких людей науки и искусства, но Травник занимает особое место в моём творчестве. И дело не в объёмах его наследия, и даже не в его потрясающей харизме, а прежде всего, в нём самом, в его умении видеть мир глазами ребёнка полными любви. Сегодня в моем архиве собрано множество дневниковых записей о нём: какие-то войдут в книги, какие-то останутся ждать своего часа, когда кто-нибудь захочет понять и отыскать в Терентии что-то своё и дерзнёт отразить это на листе бумаги. Что ж, время покажет, ну, а пока, Травника ещё нет, а есть его детство, есть начало: обыкновенный мальчик с Ростовской набережной – Игорь Алексеев или просто Игоряша, как к нему обращаются те, кому он по-настоящему и близок, и дорог.

Работая над главой о детстве Терентия, подспудно ищу ответ на вопрос о том, что лично для меня, писателя-публициста, решившего с головой окунуться в замечательную историю моего современника, значит его детство? И ответ пока не найден! Иногда я ощущаю его детство, как бескрайнее облако любви, медленно плывущее в сторону и моей мечты… А иногда я теряюсь в поисках ответа и просто становлюсь счастливой. Может в этом и есть ответ? А пока продолжу…

Занятия «детей-плющихинцев»

Чем ещё занимались «дети-плющихинцы»? По рассказам Травника – археологией, астрономией, биологией, историей, аквариумистикой, фотоделом, рисованием, коллекционированием, моделированием, ну и, конечно же, строительством всяких крепостей и сооружений на Мухиной горе. Как это могло получаться у ребят, едва закончивших начальную школу, спросите вы. Им всего-то по девять лет! – и вдруг астрономия, биология… Оказывается и на это есть объяснение. Всё дело в том, что все они росли и воспитывались в одной среде – среде любви, внимания и заботы родителей. В то время у родителей были совершенно иные ценности, и они умели передавать эти ценности детям. «Мы все дружили и общались между собой и нам было важно, как растут и развиваются наши дети, – вспоминает Людмила Георгиевна. – Мы желали, чтобы они росли умными и порядочными, а достигнув совершеннолетия, стали бы нашими достойными продолжателями. И это не просто красивые слова, – такими были наши убеждения. Общество было сплочённым и это улавливали наши дети. Поэтому было естественным научить их тому, что мы умели сами, и мы – учили! Родители Коли Игумнова научили и привили моему сыну любовь к путешествиям, Саши Ваганова – к флоре и фауне, а Миши Большакова – к истории. Отец Саши Басова научил ребят любить небо, звёзды и космос, хоть сам этим и не занимался. Я помню его. Это был удивительно романтичный человек, внутренне чем-то похожий на актёра Баталова в роли Гоши в фильме «Москва слезам не верит».

Из дневника Терентия Травника

Помнится, что никто из нашей школьной компашки космонавтами стать не только не хотел, но даже и не мечтал, а вот сам День космонавтики весьма чтился и уважался. Возможно потому, что моему другу, Саше Басову, когда он учился в третьем классе, родители в апреле подарили подзорную трубу, и все мы, а было нас пятеро, ходили по вечерам на косогор наблюдать луну и звёзды. Дело дало свои плоды, и уже через пару месяцев я неплохо знал карту звёздного неба и кратеры Луны. Кроме этого, наблюдал ещё и за спутниками Юпитера и кольца Сатурна, при этом зарисовывал всё в тетради. И пусть это были всего лишь точки, но ощущение тайны волновало! А небо над центром Москвы в то время было таким же чистым, как сегодня у меня на даче за 60 км от города.

И такова была сила детства с его чарующим воздействием, что к пятому классу я смастерил свой телескоп, записался в кружок астрономии и стал регулярно посещать Московский планетарий. В восьмом одноклассники прозвали меня астрономом (это было что-то вроде нынешнего ботаника), и с этим чином я дослужился до десятого, окончил школу и поступил в институт[7 - Терентий Травник. Записки обыкновенного человека. Книга 2.].

Детей начала 70-х в прямом смысле воспитывали литература и кино. Улица оказалась на втором месте, а если чему-то и учила, то всё равно хорошему. Конечно, бывало всякое, а потому идеализировать не стану, но сколько я не искала чего-то предосудительного в жизни подростков центра Москвы, так и не нашла. Всё в то время делалось и складывалось по-человечески – с пониманием, ответственностью и теплом. И это правда, потому как почти все ребята, друзья Игоря по старой квартире, выросли интересными людьми, хорошими семьянинами и достигли достойного социального положения. Неужели секрет в простом воспитании? Похоже, что так оно и есть, вот только есть один нюанс, одна маленькое пожелание, без которого ничего не получится – всё дело в том, что воспитывать должен человек не просто знающий, как надо и как должно поступать и жить, но и сам живущий теми принципами, которые он передаёт детям. В этом вся суть, в этом и заключён секрет подлинной педагогики.

Разве не было родителей у той шпаны, с которой Игорь столкнётся, переехав в свои 12 лет в новый район Москвы, о которой пойдёт речь чуть позже? Конечно же были! И воспитывали они своих детей и любили, не меньше других, призывая слушаться и не озорничать. Вот только делали они это часто с матом, а порой, и в пьяном угаре, вот именно поэтому не верили им дети, а лишь запоминали одно: главное, это уметь вовремя дать сдачи. Постепенно это знание вытеснялось обыкновенными наглостью и хамством, подсказанными им улицей, поэтому и вырастали мальчишки всё больше в малолетних преступников, а влюблённые в них девочки в несчастных и брошенных молодых мам…

И всё-таки детство есть детство, и без озорства оно не обходится, если мы хотим, чтобы из наших детей выросли нормальные психически и физически здоровые люди. Просто озорство озорству рознь и надо понимать, где безопасное и милое шкодничество, а где опасная и, заточенная на унижение и оскорбление, выходка, с далеко идущими последствиями.

История с плотом «Вольный»

Завершу свой экскурс в детство будущего Терентия Травника ещё одним, на мой взгляд, символическим эпизодом. Однажды Игорь, прочитав о приключениях Тома Сойера, задумал плыть по Москва-реке в сторону Миссисипи. Мало того, что это было неверным направлением, да ещё и осуществить плавание он решил на плоту. Каким-то образом убедив ребят в необходимости этого шага, он сумел привлечь их к постройке плота. Рядом ломали дом, стройку обнесли забором из горбыля, часть которого была тут же ими отодрана для создания плота, заранее получившего название «Вольный». Миша Большаков притащил чёрную тряпку с нарисованными на ней черепом и костями и передал Игорю. Идея Алексееву понравилось, но он не знал, как соединить пиратство с мирным названием «Вольный» и уже имеющимся голубым флагом, на что Коля Игумнов посоветовал менять флаг в зависимости от обстоятельств.

На следующий день Игорь притащил молоток и гвозди. Инструмент он попросил у дедушки, объяснив, что строит с ребятами корабль для путешествия по Москве-реке. Видимо, идея показалась деду настолько нереальной, что он не раздумывая достал молоток, гвозди, а ещё и кусачки, и отдал внуку. В течение недели мальчишки «накалачивали» гвозди и уже вскоре конструкция стала напоминать нечто, похожее на фрагмент из выломанного забора. Подошёл Саша Ваганов, и оценив судно, пояснил, что плот всех не выдержит, так что лучше по краям наклеить пенопласт, а ещё лучше наложить его себе в штаны на случай, если все пойдут ко дну. Искать пенопласт по помойкам было ему и поручено.

Недели через две плот был готов, и Игорь попросил всех принести припасы: всё, что можно есть и пить, а Колю Игумнова бинокль и компас, которые он давно приметил у него дома. Отплытие было назначено на воскресенье, на заходе солнца, так как при свете они бы ни то что к воде, а и до спуска не дошли, поскольку это место слишком просматриваемое. Ваганов предложил взять с собой удочки на случай рыбалки. Идея понравилась, и ребята наломали длинных веток ясеня, а оснастить их взялся Саша Басов.

Воскресным вечером вся компания вошла в лопухи на косогоре, достала плот, подняла и потащила его к реке. Сбросив сооружение на воду, первым на него прыгнул Андрей Звеков и чуть было не свалился в воду. Почему-то все замерли и ждали, что скажет Игорь. Пока Андрей стоял на плоту, Игорь, оценив ситуацию, скомандовал: «Команда равняйсь! Смирно!» А дальше почему-то: «Свистать всех наверх!» На что Большаков поинтересовался: «А это как?»

Солнце медленно опускалось за гостиницу «Украина», по воде играли блики, но Андрей, выбравшись назад на берег, пробормотал: «Нет, всех точно не выдержит, и тут же предложил на следующий год заняться нормальным кораблём. Ребята привязали к палке, служившей мачтой флаги, и толкнули плот по течению. В этот момент с другой стороны послышался рёв мотора, от берега отделился патрульный катер с прожектором на носу и стал пересекать реку.

Мальчишки мгновенно дёрнули наверх по косогору и, достигнув вершины, обернулись и замерли, провожая взглядом свою мечту. А может быть детство? Деревянный плот медленно плыл в сторону Московского университета: в сторону приближаю-щегося отрочества…

«Ну, пока», – грустно произнёс Коля Игумнов и первым протянул руку. Попрощавшись, он не спеша побрёл домой. За ним – Сашка, Андрей и последним Миша. Оставшись один, Игорь ещё долго смотрел туда, где как ему казалось, Москва-река обязательно должна впадать… в Миссисипи.

О детских влюблённостях

Тема детских влюблённостей стара, как мир. По мнению психологов, первая сильная эмоциональная связь, возникающая между матерью и младенцем в начальные месяцы его жизни, позже влияет на развитие чувственной сферы ребёнка. Отсюда и первые детские влюблённости, о которых речь пойдёт ниже. У моего героя они стали проявляться с самого раннего возраста – с детского садика, что является вполне естественным процессом. Такая детская привязанность меняется легко и быстро, и носит исключительно эмоциональный характер, в ней не участвуют гормоны. Будучи сильной, она всё равно быстро проходит: сегодня люблю Вику, завтра Галю, а послезавтра уже Наташу или Свету – и это абсолютно нормально и вовсе не означает, что во взрослом возрасте мальчик вырастет ветреным. Ребёнок таким образом изучает свою эмоциональность: привязанность, которую он познал с мамой, он учится переносить их на других людей. Именно поэтому тесный контакт малыша с мамой в первые годы жизни имеет для него огромное значение.

Мальчишка и девчонки…

Есть вещи, объединённые понятием личной жизни, о которых не всегда принято говорить, а тем более делать из них объекты, привлекающие всеобщее внимания. Тем не менее, работая над образом того или иного человека в публицистическом очерке сказать об этом стоит, потому что наша личность складывается из множества граней, каждая из которых имеет в ней своё уникальное место и значение. Итак, со знанием дела и по порядку.

Дело в том, что Терентий (Игорь Аркадьевич Алексеев) с самого детства был человеком влюбчивым: умел быть душевным, внимательным и заботливым, что естественно, не могло не привлекать к нему внимание со стороны представительниц противоположного пола. Приятный внешне, интеллигентный и спокойный, он вполне мог рассчитывать на успех, а если что и мешало, так это только его природная скромность и какая-то почти непреодолимая застенчивость. Это осложняло многое, потому как девочки влюбляются в смельчаков, а не в мямлей: вот с этого-то и начиналась самая основная трудность моего юного героя. Как только он собирался познакомиться, его кто-то опережал, оставляя «с носом» и с чувством собственного сожаления. Тем не менее Игорь не сдавался: против желания не пойдёшь и ему приходилось использовать весь свой потаённый дар маленького обольстителя. Трудно сказать, насколько эффектно это получалось, но то, что результаты были положительными – это факт!

Началось же всё не сразу и не в юности, а гораздо раньше, поэтому рассказ свой поведу со времён стародавних – с 1968 года, а точнее с детского садика, где Игоряша впервые влюбился и признался в любви аж сразу двум девочкам – блондиночке с голубыми глазами Вике Харьковой и темноглазой брюнетке Гале Самоныкиной. Как и положено, у него тут же появился соперник, а чтобы эта, вполне милая история соответствовала сюжету классической драматургии, то естественно, им оказался его самый близкий друг – Женя Никитин. Вика симпатизировала больше ему, а Галя Игорю, но явно проигрывала Виктории в оказываемом той внимании, со стороны обоих пятилетних кавалеров. Ох уж эти женщины – сколько сердец они смутили, а то и разбили, потеснив поистине крепкие мальчишеские, а там и мужские дружбы. Не обошло это и наших мальчишек. Как-то раз Вика поцеловала у всех на глазах Игоря в макушку, а на возмущение со стороны окружающих пояснила, что всё это понарошку, и что настоящего поцелуя в волосы не бывает. Конечно же Игоряша расстроился, а его друг, хоть и порадовался, но всё равно приревновал и надулся. Детские обиды мимолётны и через год Женя уже вовсю ухаживал за Викой, а Игорь сдружился с Галей, потому что она лучше всех девчонок играла в войну. На прогулках дети были не разлей вода: где-то вечно лазили и возвращались в группу позже всех, чумазыми, но бесконечно счастливыми. Их дружба крепла с каждым годом, а прервалась с окончанием детсадовского времени: Галя просто пошла в одну школу, а Игорь – в другую, на этом всё и закончилось.

Сентябрь 1971 года. Что и говорить, но начало обучения в школе всегда волнительно, в особенности для тихони, а Алексеев таким и был. Надо же: не успела закончиться первая четверть, как мой герой снова влюбился, и влюбился «до покраснения кончиков волос». Девочку звали Наташа Миронова: из-за травмы она вышла на занятия немного с опозданием и её посадили за парту прямо перед ним. Целыми днями юный покоритель барышень воздыхал, придумывая способы привлечения внимания милой девочки с косичками и самыми большими бантами в классе. Только не подумайте, что новоявленный рыцарь моего повествования то и дело за них дёргал или таскал скромницу за юбку, это было бы слишком смело для него, поэтому Игорь ограничился просьбами: дать ему карандаш, ручку, ластик и т. п. Вскоре просьб стало настолько много, что Наташа, видимо войдя в положение, от всей души подарила ему на 7 ноября новый пенал с ручкой, карандашами и ластиком, а в дополнение пригласила его смотреть военную технику, которая каждый год, направляясь в этот день на парад, шла через Смоленскую площадь, где, как раз, все они и жили. Увы, но подарок Игорь воспринял, как провал, потому что просить стало больше нечего, а общаться всё равно хотелось.

Праздничный день был хмурым и к тому ж ещё с мокрым и очень липким снегом. Народ толпился с обеих сторон Садового в ожидании грозных машин, которые должны были пройти на расстоянии пары-тройки метров, а это завораживало. На Смоленку Игорь пришёл с папой и приятелем по дому Юрой Чепелюком и явно был чем-то расстроен. Наташа отыскалась довольно быстро и Юрка, овладев инициативой, с увлечением стал рассказывать незнакомке про свою собаку – дворнягу Альму, не дав Игорю вставить ни слова. Вскоре раздался гул, в воздухе потянуло соляркой и папа, вероятно вспомнив своё суворовское детство, неожиданно завопил: «Ахтунг! Танки!»

Народ оживился, в то время, как от Зубовской площади показалась первая тяжёлая бронетехника на радость всем, и прежде всего мальчишкам, которых здесь было немерено. Они то и дело пытались пролезть в самые первые ряды московских зевак, состоящих преимущественно из их же родителей. Заслышав рёв, Юрка сразу отстал от Наташи и замер, правда ненадолго. Как только танки поравнялись с ребятами, начал взахлёб объяснять ей, как эти махины стреляют и для чего им нужны гусеницы. Наташа слушала внимательно, что явно подбадривало Чепелюка и тот, отыскав где-то палку, стал изображать из себя башню танка с пушкой, ведущей огонь на поражение, что ещё больше завораживало девочку. Игорь понял, что удача не на его стороне и отойдя в сторонку, сделал вид, что ни с Юркой, ни с Наташкой он незнаком.

И всё-таки это не было поражением и не станем торопить события. По всей видимости это был как раз тот, почти классический, случай, когда неудача только усиливает стремление к победе, а потому первоклассник с фамилией на букву «А», проявив немалую изобретательность, неведомым никому образом в этот день выведал, что Миронова ходит на занятия по лечебной физкультуре, назначенные ей после перелома позвоночника и вызвался её провожать и встречать. Сказано – сделано! И всё бы ничего, если б не бабушка Наташи, которая тоже провожала её на эти самые занятия и тоже встречала, а потому ходили они, как вы догадались, втроём. Бабушка была человеком добрым и на редкость разговорчивым, так что Игорь, поняв, что аудиенции не получится, пытался через беседы с ней хоть как-то, но обратить на себя Наташино внимание, осыпая пожилую женщину историями из своей жизни. И откуда он их только взял в свои семь лет! Но результат был достигнут: бабушка оценила его эрудицию и такт, позволив им встречаться. Вскоре ребята по-настоящему сдружились. Наташа была скромной и Игорю это нравилось. Ребята ходили гулять на Девичку, так в их местах называлось известное в Москве Новодевичье поле, а ещё Игорь увлёк её книгами, и она записалась в читальный зал библиотеки им. Аркадия Гайдара, где они просиживали не один час. В один из дней место за партой рядом с Наташей освободилось, и Игорь, осмелев, попросил учительницу Нину Николаевну Белкину пересадить его туда. Мальчик он был примерный и учительница не возражала.

Увы, но радость продлилась не долго. Наташа была из семьи военных. Её отец учился в Академии им. Фрунзе. Закончив учёбу, его направили служить в другое место и семья, жившая в общежитии, навсегда покинула столицу. На следующий год, когда все пришли во второй класс, она не появилась.

Быть может потому, что молодо и впрямь зелено, но печаль прошла быстро и во время подготовки к встрече Нового 1973 года Игорь вновь влюбился в одноклассницу Жирнову и тоже Наташу. Девочка прекрасно училась, много знала и обратить её внимание на тихого хорошиста второго «А» класса было непросто. Общение шло через её подруг Таню Фёдорову, Лену Лузину и Наташу Голованенко, которая тоже ему очень нравилась, но Жирнова больше. Случай признаться в любви представился в середине четвёртой четверти за сбором макулатуры. Дело было в мае. Класс «А» по серьёзному состязался с «бэшками». Ребята то и дело сновали по дворам и помойкам, ища старые газеты, журналы, вязали их в пачки и рулоны, а после тащили на школьный двор, где их ждал трудовик с весами, позаимствованными им ради такого случая из школьного медкабинета. Результаты записывались в специальный журнал, по которому позже должны были выявить победителей. Поняв, что изменчивая фортуна намекнула ему на удачу, Игорь примкнул к Наташе, заверив, что с ним её точно ожидает победа. Какое-то время они ходили по квартирам вдвоём, но вскоре Игорь отлучился, пообещав вернуться через час, и обозначив место встречи. Набрать старой бумаги бывалому московскому шкету, знавшему на зубок не только всех соседей, но и уровень захламлённости их квартир, а заодно и все местные переулки и тупики со свалками было несложно. Прибежав домой и выпросив у деда наручные часы «Победа», Алексеев, нацепив их на руку и отмерив час, приступил к работе.

Первая партия старой бумаги была выпрошена у дедушки. Это были газеты «Правда» и «Известия», которые Георгий Григорьевич копил с начала года и с огромным трудом оторвал от себя только тогда, когда внук убедил его, что идёт на рекорд. С остальным выручили соседи и пара шикарных плющихинских свалок. Дело было сделано в сроки, но главное, что Игорь, нарвав одуванчиков, сплёл из них венок так, как его когда-то научили его дворовые пацанки Фёкла и Васюта и рванул на свиданку, прихватив пару увесистых рулонов старых обоев. Наташа сидела на качелях спиной к нему и ждала. Незаметно подойдя к девочке, он положил на землю добытую макулатуру, окликнул её, объяснив, что остальное сейчас же притащит, а пока… И тут, юркнув в кусты, второклассник Алексеев извлёк оттуда венок из одуванчиков, и со знанием дела водрузил Жирновой на голову, поздравив оторопевшую девчонку с неминуемой для неё победой, поскольку всё собранное им, он отдаёт ей и только ей. Кокетливо поправив венок, Наташа поблагодарила мальчика и поцеловала его в щёчку. Покраснев, как закат в прериях Аризоны, новоявленный Ромео тщетно пытался скрыть смущение и единственное, что выдавил из себя, так это то, что поцелуй она сделала правильно, потому что если б она поцеловала его в волосы, то это бы не засчиталось. Жирнова хихикнула, так ни о чём и не догадавшись, но с тех пор стала с ним в школе регулярно здороваться и как-то по-особенному улыбаться. Вскоре она стала смущаться Игоря и тот, кто хоть что-то ведает в незатейливых премудростях детской лирики, легко догадается в чём причина!

В 1973 году Игорь пошёл в третий класс и после первой четверти его посадили за одну парту с самой «некрасивой» девочкой Таней Яницкой. Кто бы знал, что очень скоро они станут настоящими друзьями и Игорь настолько в неё влюбится, что окончательно потеряет голову до завершения начальной школы. Таня была круглой отличницей, особенно она преуспевала по математике. Сидя за одной партой с Игорем, она помогала ему решать контрольные. Делала она это настолько быстро, что ему оставалось просто все списать с листочка, который она ему незаметно подсовывала. Нет, не подумайте, корысти здесь никакой не было, просто в какой-то момент Игоряша понял, что жить без неё не может и предложил ей «на нём жениться». Таня сказала, что посоветуется, но почему-то с бабушкой.

Через пару дней третьеклассник Алексеев был приглашён в гости на пирог и знакомство. А чтобы всё было пристойно, благо был ещё и другой повод: оба разводили аквариумных рыб, а у Тани к этому времени разросся роголистник (водное растение) и она решила им поделиться. Взяв банку с вареньем и банку под водоросли в воскресенье Игорь направился в гости на Смоленский бульвар в дом, где жили Яницкие. В квартире было много книг, была собака, а помимо одного круглого аквариума в комнате самой Тани жили хомячки, черепаха и ещё кто-то в террариуме, кто так и не показался на глаза, несмотря на все старания хозяев. А ещё были цветы и цветов было много: традесканции, вьюны, фуксии, фиалки, глоксинии, столетник, герани, лимоны и апельсины, выращенные из косточки: Таня с родителями разводила их и подарила Игорю массу отростков. И вообще Яницкие любили животных, а для детей это настоящая радость. Время пролетело быстро, все остались довольными, а Игорь вернулся домой с множеством подарков. И всё же пусть эта встреча останется за кадром времени и не потому, что там что-то произошло или нет, отнюдь, всё было, как никогда хорошо. Просто в нашей с вами жизни бывают настолько светлые мгновения, что любая самая белая бумага меркнет в сравнении с ними и это к счастью!

Ребята стали друзьями и были вместе до шестого класса, когда Игорь с родителями переехал на новую квартиру и поменял школу. В старую ездить было далеко, время отрочества заканчивалось и не за горами моего героя ждала юность с её совершенно другими радостями и печалями. Таня вскоре перешла из 47-ой, в знаменитую московскую 57-ю математическую школу, где ко всему были ещё и биологические классы, а по окончанию поступила на биофак МГУ. Позже Татьяна Олеговна Яницкая стала участницей Международного общества защиты животных «Greenpeace», возглавив его Российское отделение, а дальше заместителем директора Forest Stewardship Council®, FSC, руководителем отдела стандартов и качества.

Детские страхи

По статистике восемь из десяти детей младшего возраста подвержены различным детским страхам, в особенности страху темноты. Пожалуй, он является самой популярной причиной при обращении родителей к психологам и психоневрологам. По мнению современных учёных в страхе темноты нет ничего необъяснимого, т.к., во-первых, темнота лишает малыша возможности видеть всё, что его окружает, и он начинает больше вслушиваться и всматриваться в неё и, во-вторых, срабатывает бурная детская фантазия.

В одном из своих стихотворений Терентий писал:

Ветер гуляет под крышей. Кряхтит
Рубленый дом, сквозняками вздыхает.
Кто-то чердачный ночами не спит —
Ходит, бормочет, сопит и пугает.

Наверняка, при чтении этой главы многие из читателей вспомнят свои детские страхи и… улыбнутся.

Вообще-то советское время детей берегло, поэтому и телеспектакли, и кино были щадящими, а если что не так, то имелось строгое ограничение в виде всем понятного «детям до 16». Тем не менее совсем без страшилок не обходилось, более того, определить то, что окажется для юного зрителя действительно страшным, а что не на столько, было совсем не просто. Вспоминаю, как иногда некоторые эпизоды фильма, можно сказать, «испытывали» на прочность неокрепшую детскую психику, а, впрочем, находились и такие, у кого всё это вызывало просто улыбку, а то и смех. Но если страх, пусть и непреднамеренно, но всё-таки проползал в наш детский мир, то мы рыдали, прятались в шкафу, боялись оставаться одни в комнате с включённым телевизором и, конечно же, спать с выключенным светом. Каждый боялся, но боялся по-своему и чего-то своего, что толком ни описать, ни вымолвить не мог. Есть немало необычных фактов, связанных с детскими страхами Терентия: своеобразных, зачастую раздутых воображением талантливого ребёнка до небывалых размеров. Все перечислять не буду, но некоторые вполне заслуживают искреннего писательского внимания.

Как и большинство ребят в раннем детстве Терентий тоже боялся темноты, причём настолько, что нередко просил маму или бабушку проводить его до туалета, который находился в самом конце длинного и тёмного коридора их многокомнатной коммунальной квартиры.

«Я был очень трусливым ребёнком и в особенности боялся темноты, – делится он в своих дневниковых записях. – И когда мне становилось невыносимо страшно, то я закрывал глаза и страх ненадолго исчезал. Под воздействием всё того же страха, я любил спать у стенки, когда со мною спал кто-то рядом, но с краю. Это желание было настолько сильным, что если обстоятельства складывались иначе, то уже к вечеру во мне поселялась тревога, и я пытался что-нибудь придумать, дабы спать все-таки у стенки. Это получалось не всегда. И тогда оставалось единственное желание, чтобы свет не гасили как можно дольше, дабы мне успеть уснуть до того, как в комнате воцарится темнота. Попытки уснуть с зажмуриванием глаз, съёживанием, прятаньем под одеялом с головой обычно ни к чему не приводили, и щёлканье выключателя было последней каплей моих горестных переживаний. В те минуты это было, как хлопок от пистона: Щ-щёлк и всё! Не успел! Я навсегда запомнил этот противный звук, который до утра погружал меня в темень, отрезая от жизни, света и радости. Он был особенным, и как мне казалось, коротким и злым, как замечание учительницы в школе или воспитательницы в детском саду, когда их досаждают дети. Однажды я влез на стул, чтобы получше рассмотреть своего «врага». Это было днём, приблизившись, я потрогал его рукой, несколько раз включил и выключил и не обнаружив ничего страшного, слез и занялся своими делами. Но это было днём, а вечером от точно такого же щелчка я опять вздрагивал, понимая, что уже поздно что-либо менять и если сразу не уснуть, то придётся трястись от страха до утра. Самое главное – это не смотреть по сторонам, чтобы не увидеть чего-то такого, от чего вообще спать не сможешь! Обычно дети не любят рано ложиться, а перевозбудившись от игр, уж точно не до сна. Ляжешь, замрёшь и молчишь. Порой было настолько страшно, что казалось, вот-вот пискну и позову на помощь. Кричать я не умел, а попискивал, в ожидании, что кто-то отзовётся. В детстве, если не спишь, то ночь всегда долгая, можно сказать, нескончаемая… Так я и лежал с закрытыми глазами, лишь иногда приоткрывая щёлочки, чтобы понять: светает или нет, пока сон не овладевал мною, а заодно и моими страхами и тогда всё заканчивалось.

Наша комната была узкая и длинная. Моё кресло-кровать стояло между входной дверью и диваном родителей и это тоже меня расстраивало, потому как получалось, что спал я на границе между ними и страшным коридором, прикрытым от меня лишь одной дверью и то без крючка или задвижки. Конечно дверь была закрыта, и всё равно за ней почти физически ощущался этот бесконечно длинный чернющий-причернющий коридор со своими закоулками и «тёмными», как их тогда называли, комнатами, а по- простому – чуланами и кладовками. Вообще-то это был не совсем коридор, а абсолютно другой мир, странный, загадочный и очень непривлекательный, в котором даже в солнечный день было сумеречно, потому что окон не было, а свет, если и проникал, то только с одного конца – с кухни, находившейся в конце коридора, вдалеке ото всех жилых комнат. Коридорище! – как мы его называли, был забит многочисленными вешалками с одеждой, тумбами, полками и шкафами с необходимым в хозяйстве хламом. Освещался страшилище несколькими лампами и завершался дверью в холодный, сырой, со склизкой трубою и высоченным потолком туалетом с подвальным запахом и постоянно журчащей в бачке водою Чтобы представить размер коридора и, как сегодня говорят, логистику моего передвижения, достаточно знать, что иногда я ездил на кухню на трёхколёсном «велике». Вечерами, когда все соседи гасили в коридоре каждый свою лампочку, то идти в туалет одному было, по моим представлениям, небезопасно и очень страшно. Я приоткрывал дверь в коридор и вглядывался вдаль, туда, где находилась эта самая «чёрная» из всех, как мне казалось, известных кухонь мира, в которой туалет и находился. Иногда кто-то из соседей оставлял свет и тогда обшарпанные коридорные стены освещала одна из пяти тусклых 15-ти ваттных лампочек, особо подчёркивая темноту кухни, где свет не горел и нагнетая ещё большую тоску. Однажды я попросил дедушку проводить меня в туалет. «Ты что, боишься?» – с удивлением произнёс он. «Не-ет», – протянул я дрожащим голоском, дабы не показать своей трусости и направился во тьму один.

Жить как-то было надо и иногда меня всё-таки охватывала смелость. До туалета я кое-как с перебежками и уловками, но доползал, а вот назад, когда темнота буквально дышала мне в спину, мчался, что называется, сломя голову. Вы даже представить не можете, какое это блаженство – вбежать в залитую светом комнату, захлопнуть за собой дверь, выдохнуть и провалиться в мир безмятежности и тепла, в то время, как по спине всё ещё бегут и бегут, словно бы это струйки дождя по стеклу, мурашки. Дело сделано, а значит можно и расслабиться! И вот тогда я нырял в постель, забывая о том, что каких-то несколько минут назад меня пытались схватить и затащить в какой-нибудь из чуланов, а там, сами понимаете, – страшилища только и ждут этого.

Вечер продолжался: папа читал газету, а мама «навешивала» бигуди, что ещё больше отдаляло мою встречу с ночью. Мягкий свет абажура успокаивал, было тихо, спокойно и хорошо… Видимо, тогда во мне поселились первые знания и понимание разницы между светом и тьмой, между злом и добром, между любовью и её отсутствием. Моя душа интуитивно делала свой выбор, и он осторожными семенами ложился на благодатную почву детской наивности и неиспорченности. Ни в этом ли чудо!»

А ещё Игорю нередко снились кладбища. По его рассказам, где-то лет с трёх, когда он и слова-то такого не знал, не говоря уже о том, чтобы там побывать. «Впервые, – поделился он со мной, – я увидел кладбище в кино и только тогда понял, что оказывается я так часто видел во сне. А случилось это лет в семь, при просмотре фильма «Неуловимые мстители», где «мёртвые с косами стоят, и тишина». Несмотря на то, что Игорь был домашним мальчиком, гулять он обожал и много времени проводил на улице в маленьком, закрытом со всех сторон дворике, принадлежащем дому 13, по 3-ему Ростовскому переулку. Ещё до школы его неформальным воспитанием активно занялись соседские девчонки: Маша Гусева и Лена Пирогова, которые были немногим постарше. Помимо игр в «продавца, врача и учителя», они открывали ему всё, что знали сами или где-то слышали, ну и конечно же, страшные истории, а Игорь, будучи крайне впечатлительным ребёнком, представлял и запоминал всё до мелочей. Зная его впечатлительность о кладбищах и покойниках, девочки старались не рассказывать и больше говорили о привидениях, кометах-пришельцах, старых купцах с Ростова Великого, некогда проживавших в их доме, а теперь иногда приходящих пошарить в чулане, в надежде отыскать некий заветный перстень, приносивший удачу и спасающий от хворей.

Машенька жила на чердаке с окнами на Москву-реку, поэтому нередко лунными ночами «видела русалок» и «бородинского сома», который обитал под мостом и непременно в омуте, а размером был почти с дом (он-то и утаскивал баржи на дно). Ещё говорили о леших в лопухах косогора, подъездных чертях, особенно активно промышлявших с чёрного входа в дом, о конце света и о многом, многом другом, что не меньше будоражило и заставляло трепетать его детское воображение. Немного повзрослев, началось время смен в пионерских лагерях, а уж там-то страхов было точно немеряно. В основном это были особые истории, которые ребята рассказывали по вечерам под одеялами… а потом от страха уснуть не могли. Сами понимаете, что хуже всего было тем, кому в туалет приспичит… туалет-то был на улице и надо было идти в темноте среди кустов и деревьев. Иногда закрывали корпус на замок и ходить приходилось в ведро, которое стояло тут же в палате, а уж по большому – терпи до утра. Терентий отдыхал на летних дачах от Академии им. Фрунзе, а в начальной школе в пионерских лагерях «Радуга», неподалёку от Ивантеевки и двусменном имени А. П. Гайдара, где недалеко (а как без этого!) были и старое кладбище, и заброшенная церковь, а потому на прогулке мальчишки сбегали и направлялись прямиком туда искать приключений на свою, простите, задницу, ну и конечно же клады. Интересно, что в третьем классе, будущий Терентий с ребятами, играя в археологов, умудрился разрыть место на Мухиной горе, где в 17-м веке находилось чумное кладбище и найти там немало останков и всяких мелочей… Тем не менее тогда никаких страхов это у него не вызывало, а скорее отроческий интерес и любопытство. Его страх был совсем в другом и в этом надо ещё разобраться, потому что позже он надолго и глубоко ляжет в основу всей его жизни и раннего, но уже вполне осознанного искусства, дав начало таким полотнам, как «Кладбищенский сторож», «Упырь», «Театр мистики» и многих других подобного рода произведений.