Фуга. Горсть вишневых косточек

– Хорошо сделал, что пришел сегодня, – сказал ему Мишка и тут же бросил через плечо: – Я ворочусь завтра.

Мишка рванул вниз по улице, не оглядываясь, к лесу, лишь белые подошвы истасканных ботинок мельтешили, стремительно удаляясь от дома. Где-то далеко, словно за пределами вселенной истошно закричала бабушка – Андрей почти и не слышал ее, ведь сам терпел крушение. Внутри что-то оборвалось и громко рухнуло, будто отслоился внушительный кусок потрохов и зыбко распался на бесполезные части. Андрей падал в пропасть… Уму непостижимо, Герасимов может уехать.

***

Марк Всеволодович Волданович был давним другом отца. Он родился и вырос в городке, но, женившись, покинул его в поисках карьерных успехов. Марк Волданович был врачом, причем, весьма успешным, в определенных кругах его уважали, а в научных журналах время от времени появились статьи его пера. При этом Марк вынужден был часто навещать деда, что оставался жить в городке, один, без родных и опоры. Старый брюзга и калека Леопольд Волданович, как и многие пожилые люди, был привязан к месту, а точнее ни под каким предлогом не соглашался переехать к Марку. Старик был просто несносным. Кроме него, в родном городке оставались блаженная сестра и престарелая мать жены Марка – Амалии Волданович. Случилось так, что преклонных лет старушка одряхлела, заболела и Волдановичам не осталось ничего, кроме как вернуться к родным пенатам заботится о ней, а так же о слабоумной сестре Полине. С тех пор много воды утекло, но Марк и отец Иоанн, как прежде, оставались неразлучны. Отец всегда прислушивался к другу и высоко ценил его мнение. А когда Марк отрекомендовал своего нового знакомого, очаровательного юношу – которого, по слухам, нашел в лесу привязанным к дереву, к тому же семинариста, Иоанн пообещал взять того диаконом.

Волдановичи не заставили себя ждать, они никогда не опаздывали. Марк Всеволодович, полноватый румяный мужчина с черными усами и мягкими, зачесанными на бок, волосами. От него веяло радушием и здоровьем. Благосклонная улыбка херувима выдавала в нем сытого, счастливого главу семейства. Марк явился в сопровождении пяти роскошных женщин – дочерей Каролины, Регины, Ангелины, Аделины и жены Амалии – кудрявой, сдержанной и субтильной. Все дочки были совершеннейше похожи на мать и красотой и пышными волосами, а у отца переняли лишь очаровательную словоохотливость. Волдановичи всегда являлись шумно, с объятиями, с подарками, с прохладным вечернем порывом, с легкой болтовней. Женщины стучали каблуками, пестрели платьями, поправляли кудри и говорили, говорили… Был с ними и гость, тот самый диакон. Он скромно мялся в стороне.

Сашка сглотнул ком. Он стоял посреди кухни, откуда были хорошо видны длинный коридор и прихожая. Гости топтались у двери, родители весело встречали их, была возня, толкотня, но один человек выделялся… Сашка вдруг задумался, откуда рождается неприязнь. Ясно, что из дурных поступков – малодушия, лжи, предательства, вранья, разнящихся взглядов на жизнь – всего не перечесть. Но как появляется беспочвенная неприязнь, которая возникает при одном лишь взгляде на человека? Она зарождается из мгновения и тут же дает о себе знать чувством упрямого протеста, отвержения. Не каждый может недолюбливать незнакомца на пустом месте, благонравные выискивают причины, чтоб оправдать гадливость, ведь для кого-то неприязнь без стыда и совести тяжелая ноша. Сашка не мог оторвать взгляда от Кирилла. В душу пролезло нечто липкое и разъедающее, Сашка помялся с ноги на ногу, чтоб избавится от омерзения, но смена позы мало помогла. Тем временем, Кирилл оказался у Регины за спиной и раболепно помог ей снять пальто. Сашка не желал, просто не мог поверить в такую мерзость.

– Этот человек не может быть диаконом, – прошептал он.

Лика подошла в медленном недоумении, уголки приоткрытого рта невольно опустились в неприкрытом отвращение. Она встала рядом с Сашкой:

– Это… Кирилл?

– К сожалению, да.

Он… Похож на крысу или на… Даже не знаю. Что это у него под носом?

– Усы.

– Псивые усики.

Сашка невольно пощупал лицо – под пальцами немного кололось. Лика отдернула его руку:

– Перестань, он смотрит.

Диакон был худощав, невысокий, его лицо имело странную пирамидальную форму с вытянутым носом вместо вершины. Он напоминал суриката. Одет был с иголочки – белоснежная рубашка, брюки по моде чуть узковаты и блестящий кожаный ремень. Темные прилизанные волосы спускались до плеч и завивались на концах в крупные колечки, диакон туго затягивал их в хвост.

– Господи помилуй, – пробормотал Сашка, – он напомадил волосы!

– Почему церковники никогда не стригутся?

– Он помог Регине снять пальто.

– Я ей сочувствую. – Лика уверенно покачала головой, – Нет, он не может служить в церкви – с таким взглядом не служат в церкви! Он же не смотрит, а зыркает исподтишка, словно лапает, и у него влажный рот… Он идет!

Гости прошли в столовую и Марк объявил:

– Друзья, познакомьтесь, наш новый знакомый, даже приятель, мой дорогой Кирилл.

Диакон елейно улыбнулся. Он тряс руку Иоанну, бормотал приветствия во все стороны, Сашка заметил, что он подгибается и заискивающе ловит взгляд, когда говорит с отцом или Марком. Это было так неприкрыто и очевидно, что удивительно, как отец, такой чуткий к тонкостям поведения, не заметил столь вычурного лакейства. Еще, в суете знакомства, Кирилл раз или два, как бы невзначай, касался Регины. Наверняка случайно, но Сашку это покоробило.

Наконец Лика подала последние мелочи на стол и все уселись. Отец сидел во главе, на своем обычном месте, рядом с ним Марк, следом диакон. Иоанн был в приподнятом настроении, много говорил с другом, расхваливал икону Михаила, что висит теперь во флигеле, упомянул о прекрасном положении дел всевозможных контор матушки Анны, а когда Марк завел речь о Кирилле и всех его достоинствах, Иоанн поглаживал бороду и все повторял:

– Добро, добро.

– Он досконально знает писание,– Марк не уставал нахваливать своего фаворита, – а как поет! Голос – чудо, это великолепно украсит твою службу, Иоанн.

– Я пою псалмы из истинного удовольствия, даже находясь наедине с собой, – пролебезил диакон. Иоанн одобрительно кивнул:

– Александр изумительно поет, но я никак не уговорю его помогать мне в службе, он все отлынивает.

Сашка сделал вид, что не слышит. Диакон ненавязчиво прислушивался к разговору, но старался не упустить нить. Ел мало, скромно улыбался и учтиво ухаживал за дамами. Так, чтоб незаметно, исподволь Лика поглядывала на него, изучала внешность, манеры, но никак не могла взять в толк, что есть в нем такого отталкивающего, что даже кусок в горло не лезет. Невнятная поросль над верхней губой, крысиный нос… Нет ничего глупее, чем не любить человека за его лицо, к тому же Лика встречала и поневзрачней. Глаза у дьякона темно-карие, приятный цвет, а сам взгляд плавающий, сальный. Он ни на кого не смотрел прямо, лишь бегло ощупывал и тут же отводил взор. И видно, что очень любил себя – щепетильно одевался, а уж как зачесал плюгавый хвостик. И руки гладкие, почти женские. Лика припомнила, что Сашке он тоже не понравился, значит, есть в нем нотка омерзительного. И отец бы понял это, если б смотрел на диакона не через призму исступленного восхищения Волдановича, а собственным трезвым взглядом.

– Анжелика? Ты что, не слышишь?

Лика вздрогнула:

– Прости, папа.

– Мама спрашивает, не возьмешь ли ты подопечного из общежития. Один молодой человек переезжает в новый дом и нуждается в наставнике.

– Нет, пожалуй… – Лика искала весомый предлог, чтоб отказать, можно было бы сослаться на учебу и сильную нагрузку с домашним заданием, но здесь Регина, она тут же объявит все враньем.

Иоанн тут же насупился и прогромыхал:

– Ты ни разу не брала подопечных, так не годится. Я обещал маме, что на тебя можно положиться в этом важном деле.

– Но я не хочу!

– Хотение не определяет наш жизненный путь.

– Нет, определяет! – Лика взвилась, почувствовав притеснение своих свобод, – Только по твоим тиранским представлениям нужно жилиться через силу, чтоб выстрадать себе жизнь и утешаться лишениями, как маленькой святостью.

– Ну и нахально…

– Можно мне?– тонко прозвучало над столом.

Все посмотрели на Женю. Она обратилась к отцу, но быстро отвела взгляд и теперь говорила маме:

– У меня тоже не было подопечного и, думаю, я справлюсь.

– Решено, – отец не сдался бы так быстро, не будь в доме гостей, но теперь лишь благосклонно кивнул и строго зыркнул на Лику.

– Могу я поинтересоваться, о чем идет разговор? – подал голос диакон. Не речь, а чистый мед. Шелковистый, вкрадчивый голосок с легкой хрипотцой, тихий и увещевательный, как раз для церкви.

– О, это чудесная задумка матушки Анны, – отец оживился и погладил бороду. – Для молодых людей, которые решили встать на путь исправления у нас имеется общежитие, удобств там немного, зато крыша над головой и приятная компания. У многих были сложности со всякими нехорошими вещами, – иногда Иоанн не любил говорить прямо и называть вещи своими именами, например произнести «наркоман» казалось ему непосильной задачей. Так что батюшка выискивал возможные обходные пути, надеясь на проницательность Кирилла, -А для выздоровления необходима благоприятная среда, – продолжил он, – И чтоб после лечения не возвращаться в прежнюю дурную обстановку, к сомнительным друзьям и разлагающему образу жизни придумано наше общежитие. Какое-то время молодые люди проводят там, потом мы помогает им обосноваться в обществе, найти работу и жилье. За это мы просим малость – приобщиться к Богу и посещать церковь.

– Там алкоголики и наркоманы, а папа хочет их обратить, – пояснила Лика.

Отец кивнул. Диакон тоже, явно озадаченный пространными разъяснениями Иоанна.

– Я хотел, чтоб Анжелика взяла на себя роль наставника для одного из наших жильцов.

– Поправьте меня, батюшка, если я ошибаюсь, но не так-то легко взять на себя ответственность за чьё-то духовное воспитание, – угодливо, как льстивый кот, проговорил дьякон, – Как многие считают: поп да бог – пока разум плох,– зачем-то добавил он улыбаясь, но тут же пожалел о сказанном, потупился и спрятал улыбку.