Я РИСУЮ ТВОЕ НЕБО. Роман

– Да брось ты, я же знаю, что это не так. Конечно, яичница с сосисками – это вкусно, но каша лучше. Я когда вырасту, буду, все равно, есть кашу! – не отступала от своего мнения она.

Я съела еще немного каши, а печенье не стала. Достав из кармана носовой платок, я завернула его и убрала, чтобы передать Леше после занятий. Вероника проделала с печеньем то же самое. Я удивилась, но не стала акцентировать на этом внимание.

– Вероника, можно я задам тебе один вопрос? Только пообещай мне, что не обидишься, – попросила я.

– А я и не умею обижаться, так что спрашивай, – беспечно отозвалась она.

Я несколько мгновений раздумывала, спрашивать ли ее об одежде, что она носила. Ведь, на самом деле, я понимала, что Вероника росла, не зная домашнего уюта, материнской заботы и тепла. При этом стала доброй и открытой. Чтобы не бередить ее душу, я решила отказаться от своей идеи с вопросом:

– Нет, я не стану ничего спрашивать. Ты поела? Давай сходим в нашу комнату, мне нужно взять кое-что из вещей.

– Да, я поела. Кстати, Уля, здесь не концлагерь. Просто есть кое-какие правила, которые нужно соблюдать. В них нет ничего плохого, наоборот, они даже полезны. Например, здесь строгая дисциплина, которая не позволяет нам «сойти с рельс», – нравоучала Вероника.

– Какая же ты умная, однако! Ну все, пойдем. Сколько у нас есть времени до начала уроков?

– Минут двадцать, если не ошибаюсь. Уроки здесь начинаются в половине девятого и это радует! – Вероника вновь состроила умную физиономию. – Вот только мы с тобой в разных классах.

– А сколько вообще девочек у нас в детдоме?

– Девочек примерно сорок семь, а мальчиков – пятьдесят. У нас небольшой детский дом. Все девочки поделены на три класса: самые маленькие, средние и вы – старшеклассники.

– Понятно. Так, теперь пошли! – скомандовала я и мы, встав из-за стола, побежали в сторону нашей комнаты.

Я решила поделиться частью вещей с Вероникой, пока мой чемодан, по правилам детского дома, не забрали на хранение. Достав его из-под кровати, я стала копошиться, вытаскивая теплые свитера, носочки и ботиночки.

– Вот возьми, тебе это сейчас нужнее. А то я смотрю, ты все еще в сандалиях ходишь. Когда я буду уходить отсюда, то все свои вещи оставлю тебе. Мне-то недолго здесь осталось, а тебе еще о-го-го! Но я обещаю, что буду радовать тебя постоянно, – подмигнула я ей.

Вероника взвизгнула от радости, захлопала в ладоши и, присев на край кровати, сказала:

– У меня есть зимняя обувь. Просто она совсем износилась. Я хочу, чтобы скорее наступила весна, – бодро ответила она, как бы оправдывая свои сандалии.

– Ну, вот теперь ты можешь смело ходить в ботиночках, а сандалии оставить на весну. Правда, они немного велики тебе, но, я думаю, это не страшно. С носками будет в самую пору.

Вероника тут же начала переобуваться и, когда она уже завязывала шнурки на ботинках, в комнату вошла какая-то девушка плотного телосложения примерно моего возраста. На ней были мужские брюки и какой-то растянутый свитер. Короткая, как у мальчишки, стрижка дополняла ее угрюмый и хулиганский вид.

– Эй ты, кнопка, иди-ка сюда! – дерзко выкрикнула она, глядя на Веронику.

Я заметила, как та изменилась в лице и, трясясь от страха, подошла к верзиле. Мне стало тревожно, я пошла следом.

– Че, обновка, да?

– Да, – еле слышно пролепетала Вероника.

– Это ты ей «подогрела»? – дерзко спросила верзила, обращаясь ко мне. В это время вслед за ней вошли еще две девушки примерно такого же роста и телосложения.

Вероника схватила меня за рукав и испугано зашептала:

– С ней лучше не спорить. Это Маша-Глыба. Она за главную среди девчонок. А это ее шестерки Любаша Монро и Марика.

Я не обратила на ее слова никакого внимания. Меня всегда раздражали дерзкие девчонки. Даже в школе, бывало, могла дать оплеуху. Мы с Леной Жевнаренко были силой, но исключительно оборонительной.

– Да, я. А что? Почему тебя это волнует? – с вызовом ответила я.

– Ты че? Крутая что ли? Ты же с «воли», по-моему, заехала вчера?

– Да, я приехала вчера. Разве это мешает мне подарить девочке одежду? – злость закипала во мне.

Верзила приблизилась ко мне, и я не поняла, каким образом оказалась на полу. В следующую минуту Любаша Монро и Марика резко перевернули меня на живот. Я почувствовала тяжесть – кто-то из них присел на меня. Как оказалось, Любаша. Несмотря на мои попытки, вырваться не получалось.

– Давай по пяткам, Марика! – вдруг скомандовала Маша-Глыба.

– Пожалуйста, не бейте ее, очень прошу вас! Я Пакесу скажу! Он вас накажет! – запричитала Вероника, всхлипывая.

– Что?! Твой Пакес пусть у себя рулит, на нашей девчачьей территории он – абсолютный ноль! – ухмыльнулась Маша-Глыба.

Я все еще продолжала вырываться, как неожиданно почувствовала резкую боль в области пяток. Удары продолжались. Было адски больно. Видимо это и стало толчком к возвращению воспоминаний. Перед моими глазами пронеслась картина с Лариным, пытавшимся меня изнасиловать, мамой в КПЗ, Лешкой, плачущим, чтобы его не забирали в мальчишеский корпус. Не знаю, откуда во мне появилась сила, но я резко поднялась, да так, что сидящая на мне Любаша Монро отлетела на пару метров. Не раздумывая, я схватила с тумбочки настольную лампу и со всей силы запустила ее в Машу. Та сначала замерла, а потом медленно опустилась на пол и заплакала. Я набросилась на Марику, которая била меня указкой по пяткам, и стала колотить ее по лицу. Она явно не ожидала такого поворота. В это время Любаша выскочила в коридор с воплями: «Люди! Здесь Машку-Глыбу и Маришку убивают!». Эх, девочки… Какими бы мы сильными не были, все равно плачем, как маленькие. И совсем не важно, в каком ты возрасте и социальном положении.

На вопли Любаши сбежались дежурные и учителя. Правда, я не замечала никого вокруг. Эмоции, накопленные во мне за все это время, выплеснулись в диком рвении проучить Машу-Глыбу и ее шестерок. Дежурные еле-еле оттащили меня за волосы в сторону, хотя я нисколько не сопротивлялась. Тут же меня отвели в какой-то полутемный кабинет, похожий на камеру. Я все еще была в бешенстве. Как потом рассказывала Вероника, я походила на сумасшедшую и даже в процессе драки вырвала клок волос у Марики.

В кабинете было темно и сыро, только сквозь маленькую форточку пробивался солнечный свет. Мне стало боязно. Я никогда не попадала в такие помещения, напоминающие карцер. При этом в душе я была рада, что смогла не просто вылезти из-под этой Любаши Монро, а дать сдачи! Мне было даже жалко, что не все трое получили. Минут через десять в комнату вошла Виктория Сергеевна.

– Встань с места! – крикнула она, сверкая глазами от злости.

Но я не пошевелилась. Виктория Сергеевна дождалась, пока ей принесут стул, и присела рядом со мной. Я знала, что сейчас мне попадет.

– Значит так, Спиридонова! Скажи, мне оформить данный инцидент как хулиганство? Лампа попала ей в голову и задело ухо! А если бы она оглохла? Что было бы?

Я молчала, хотя мне так хотелось рявкнуть, что им досталось поделом.

– И пойдешь по этапу, по лагерям! Тебе это надо? А как же брат? Ты о нем разве не подумала? – ее слова меня словно отрезвили.

– Простите, Виктория Сергеевна, – я подняла голову и смело посмотрела на нее.

– Вас бы всех наказать, да рука не поднимется у меня! Хотя суть конфликта я знаю от и до. С этими тремя я тоже проведу разъяснительную беседу. А теперь, иди в класс! Еще раз такое повторится, оформлю как хулиганство! Мое дело тебя предупредить, – она поднялась со стула и добавила: – Тебе в четырнадцатый кабинет, это на первом этаже.

Расстояние от «комнаты-карцера» до кабинета мне показалось чудовищно огромным. После ударов по пяткам я еле переставляла ноги и шла, морщась от боли. Отыскав нужный кабинет, я постучалась и сразу вошла. Девочки тут же повернулись ко мне и начали перешептываться. Учительница ответила на мое приветствие и указала, куда сесть. Дойдя до своей парты, я плюхнулась, опустила голову и заревела. Физическая боль смешалась с моральной. Неожиданно ко мне подошли девочки и начали успокаивать, но это продлилось недолго, учительница дала понять, что занятие началось.

Уроки в тот день были разными: алгебра, геометрия, русский язык и литература. Все они проходили в одном кабинете, сменялись лишь учителя. На переменах я ни с кем не общалась по классу, да и девочки больше не подходили. Видимо в самом начале их растрогали мои слезы, но жалость закончилась быстро. После последнего урока я вышла в коридор, где увидела поджидавшую меня Веронику.

– Как прошел первый день учебы? – спросила она, заискивающе улыбаясь.

– Лучше не бывает, – в отличие от нее, радоваться мне было нечему.

– Ну, ты вообще-е-е-е! Самой Маше-Глыбе по башке дать! А эту Марику ты вообще забила, чуть ли не до посинения!

– И что будет теперь? Весь детский дом против меня?

– Да не-е-е! Наоборот, тебя стали уважать! А мне даже позавидовали, что у меня появилась такая подруга, как ты! Не боись, теперь тебя не тронут! – подмигнула Вероника. – Как твои ноги?