Я РИСУЮ ТВОЕ НЕБО. Роман

– Глупышка, разве ты не знала?

– Нет, не знала. При чем здесь мое небо? Облака? Разве у нас не общее небо? – я все еще не понимала, о чем она говорит.

– Когда мне грустно, я рисую небо, но не простое, а беззаботное, мирное, и города под ним, где нет детских домов. В моих городах все дети живут в полных семьях. А небо над головой… Оно у каждого свое. Как и судьба. Оно не может быть общим или повторяющимся. Потому что у каждого из нас своя дорога. Только иногда эти дороги пересекаются. Я думаю, что все предначертано заранее. Самое главное – надо всегда уметь ждать, – Вероника закончила свою поучительную речь и снова стала кружиться, рисуя рукой в воздухе силуэты всего перечисленного.

Сделав аккуратно еще несколько кругов вокруг себя, она плюхнулась на скамейку без сил. Я крепко прижала ее к себе. В тот день я поняла, что эта девочка навсегда вошла в мою жизнь и еще сыграет в ней свою роль.

– Я хочу есть. Мы ведь не обедали, – пожаловалась она.

– Все! Пойдем, покушаем, милая, надеюсь, что-нибудь осталось в столовой, – встав со скамейки, мы пошли в сторону нашего корпуса.

Вот так и началась моя короткая жизнь в этом детском доме. Как ни странно, Маша-Глыба и ее шестерки больше не беспокоили меня и Веронику. Хотя за спиной я всегда чувствовала их ненавидящие взгляды. Я научилась по ниточке заправлять постель, не перечить директрисе и никому вообще, всегда улыбалась и старалась избегать конфликтов. И это работало. Мне даже стало казаться, что работники детского дома были добрее. Наверное, потому что благодаря Веронике я поняла, что есть такие люди, с которыми лучше не ссориться, а просто промолчать. Это было маленькое общество, где я не хотела выделяться. Мне нужно было просто жить, искать в этом обществе что-то хорошее для себя, Алексея и Вероники.

Кстати, я тоже научилась экономить печенье и делать из него торт вместе с Вероникой, чтобы иногда радовать себя и Лешку. Временами к нам приходила тетя Зина. Она рассказывала, как идут дела, что нового там, на «воле», новости про маму и приносила всякой вкуснятины, которую после ее ухода мы с Вероничкой и Лешкой с удовольствием лопали на стадионе. Леночка тоже периодически навещала меня. Одним словом, жизнь шла своим чередом, я постепенно начала забывать о том кошмарном дне, когда начались наши с Алексеем трудности.

Спустя два месяца нашего пребывания с Алексеем в детском доме к нам приехала тетя Зина. Она сообщила о том, что в скоро начнется суд и еще, что отец Леночки попросил Викторию Сергеевну отпустить меня в день оглашения приговора мамы. Я была благодарна семье Жевнаренко за помощь, которую они оказывали мне и, как потом выяснится, моей маме.

Глава 3

Твоя мать убийца!

В ночь на тридцатое мая 1976-го года я почти не спала. На следующий день маме должны были вынести приговор. На дворе еще стояли сумерки, а я уже окончательно проснулась и сидела на кровати. Еле дождавшись подъема, я вскочила, заправила кровать, переоделась и, вместо того, чтобы отправиться на завтрак, помчалась в кабинет Виктории Сергеевны. Оказалось, что ее не было на месте. Я прождала около кабинета почти полтора часа, пока она не появилась. Увидев меня, Виктория Сергеевна сказала:

– Ну, чего ждешь? Иди, давай! На воротах я предупредила, тебя пропустят.

– Спасибо большое, Виктория Сергеевна! – обрадовалась я.

– Да не за что, понимаю, – ответила она без лишних эмоций. – Только имей в виду, что к вечеру ты должна вернуться! Не хватало еще мне по башке получить из-за тебя!

– Обещаю, я вернусь!

– Ну все, беги, чертовка! – мне показалось, что она улыбнулась.

В это мгновение все мои обиды развеялись. Вероника была права. Надо просто уметь ждать. В то время отпустить меня за пределы детского дома было рискованно для карьеры Виктории Сергеевны, но учитывая, что был звонок от генерала Жевнаренко, она была смела в этом решении.

Выскочив за ворота, я побежала в сторону своего дома. Впервые за несколько месяцев я вновь увидела город снаружи. Все было по-прежнему, ничего не изменилось: люди торопливо шли на работу, дети – в школу. В воздухе чувствовался аромат запоздалой сирени… А я бежала, наслаждаясь свободой, пусть и временной.

От детского дома до улицы, на которой мы жили, расстояние было приличным. Временами я останавливалась, чтобы перевести дыхание, а затем снова бежала. Мне хотелось поскорее попасть домой и остаться там навсегда, не возвращаться в детский дом. Но там был Алешка, а бросить его я не могла.

Впопыхах я даже не заметила, как добежала до своей улицы и остановилась у калитки тети Зины. Через минуту я уже судорожно стучала по ней до тех пор, пока она не подошла к окну. Увидев меня, тетя Зина бросилась отпирать дверь.

– Ой, Ульяночка! Ты что ли? – воскликнула она и сразу же крепко обняла меня.

– Я! Здравствуйте, теть Зин! Мы успеем? Не с утра надеюсь?

– Успеем! – успокоила меня она. – Отпустила-таки тебя змеюка Сергеевна! Ох, как же тяжело ее было уговорить мне и отцу твоей подруги, но человек же она все-таки! Ты проходи скорее!

– Отпустила только до вечера, – уточнила я, усаживаясь на стул рядом со столом, на котором тетя Зина делала пирожки с рисом и яйцами.

– Маме твоей напеку. Пусть наестся вдоволь. Бог знает, куда ее этапом-то отправят. Я вон ей еще чай черный, папиросок, леденцов купила, – тетя Зина на секунду замолчала, задумалась, – еще белье хэбэшное, теплое, носков побольше. Это самое главное на зоне. У меня отец сидел, я с детства знаю, как собирать на этап. Еще она попросила парочку ваших с Лешкой фотографий. Хотя я не знаю, пропустят ли сегодня вещи, но мы попытаемся. Ну а если нет, то пронесем передачкой.

Я посмотрела на большую сумку, которую собрала тетя Зина, и заплакала. Принять факт, что маму отправят в исправительную колонию, и увижу я ее нескоро, было сложно. Тетя Зина бросила тесто и принялась меня утешать:

– Ну что ты, Ульяша! Она ведь живая, помирать не собирается пока. Пойми, золотко, время быстро пролетит, не успеешь ты и глазом моргнуть, как она вернется домой. Вот увидишь! – слова успокоения не действовали на меня.

– Я до сих пор не могу поверить в то, что все это произошло с нами!

– Ульяша, трудности – это испытание, которое нужно пройти достойно. Учись. Это жизнь, милое мое дитя, – тетя Зина изо всех сил старалась меня подбодрить.

Немного успокоившись, я стала помогать ей с пирожками. Когда они были налеплены, я решила зайти к себе домой, переодеться. До начала суда еще было время.

Мы жили рядом, калитка у нас была общая, хотя другие соседи уже вовсю строили заборы между домами. Мама как-то сказала: «Заборами не закроешь человеческое тепло, в нашем дворе они не нужны». Открыв дверь, я вошла внутрь. В доме было чисто, видно, что тетя Зина частенько убиралась здесь. Переодеваясь, я боковым зрением заметила, что на меня снова смотрит та женщина в черном. Я резко обернулась, но никого не увидела. Это было мое воображение, но, тем не менее, по коже побежали мурашки. Перекрестившись, я продолжила одеваться. Выходя из своей комнаты, я заметила, что по углам расставлены иконы со свечками. Меня это удивило. Вернувшись к тете Зине, я с порога поинтересовалась, почему в нашем доме расставлены свечи и иконы.

– Ну, знаешь, Ульяша, во-первых, это для наших дедов и бабушек, за упокой их души! А, во-вторых, померещилось мне пару раз, что у вас в доме нечисть какая-то ходит в черном. Вот я и решила поставить иконы светлоликие и свечи.

– То есть, как это?

– А вот так! В первый раз это было вечером, то ли десять, то ли пол одиннадцатого по времени. Я сидела и читала у окна. Часом ранее я заходила к вам, поставила свечи. Вдруг, что-то грохнуло у вас на лестнице, было темно, я решила, что мне померещилось, поэтому не придала значения. Буквально через пару минут, отвлекшись от книги, я посмотрела в сторону ваших окон и заметила, что свечи потухли. «Сквозняк что ли?» – подумала я. Надев фуфайку, я вышла во двор, отперла ключами дверь, как вдруг оттуда повеяло холодом. В углу зала я увидела силуэт в черном. Честно говоря, Ульяночка, я испугалась и сразу же вышла обратно. В ту ночь мне не спалось, я все поглядывала на ваши окна, но, слава Богу, все обошлось. На утро, когда стало посветлее, я набралась смелости и вошла в ваш дом, скрепя сердцем, прошлась по комнатам и увидела, что окно в твоей комнате было открыто нараспашку. И тут я поняла, откуда сквозняк в доме, и свалила причину потухших свеч на него.

– А второй случай?

– А второй не такой уж и значительный. На днях я шла поздно домой. Вдруг вижу, тень в черном прыгает в кусты к нам. Я испугалась, не то человеческий силуэт, не то на какое-то чудище похоже. И когда я уже приблизилась, то никого не увидела. Чертовщина какая-то. Вот и решила, пусть иконки осветят дом.

От услышанного меня бросило в жар. Я вспомнила ту женщину в черном, которую увидела при въезде в детский дом. И сегодня она мне показалась. От погружения в раздумья о том, кто это может быть, меня отвлекла тетя Зина, которая сказала, что пора собираться.

В час дня мы уже стояли у входа в здание суда. Полчаса спустя на территорию заехал автозак.

– Ну, все, привезли, – вздохнула тетя Зина. – Идем.

Мы прошли в коридор. В руке я держала сумку с вещами и продуктами. Мы встали около двери и стали ждать, когда выйдет секретарь и пригласит нас на слушание. В коридоре было много народа. Я стояла и смотрела на людей, которые ходили туда-сюда. Неожиданно на меня набросилась какая-то женщина.

– Ах, ты дрянь! Твоя мать – убийца! Вы за все заплатите! Гори ты и твоя семья синим пламенем! Будьте вы прокляты! – прокричала она.

От испуга я выронила сумку. Казалось, что сейчас она ударит меня. За ней стояла какая-то девушка и, закрыв лицо руками, плакала навзрыд. Вдруг этой девушке стало плохо и женщина, оглянув меня злобным взглядом, повернулась к нам спиной и вместе с ней вышла из здания.

– Не обращай внимания, все пройдет, – сказала тетя Зина и обняла меня. Тут вышла секретарь и сказала, что мы можем пройти в зал заседаний.

– Подождите, Ульяна Андреевна, простите, что перебиваю вас. А кто набросился на вас? – спросил Августов, нарушив свое молчание.

– Позже я узнала, что это были бывшая супруга Ларина – Юлия и их дочь Евдокия, – ответила я. – Кстати, на заседании суда их не было. Они ушли.

– Хорошо, – он сделал пометку в своем блокноте.

В зале еще никого не было. Мы прошли и сели на скамью сразу у входа. За пару минут до начала суда конвоиры завели маму и посадили за ограждения. Я не выдержала и бросилась к ней, схватила ее за исхудавшие руки и заплакала. Мама тоже тихо плакала, крепко сжимая мои ладони. Как же это больно, когда ты не можешь обнять любимого человека. Хочешь прижаться, а чувствуешь, как жесткая перегородка впивается в грудь, разделяя вас. Один из конвоиров оказался понятливым и, после досмотра сумки, разрешил передать вещи сразу. За это тетя Зина угостила его пирожками. Помню его счастливое лицо, когда он их увидел. Я благодарна ему за то, что он дал мне возможность обнять маму. Но это продлилось недолго. Зал потихоньку стал заполняться людьми.

– Проходите на свои места, – строго сказала нам секретарь суда.

Мы послушно сели на скамью. Я хорошо помню, как дрожали мои руки, а тетя Зина тихонько плакала. Вошел судья, и все встали. Я с трудом поднялась с места. Ноги стали ватными от одной мысли, что сейчас маме вынесут приговор и отправят за тысячи километров от родного дома и нас с Лешкой в исправительную колонию. Для меня происходящее была сравнимо со смертью. Я не могла самостоятельно держаться на ногах, и тетя Зина все время поддерживала меня. Но это не помогло, не выдержав, я присела на скамейку. В этот момент меня увидела секретарь, которая внимательно оглядела всех присутствующих. Задержав взгляд на мне, она сделала замечание: