Хрустальное сердце для балагура

И что мне требуется доза допинга, чтобы хоть как-то разобраться со всеми терминами-понятиями-объяснениями, обрушившимися сегодня на мою бедную голову.

– Хочу печеньки, на ручки и власть над миром, – страдальчески вздохнула я, следуя за широкой спиной Хованского, ловко лавировавшего среди толпы студиозов. – А вот это вот все – не хочу.

– Ну на ручки я тебя, положим, взять могу, – хмыкнул Илья, обернувшись через плечо. – Вот только ты сама же после этого мне синяк под глазом поставишь.

– И когда ты только успел меня так быстро изучить? – недовольно буркнув, я поморщилась от боли в ноге. Связки ныли, как это чаще всего происходило в пасмурную погоду. Хотя сегодня вроде было солнечно…

Глянув мельком в окно, я вздохнула и покачала головой. Ну да, было. Минут пять назад, а сейчас хмурые, свинцовые тучи прямым текстом намекали на то, что будет дождь. Длинный, затяжной, холодный. И я, как назло, даже не подумала о том, чтобы взять с собой зонт…

– Я знаю натуру таких, как ты, – туманно протянул Илья, сделав неопределенный жест рукой. И тихо ругнулся, остановившись прямо посреди рекреации. – Здрасьте… Только этого мне и не хватало!

И столько в его голосе было неподдельного негодования, что я невольно заинтересовалась тем, кто бы мог вызвать у моего любимого старосты такие эмоции. Выглянув из-за его плеча, я скептически уставилась на группу девчонок, пытавшихся что-то изобразить под лившуюся из портативной колонки музыку.

Понять бы еще, что?

Правда, озвучить свой вопрос я не успела. Одна из красоток, заметив невольных зрителей в нашем лице, хлопнула в ладоши, привлекая внимание подруг. И насмешливо так, с издевкой протянула:

– Вы только посмотрите, кто тут у нас… Что, снова помогаешь сирым и убогим, Илюшенька?

Видимо, под “сирыми и убогими” она подразумевала именно мою скромную персону. Уж больно взгляд был подходящий – снисходительный, презрительный и самую малость любопытствующий. А уж поза этой миниатюрной брюнетки с явными азиатскими корнями так и вовсе не оставляла никаких сомнений.

Я фыркнула, выйдя из-за спины парня и встав рядом с ним. Засунуларуки в карманы джинсов и склонила голову набок, разглядывая это чудное творение. Грудь вперед, одна нога в сторону, руки в бока и надменное выражение лица. Таких мой руководитель труппы с легким оттенком смирения называл “леблядь” и уверял, что это явление нужно просто пережить.

В конце концов, сцена – она такая. Она даже таких людей роняет с любой высоты. Если, конечно, им удается взять хоть какую-то вершину, что случалось не так и часто.

– Кто это? – я вежливо улыбнулась, вопросительно посмотрев на старосту. И, не удержавшись, поморщилась от особо неудачного жете в исполнении кого-то из группы поддержки “лебледя”. Да, таких “талантливых” прыжков с ноги на ногу через воображаемое препятствие большая сцена еще не видела. – Мда… Ни в ритм, ни в счет, никуда. Ужас, блин, летящий на крыльях ночи.

– Кто-то разрешил тебе открыть рот? – “леблядь” вскинула бровь, попутно бросив уничижительный взгляд на тут же стушевавшуюся девчонку. – Деточка, такой хромоножке как ты, даже до таких па далековато.

– Ратманова, тебе заняться больше нечем, а? – Хованский цепко ухватился за мой локоть. И миролюбиво заметил. -Помнится, у кого-то были шикарные долги по такой смехотворной теме, как “Естествознание”.

– О! Ну простите, дорогой староста и самый добрый самаритянин нашего университета, – Ратманова откинула на спину тугую косу темных волос и хмыкнула. – Не у всех такие связи в деканате. И вообще. Некоторые студенты не только учатся, но и честь нашего учебного заведения на соревнованиях отстаивают.

Илья сжал челюсть, явно сдерживаясь, чтобы открыто не нахамить этой стервозной девице. Но, в отличие от него, я не отличалась ни терпением, ни всепрощением, ни чем-то еще. И раз уж день начался со скандала с местным звездным мальчиком, так почему бы не продолжить в том же духе?

– Если ее отстаивают такие, как ты, и ТАК, то я удивлена, что у университета еще не отобрали лицензию, – хмыкнула я, точно дозируя яд в собственных словах и обводя пренебрежительным взглядом весь этот цирк. Да что там цирк! В цирке хоть акробаты талантливые. Этим такое не светит. Так что скорее дешевый балаганчик.

– Да ты… Ты… – от неожиданности мамзель Ратманова стала задыхаться. Она, видимо, не ожидала, что кто-то пойдет против ее великой, почти монаршей воле. – Как ты смеешь? Что ты вообще об этом знаешь, хромоножка? Ты даже фуэте выполнить не сможешь, споткнешься!

Я сжала кулаки, сощурившись и уставившись на эту выскочку. Грудь обожгло обидой, а задетое самолюбие так и подмывало выйти и поставить на место весь этот балаган доморощенный. Умудрившийся с двух слов сковырнуть и без того плохо заживаюшую рану.

– Фуэте, говоришь? – голос неожиданно охрип, как от сильного волнения. На пару секунд я застыла, сомневаясь в том, стоит продолжать этот конфликт или нет. В конце концов мне учиться с этими людьми, стоит ли портить отношения еще больше? Но…

Тихие смешки и перешептывания вызвали невольную дрожь вдоль позвоночника. И на какой-то миг я вернулась назад, на сцену, увидела как наяву всех своих коллег-соперниц, руководителя труппы и хореографа… И тут уже не было места сомнениям.

Мне не впервой ставить на место выскочек. Я всю жизнь кому-то что-то доказывала. Докажу и сейчас.

– Подержи, – я протянула Илье собственный рюкзак, скинула с ног балетки и прошла в образовавшийся в кружок. – К твоему сведению, в профессиональной среде словосочетание “выполнить фуэте” не употребляется, – равнодушно бросила я. – Обычно говорят “крутить фуэте”.

Ответа дожидаться не стала. Глубоко вздохнув, я привстала на пальцы одной, здоровой, ноги, а вторую отвела в сторону под прямым углом. Одно движение – и мир смазался, завертелся со страшной силой. Фуэте – не то движение, которое исполняется медленно и постепенно, нет. Тут важна скорость и техника. И, да, чтобы эта мымра ни говорила, неподготовленному человеку ни за что не сделать шестнадцать оборотов вокруг своей оси лишь на кончиках пальцев.

Вот только я таким человеком не была.

Раз, два, три… Девять, десять, одиннадцать… Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать. Мир покачнулся, и я остановилась ровно так же, как и начала. На кончиках пальцев, отведя ногу в сторону под прямым углом и чуть прогнувшись в спине. После чего медленно опустила ногу, игнорируя острую вспышку боли, прошедшую от бедра до самых кончиков пальцев. И присела в безукоризненном реверансе, чуть склонив голову набок.

А сердце заходилось то ли от бешеного ритма, то ли от радости, то ли от злости на саму себя. И зачем я только полезла, спрашивается?

Да, бедная, хромоногая, травмированная я все еще могла крутить фуэте. Жаль, что всего шестнадцать раз. Когда-то я могла сделать тридцать два оборота и даже не запыхаться. Сейчас мне отчаянно не хватало воздуха, обезболивающего и…

Выпрямившись, я с трудом удержалась от гримасы боли, натянув на лицо привычную вежливую маску. Всем своим видом стараясь не показать, что во мне нет даже уверенности в том, что я смогу отсюда уйти.

Без посторонней помощи, разумеется.

Глава 8

Ярослава Градова

– Дура.

– Угу…

– Самоуверенная идиотка!

– Ага…

– Ты… – Хованский, так и не найдя подходящих слов, глубоко вздохнул и уж совсем как-то печально протянул. – Вот оно тебе надо было, а, Градова? Ладно ты Елизарову нервы портишь, ему полезно, хоть в тонусе немного будет. Ладно, ты это гламурное чудо отшила… Но куда ты полезла танцевать с травмой? Я же правильно понимаю, это травма? – требовательно уточнил он.

От этого властного тона стало как-то неуютно. Знаете, ведь действительно глупо все получилось. Когда ты меняешь жизнь, оставляешь все в прошлом – друзей, карьеру, амбиции, стараешься навеки вычеркнуть танцы, но на второй же день новой страницы идешь и что-то доказываешь тем, что перечеркнуло твое существование надвое… Конспирация рулит, ага.

– А если я скажу, что это так, несбыточная мечта, я дома перед зеркалом тренировалась? – без особой надежды поинтересовалась я. Ну да, конечно, Илья мне поверит, свиньи полетят, а такие вот “лебляди” шустро поумнеют. Сказки случаются.

– Ярослава! – процедил староста, буравя меня многозначительным взглядом. Как бы намекающим, что за неполных два дня своими тайнами и недомолвками я умудрилась достать до печенок даже сверхтерпеливого Илью.

Не нарочно, конечно. Но вот как-то так само получилось…

– Нет, ну может, ты и тренировалась перед зеркалом, – вздохнув в ответ на мое упорное молчание, продолжил Илья. – Но никак не дома. Яра, ты мне нравишься, честно. И я понимаю, что у каждого есть право хоть на тараканов в голове, хоть на ящик Пандоры за душой… Хоть на тайны Мадридского двора! Только не во вред себе же!

Вот умеет же человек так подобрать слова, что даже моя давно и напрочь уснувшая совесть подала признаки жизни, напомнив о своем существовании. А от услышанного признания в груди разлилось тепло, согревшее меня изнутри и заставившее мягко улыбнуться в ответ. Но Хованский прав, у каждого есть право на собственные тайны, как и на выбор того, кому можно их доверить.

И теперь вопрос лишь в том, могу ли я рассказать ему, то чем даже с семьей стараюсь не говорить, потому что все еще слишком больше? При учете, что мы знакомы всего ничего?

Тихо хмыкнула, кивая собственным мыслям. Оказывается, да, могу. Сложно знаете ли, не довериться человеку, пытающемуся заботится обо мне и оберегать меня, кажется, от всего на свете. И от меня самой в первую очередь.

– Да, я занималась танцами всю свою жизнь, – тихо проговорила я. – Профессионально. Ушла из спорта по причине травмы. Вот только афишировать это мне не очень хочется. И вообще я предпочитаю об этом забыть…

Угу, сказать легко, сложнее – сделать. Ах если бы еще можно было выжечь собственную память – и обычную, и мышечную, чтобы не помнить собственные успехи, каждое па, время, которое я тратила на оттачивание движений…

Я жила этим, я дышала танцами. И вдруг оказалась на поверхности без малейшей капли кислорода.