При советской власти

В школу Илюша ходил вместе с Витькой Макаровым, парнем из соседнего дома. Он был на четыре года старше Илюши, но они дружили на равных. За равного себе Витька стал считать Илюшу после истории с голубятней.

Витька сделался хозяином голубятни после того, как настоящий её хозяин, семнадцатилетний Колька Кравцов сбежал на фронт. Илюша не понимал, почему все осуждающе говорили, что он «сбежал»? Словно он какой-то заключённый. Он же воевать пошёл! Он был вполне уже взрослый человек, а взрослые люди должны защищать свою родину! Его обещали найти и вернуть, но не нашли и не вернули.

Ну а с Витькой дело обстояло так.

Однажды он гонял голубей на своей голубятне, а Илюша со своим новым другом Костиком Митричевым любовались их полётом. Голуби у него были надо сказать знатные: сизокрылый почтарь с острым клювом и небольшой гордо посаженой головкой, короткоклювый турман синего окраса и николаевский, задиристого вида голубок с мускулистой, выдающейся вперёд белой грудкой. Были и другие птички, попроще, штук восемь-десять. Илюше особенно нравились те, кто при взмахе крылышек открывали свои ослепительно белые грудки.

Под Витькин оглушительный свист – свистел он лихо, сунув в рот пальцы, – они стремительно поднимались в небо, делали несколько кругов вокруг голубятни и вновь возвращались к своему жилищу. Дав им некоторый передых, Витька вновь залихватски свистел, точно соловей-разбойник и голуби вновь поднимались ввысь.

Костик смотрел раскрыв рот и мечтал тоже погонять голубей и непременно научиться так же лихо свистеть, как это делал Витька.

Стоя с запрокинутой вверх головой, Илюша не заметил, как рядом с ним очутилась Валька-вундеркиндша. Так окрестили её родители, гордые тем, что их дочка не по годам развита и может строить очень сложные и учёные фразы такие, что даже взрослые порой удивлялись и восхищались. Ребятня тоже представить себе не могли, откуда она знает такие учёные слова, но кличку её подхватили и повторяли к месту и не к месту всем двором, сначала вообще не понимали, что это слово означает или понимали лишь приблизительно.

Кличку, впрочем, быстро перекроили, и получилось смешнее – «киндервудка», что особенно нравилось Витьке, потому как очень походило на «вутку», то есть «утку».

И вот эта самая Валька неожиданно оказалась рядом с Илюшей и Костиком. Вопреки своему интеллигентскому воспитанию она решила-таки одним глазком взглянуть на голубятню, о которой все пацаны во дворе взахлёб рассказывали. И на голубей, конечно, уж больно они были красивые.

Витька, заметив ее, заорал на весь двор:

– Ёлки-палки! Киндервудка явилась! Как вы решились к нам, неотёсанным?

Валька обижено поджала и без того тонкие губы и отошла на три шага от голубятни – она ведь была культурная.

– Такого слова нет, я ведь тебе уже объясняла.

– Есть, есть, просто ты его не знаешь! – возразил Витька.

Валька пожала плечиками.

– Этим ты только расписываешься в своём бескультурье, – сказала надменно.

– Я не расписываюсь, это начальники расписываются, вроде твоего отца! – Витька за словом в карман никогда не лез.

Валька хмыкнула и гордым шагом направилась к дому.

– Киндервудка пошла к себе в будку! – вдогонку ей крикнул Витька и торжествующе засмеялся.

Илюша мысленно похвалил его, молодец, Витька, давай, давай, у него были свои счёты с этой девчонкой. Они были ровесники, но она ходила уже во второй класс, а Илюша только в первый: в деревне, где он прожил почти все военный годы, не было школы. А в соседнюю, где школа имелась нужно было идти верст двадцать.

Валька остановилась у дверей подъезда, обернулась и посмотрела на Витьку.

– Нет, ты никогда не научишься правильно произносить это слово. Хотя бы потому, что оно немецкое! – гордо произнесла.

Это было как гром среди ясного неба. Что, что она сказала? Немецкое? Одно упоминание о чём-то немецком вызывало у ребят ненависть. И даже Костик, ничего, впрочем, ещё не понимавший и тот насупился. А Илюша – тем более, ведь они убили его отца! И вдруг эта девчонка так открыто заявляет, что это слово – немецкое! Да как говорит-то, чуть ли не с гордостью.

У Илюши сжались кулаки.

– Немецкое-е… – протянул Витька и сплюнул сквозь зубы. – И ты этим хвалишься? Ах, ты… – и он выдал такое ругательство, что, наверно, умудренные жизнью мужики и те позавидовали бы.

Тут растворилось окно Валькиной квартиры – они жили на втором этаже, – и её бабушка крикнула:

– Валя! Сию минуту иди домой! Почему ты разговариваешь с невоспитанными мальчиками?

Валькину бабушку звали Аркадия Владиславовна. Выговорить это имя-отчество никто из ребят не мог, а имени Аркадия в женском варианте вообще никто из них никогда в жизни не встречал. Эта Аркадия Владиславовна всегда сидела у окна, когда Валька выходила во двор, смотрела за ней, однако открывала окно и что-то говорила только в крайних случаях. Сейчас был именно такой.

– Иду, бабушка, – сказала Валька, но уходить явно не спешила.

Услышав спокойный Валькин голос, Илюша опять весь закипел. Так и хотелось отвесить этой паршивой всезнайке оплеуху. Но он помнил наставления своего двоюродного брата Сашки о том, что женщин бить нельзя. Но ведь Валька никакая ещё не женщина и вдобавок гордится тем, что знает немецкие слова!

Илюша понимал, что должен был что-то сделать. И он надрывно выкрикнул:

– Фашисты! – но при этом посмотрел на Витьку, словно искал у него поддержки, может он выдаст ещё какое-нибудь скабрёзное словечко? Но Витька молчал.

– А ты совсем глупый, – как-то разочарованно сказала Валька, посмотрев на Илюшу с жалостью. – Запомни, не все немцы – фашисты. На немецком языке говорил Шиллер.

Боже мой! Она уже тогда слышала о Шиллере! Прошло лет десять, а может быть и больше, прежде чем Илюша узнал, кто это был такой. Но что делать, о нём разговаривали в её семье, а мама Илюши с утра до вечера трудилась на фабрике, и ей некогда было говорить с сыном о Шиллере.

Неизвестно, чем бы вся эта словесная перепалка закончилась, но упоминание о Шиллере спасло дело. Мальчишки не знали, кто он такой и с некоторой робостью притихли. И Витька, и Илюша, как потом они признались друг другу, подумали: а что если это какой-нибудь соратник Эрнста Тальмана, который бьётся за свободу всего человечества в фашистских застенках? Может быть, этот неизвестный ребятам Шиллер – простой рабочий человек, как был отец Илюши или отец Витьки?

А насчёт того, что Валька и Аркадия Владиславовна фашисты, Илюша, конечно, погорячился. И ему опять сделалось совестно, как тогда, когда он обидел Верку…

Не нужно было так-то, они ведь обычные наши соседи, только вот почему-то недружелюбно настроены по отношению к нам, подумал Илюша.

Валькина бабушка между тем сообщила через открытое окно, что только хулиганы гоняют голубей – Аркадия Владиславовна была до невозможности культурная, она даже носила пенсне.

– Вовсе нет! – с возмущением воскликнул Илюша, а Витька, сидя на голубятне, только головой покачал: ну и сказанула старушка, промолвил себе под нос.

Валькина бабушка накинула на плечи шерстяной платок и спустилась во двор. Культурность не позволяла ей вести разговор через окно.

– Голуби – переносчики инфекции, – безапелляционно заявила она каким-то дребезжащим голосом.

– Ерунда! Никакой от голубей заразы нет! – возмутился Витька.

– Бабушка сказала не зараза, а инфекция, – поправила Валька.

– Заглохни, инфекция, – грубо оборвал её Витька.

В новом, более крупном поединке Валька как-то потерялась, сникла и всегда знающая что ответить, теперь вдруг растеряно молчала. А Илюше почему-то показалось, глядя на неё, что ей ужасно хочется сбросить с себя маску благопристойности, залезть на голубятню и лихим свистом, как у Витьки, погонять голубей…

Он и сам не понял, почему ему вдруг такое почудилось. Впрочем, почти сразу он и забыл об этом, услышав неприятный, дребезжащий, может быть от старости, голос Аркадии Владиславовны:

– Валентина! Ты же видишь, что эти мальчики – настоящие хулиганы. Иди сейчас же домой, незачем здесь оставаться.

А сама почему-то вновь принялась объяснять Витьке, что голуби очень грязные птицы.

– Глупости! – Илюша не выдержал её разглагольствования, и смело прервал старушку.

Те самый красавцы синим оперение, с ослепительно белой грудкой, которая открывается в полёте и так завораживает и грязные?! Ну и дура же ты, киндервудкина бабушка!