Те, кого любят боги, умирают молодыми

После этого случая я не находил себе места, плохо спал ночами, не подпускал к себе Наташу, а к столу в саду вообще не решался подходить. Целыми днями я колол дрова полутораметровым топором, хотя никакой необходимости в этом не было: печи мы не топили, а для бани дров и так хватало. Сначала я распилил берёзу на чурбаны, а потом колол сырое дерево, и давалось мне это с большим трудом. Наверно, я хотел замести следы. Матушка с Наташей очень переживали за меня, но Гадес успокаивал их и убеждал, что всё в порядке.

Как-то за ужином Матушка преподнесла нам с Наташей сюрприз.

– Дети мои, – сказала она после молитвы, – вы едете в свадебное путешествие.

Наташа всплеснула руками, ахнула и с восторгом в глазах посмотрела на меня.

– Я уже обо всем позаботилась, – продолжила Матушка. – Поедете в Нью-Йорк. Там и останетесь. Будет у вас свой дом, отличная работа. Я к вам приезжать буду.

Ну и хорошо, подумал я, очень хорошо, незачем мне оставаться в этой юдоли скорбей, где я был так нездоров, исполнен страха, мучений и боли.

– Спасибо, – сказал я.

Матушка помолчала задумчиво и добавила:

– Только меня помни, сынок. И о Боге не забывай.

Я не совсем понял, о чём это она, но на всякий случай мысленно перекрестился.

После этого разговора ко мне вернулся сон, я радовался, что скоро начнётся новая, нормальная жизнь и можно будет перечеркнуть моё смутное прошлое, состоящее из бессвязных обрывков очень странных воспоминаний. Наташа больше не мешала мне в постели, и я крепко спал, обнимая её тёплое уютное тело, и боялся во сне, что мои острые кости доставляют ей неудобство.

Гадес почти перестал нас навещать, Матушка сказала, что у него много работы и он сильно занят в городе. Правда, пару раз мне казалось, будто его тяжёлая фигура мелькала на соседнем участке, но я знал, что не должен доверять своим глазам. Из бывшей жизни, полной вымысла и видений, я вынес важный урок: нельзя верить тому, что видишь сам, верь тому, что говорят тебе другие. Если, конечно, они вполне здоровые люди. А Гадес, Матушка и Наташа, без сомнения, были абсолютно здоровы.

Вскоре я совсем поправился, ко мне вернулись силы, и волосы на голове немного отросли. С коротким ёжиком я стал ещё страшнее, чем лысый, и старался избегать встречи со своим отражением в зеркале. Никому бы не пожелал встретить такого человека ночью на пустынной улице. Длинные волосы раньше скрывали мои оттопыренные уши и скрашивали асимметрию лица, придавали мне даже что-то романтическое и роковое. А теперь я был похож на последнего представителя давно вымершей ветви человечества. Наташа словно не замечала моей внешности, а мама мне всегда говорила, что красота мужчине только мешает.

Через пару дней мы должны были уже улетать, и я ждал этого события с нетерпением. Всё меня здесь тяготило: и каждый кустик, и этот бесконечный осенний дождь, и больше всего – непонятное прошлое, вдруг дающее о себе знать всплывающими ниоткуда тревогами, страхом и ощущением незавершённости каких-то дел. Я всей душой стремился к будущему, где меня ждала равномерная взрослая жизнь с семейными заботами, работой, совместными ужинами и походами по выходным в какие-нибудь интересные места, а в отпуске – с поездками на отдых. Мы бы родили сына, и я бы воспитывал его так, чтобы он не повторил моих ошибок и вообще ни в чём не был похож на меня. На миг я представил, как родится мой ребёнок, и вспомнил, что рассказывала Матушка о моем появлении на свет. Моя мать зачала меня, уже будучи немолодой женщиной, и у неё были какие-то трудности с тем, чтобы нормально выносить плод. Когда наконец всё благополучно свершилось, медсестра, принимавшая роды, упала в обморок. Я был похож на инопланетянина, и только мама могла держать меня на руках без страха и неприязни. Все остальные хотели меня уронить. Я надеялся, что мой сын будет похож на Наташу.

Как хорошо, думал я, обсуждать вечером за ужином с женой дела, строить планы, делиться своими проблемами… Внезапно всплыла слышанная от кого-то мысль, даже как будто прозвучал в голове чужой голос: “Если ты живёшь с людьми, Мирик, тебе придётся выслушивать то, что они говорят. А я ещё никогда ни от кого ничего, кроме чепухи, не слышал…”

Ну уж нет, подумал я, всё остальное как раз чепуха, а вот это нормальная жизнь, осмысленное существование. Всё равно я не умею летать, как чайка, не знаю, как шуметь прибоем на диком скалистом берегу, не могу сливаться с ветром и шептать в вершинах бескрайнего леса или растворяться в тучах, чтобы потом ливнем обрушиваться на землю, заметать следы и смывать пепел грехов, раскатываться громом над серым городом и бить молнией куда попало. Всё это я не умею, так что надо довольствоваться тем, что есть, справляться с этим хорошо и радоваться.

Ко мне подошла Наташа и поцеловала в щеку:

– Малыш, почему такие грустные сидим?

Я улыбнулся, как мог, игриво схватил её за бедра и усадил к себе на колени.

– У-тю-тю, киска, – неожиданно для самого себя сказал я, – пойдём-ка в кроватку? – и укусил её за ухо, состроив проказливую гримасу.

– Ну уж нет, – рассмеялась она, – дел много. Ночи дождаться не можем? Да и знаешь, я хотела тебе сказать…

Она вдруг посерьёзнела и заглянула мне в глаза.

– Я беременна. Только не говори своей матери!

Я понял, что случилось очень важное и радостное событие. Я почти стал отцом.

Она ушла, а я остался за столом на веранде, подперев голову рукой, чтобы она не казалась такой тяжёлой от путаных и невнятных мыслей. Странно мне было то, что всякий раз, когда рядом оказывалась моя жена, я начинал вести себя как дурак, даже в очень серьёзных ситуациях. Ей это нравилось, а мне становилось немного неловко перед самим собой, но иначе я не умел. А если иногда мне всё-таки удавалось говорить с ней серьёзно и разумно, то она смотрела на меня с недоумением и укоризной.

– Ты меня любишь? – могла вдруг спросить она в такой момент, и я тут же начинал кривляться, жеманничать, хихикать, целовать её, ласкать и признаваться в любви, но опять же как-то шутливо.

Только наедине с собой я бывал предельно серьёзен. Никому не показывая своих чувств, я тихо радовался покою и размеренности моего нынешнего существования. Моё будущее казалось ясным и определённым, а прошлого не было, и я не хотел и боялся думать о нем.

Я был благодарен Матушке за её доброту, терпение и заботу, Наташе – за её любовь и прекрасные человеческие качества. Теперь, когда я наконец обрёл покой и счастье, прошлое – и даже моя болезнь – казалось мне очень далёким, туманным и нереальным, а Гадес, этот удивительный человек, представлялся мифическим персонажем, как, скажем, единорог или Тесей. Ночные кошмары перестали мучить меня, я больше не видел снов или просто не помнил их, спал крепко и спокойно. Апатия отступила, и я наконец ощутил в себе энергию, стремление к будущему, желание жить и что-то делать.

Те, кого любят боги, умирают молодыми

Приближалось время нашего с Наташей отъезда. На следующий день мы должны были улетать. Мои женщины уехали в Москву по каким-то делам, и я остался один. Как обычно, я сидел на веранде и при погашенном свете любовался звёздами и оранжевой полной луной, думая, что хорошо бы иметь подзорную трубу или мощный бинокль, чтобы видеть её в деталях. Где-то в зарослях стрекотали кузнечики или кто-то другой, похожий на них, у реки протяжно квакали лягушки, иногда – когда на них наступал человек – крича человеческим голосом, неведомые птицы в черных ветвях через равные промежутки времени ухали, свистели и пиликали. Я полной грудью вдыхал ароматы ночи и даже немножко грустил, что покину – возможно, навсегда – это место.

– Мирослав! – позвал тихий голос где-то совсем рядом. – Мирослав!

Я чуть не вскрикнул, увидев за окном незнакомое лицо. Это была девушка, очень худая, с огромными испуганными глазами и растрёпанными грязными волосами.

– Ты кто? – привстав и отступив, громко спросил я.

– Тише, тише, Мирослав, а то они поймают меня! Я еле сумела выбраться!

– Мы знакомы? Я, знаете ли, многого не помню…

– Тише! Мирослав, Никита в беде, – девушка шептала еле слышно, со страхом оглядываясь на тёмный сад и прижимаясь к окну. – Ты должен что-нибудь сделать!

Эта одичавшая сумасшедшая явно была мне незнакома, и я не понимал, о чём она говорит, но меня она, судя по всему, знала. У неё было такое потерянное и страдающее выражение лица, что я невольно испытал жалость.

– О чём ты, бедняжка? Как зовут тебя?

– Что с тобой, Мирослав? – она протянула руку, чтобы коснуться моей щеки, и я резко отстранился.

– Ты не узнаешь меня? Я Маша.

– Какая Маша?

Где-то хрустнула ветка. Маша бросила мне что-то на стол, шепнув: “Игорь просил передать”, и исчезла в саду.

Я взял плотно завёрнутый в бумагу предмет и принялся осторожно разворачивать его, немного опасаясь того, что может быть внутри. Всё-таки подарок от неизвестной сумасшедшей не внушал мне доверия. Это оказались очки в роговой оправе с квадратными стёклами. На смятом листе я обнаружил письмо, адресованное мне. Бумагу явно долго носили свёрнутой, и изгибы протёрлись до дыр, она уже успела помокнуть под дождём и высохнуть, и многие слова размазались. Я стал читать, с трудом разбирая буквы.

“Мирослав, – так начиналось письмо, – не знаю, когда ты получишь моё послание. Возможно, тогда, когда мы оба уже превратимся в овощи и пользы от него никакой не будет. Но если мой отец тебя ещё не вылечил, беги отсюда, спасай себя, потому что никому помочь и ничего исправить ты не можешь.

Сейчас ночь, и я последний раз вижу луну и звезды такими, какими они были для нас всё это время. Я отдаю свои глаза тебе, а сам скоро стану другим.

Всё хорошо, что плохо кончается. Те, кого любят боги, умирают молодыми. А если ты – это больше не ты, то можно считать, что тебя больше нет. Всему своё время, наше время вышло, но ты живи и будь собой. Эта игра была не для тебя, мой друг Пиши-читай”.

Последняя фраза словно электрическим разрядом пронзила мой мозг, сердце и душу. Мне стало очень не по себе, от дурноты я даже покачнулся на стуле и едва не упал. Мутным взором оглядев комнату, я увидел её как будто впервые – и до чего странной и незнакомой она мне показалась!.. Здесь явно чего-то не хватало или, наоборот, что-то было лишним. Я ещё два раза перечитал письмо, но ничего не понял, только непонятное словосочетание “Пиши-читай” отзывалось во мне острым приступом тревоги. Кто все эти люди, думал я, – Никита, Маша, Игорь?.. Что вообще здесь происходит? Жаль, не было больше с нами Гадеса, он бы всё мне объяснил.

В задумчивости я вертел в руках очки, рассматривая их под всевозможными углами. Не знаю зачем, из любопытства я разогнул дужки и нацепил очки на нос. У человека, который носил их, явно было не очень хорошее зрение. Всё стало мутным и расплывчатым, и глаза сразу заболели и заслезились. Я оглядел комнату, и мне показалось, что в тумане я вижу странные вещи: какие-то листы, свисающие с потолка, окна, заклеенные полосками бумаги крест-накрест, разный хлам непонятного назначения, шинель, сапоги и много чего ещё. Я снял очки, и всё пропало.

Я снова надел очки и увидел ту же картину: листы, свисающие с потолка, заклеенные окна, шинель, сапоги… Повторив эксперимент ещё несколько раз, я дрожащими от волнения руками положил очки на стол.

Мне наконец стало понятно, чего так сильно не хватало в этой комнате и во всех других. Ни Книги Перемен, ни полезных гаджетов, рассыпанных по всему полу, – ничего здесь не было.