Зачем учить математику

– Алексей! – перебила она его. – Ты хоть понимаешь, что тупее этого твоего «случайно» ничего вообще нельзя было ответить?

Тихонов тяжко вздохнул и свесил голову набок.

– Есть только одна причина, почему мы сейчас не пойдём к директору, – сказала она, немного успокоившись. – Мне лень. Ну и, во-вторых, не хочу, чтобы меня уволили. Хотя почему нет!? Достали вы меня страшно.

Преступники молча смотрели в пол.

– Ну? Чего стоите? Пошли вон отсюда!

Их мигом вынесло, и она закрыла дверь на ключ. Потом вышла из класса.

– Куда она? – испуганно спросил Бубнов. – К директору?

– Не, – сказал Титяев. – Курить.

Выглянув в окно, они и в самом деле вскоре увидели, как на улицу вышла химичка. Она закурила и вытерла ладонью глаза. Похоже, она плакала.

– Довели вы её, – без одобрения заметил Серёгин.

Тут Тихонов вспомнил о Рыбенко.

– Так, ты, – резко сказал он ему, – давай, иди сюда. Ты чего шухер не просигналил?

Тот, испугавшись, встал за парту.

– Да я отлить отошёл, буквально на одну секунду… А тут прибежал, смотрю, она уже здесь…

– Ты нашёл время отливать, козёл, – подступили к нему Бубнов с Батоновым. – Из-за тебя Денисову ни за что досталось!

– Да ладно бывает! Зато она, – он вдруг указал на Гришину, – сразу настучала химичке, что вы там соляной кислотой друг друга поливаете!

Тихонов в растерянности посмотрел на Гришину. Она отвела взгляд и принялась изучать что-то за окном.

– Вот гадина, – прошипел Батонов.

Тихонов не нашёл, что сказать и просто молча сел за свою парту рядом с мрачным Денисовым.

Незаслуженная тройка

– К доске пойдёт… К доске пойдёт… К доске пойдёт…, – Татьяна Юрьевна издевательски водила пальцем по журналу, играя на нервах у учеников.

Тихонов, Рыбенко, Денисов, Бубнов и Батонов были уверены, что пойдёт кто-нибудь из них.

О, только не я, только не я, Господи, ну ты же знаешь, что я не готов, – молил Тихонов, – пускай вон Рыбенко идёт, или Бубнов с Батоновым, она их не так ненавидит, им легче будет! Но небо было неумолимо. А может, дело в том, что остальные тоже молились, и более успешно, более искренне, более страстно. Ведь в молитве что важно – вера. Без веры не будет ничего. А веры как раз у Тихонова не хватало – он столько раз обманывал небо, что перестал верить и самому себе.

– Тихонов!

«Сука!» – сказал про себя Тихонов, шумно встал из-за парты и направился к доске.

– Думаю, – игриво сказала Татьяна Юрьевна, – тебе будет раз плюнуть решить эту задачу, учитывая, как хорошо ты разбираешься в лабораторной практике. Особенно, в кислоте!

Тихонов взял мел и с тревогой посмотрел на доску. Вот оно задание, прямо перед ним. Надо что-то чертить, рисовать какие-то буквы, говорить странные слова. Но он ничего не понимает в химии. До такой степени, что и начать-то не знает с чего.

Надо собраться. Надо взять себя в руки. В минуты высшего напряжения бывают же озарения, когда мысль вдруг проникает в суть вещей, даже таких, о каких ты никогда не слышал.

Денисов начинает подсказывать. Потом ещё Серёгин. И даже (о, боже!) Васильков. Потом ещё и ещё кто-то, включая девочек. Кажется, весь класс ему шепчет, и в этой какофонии он ничего уже разобрать не может.

– Ну, Тихонов, – злорадствует химичка, – что же ты стоишь, как девушка на выданье? Вон, весь класс тебе помогает.

– Ну почему же весь, – вяло защищается Тихонов. – Стаханов молчит. Да и вы не очень…

Все ржут. Химичка продолжает насмешливо улыбаться, но лицо её желтеет оn бешенства.

– Тихон, да лан, нарисуй чего-нибудь, не томи Татьяну Юрьевну, – вдруг говорит Стаханов.

Все ещё громче ржут.

– Стаханов, не волнуйся, – смотрит него Татьяна Юрьевна, – ты следующий!

Тут Тихонов смутно что-то припоминает и начинает писать на доске. Она этого не ожидала и молча следит за ним. В классе слышен гул одобрения. Кто-то говорит:

– Вот тебе и Мария Кюри!

– Дурак, – отвечают ему, – Мария Кюри – это женщина.

– Какая разница?

– О, господи!

Тихонов пишет, пишет, пишет, и вдруг понимает, что всё, больше ему написать нечего. Он исчерпал свои возможности.

– Это всё? – спрашивает Татьяна Юрьевна.

– Всё, – грустно кивает Тихонов.

– Но это ведь только половина решения, да и та неправильная! Садись. Три.

Тихонов идёт к своей парте, недоумевая, почему не два. Весь класс тоже удивлён.

– За что три-то? – шепчет ему сзади Серёгин.

– А я знаю? – поднимает брови Тихонов. – Ты у неё спроси.

Тир

Сегодня небо похоже на океан. Разве бывает такое небо? Нет, не бывает. Но вот легкую облачную рябь при желании можно принять за гребни волн. Во всяком случае, Тихонову ничто не мешало представлять, как он на корабле бороздит небесные просторы.

Со второй половины апреля сидеть в школе становится совершенно невозможно. В форточки в классах сочится запах настоящей весны, заглядывает солнце и слепит глаза, как бы заигрывая и спрашивая: дурак, ну куда ты уставился? Что ты там увидел на доске?