Сломанное Время

А может аромат местных трав так действует на водителей – дурманит головы, отвлекает внимание? Куда полинезийцы без травы? Без травы они ездить опасаются, рулят нестабильно, свернут в кусты, да и останутся там недвижимостью, пока добрый сосед не подвезет плотный косяк. А то встанут посреди дороги, и ждут перемен.

Ждут.

И ждут.

И ждут…

А как подвезут косяк, оживает картинка: рассасывается пробка, расходятся тучи в небе и настроение, и едут все по делам своим: чем больше пикап, тем правильней едет. Пусть и по встречке.

От выдоха местных обитателей можно прилично заторчать, как от хорошей конопли. И небо синеет, и цветы распускаются как в Аватаре.

Жизнь без косяка неправильна, как потухшие угли – что не делай, так и останется серой: и тебя не греет и других не радует.

В общем, если и был где-то остров невезения, то явно не здесь. И не зря главный называется Оаху, и живут на нем оахуяне и оахуянки.

Так случилось, что славяне прижились здесь и чувствуют себя здесь абсолютно оаху…

Мда, так и чувствуют. И жизнь прекрасна и виды потрясающие.

Пока мы пишем вам длинное предисловие, парочка представителей славного народа, решила сменить Оаху-ные пейзажи на пейзажи не менее ох-ные. Как тут обойтись без слов матерных, если названия географические им полностью соответствуют?

Не знаю, но постараюсь.

Известные ценители жизни, философских разговоров и эксперты пляжных красот Санек и БабУшка, неслись по узкой дороге вдоль океана на острове Пиратов Карибского моря и Парка Юрского периода. Точнее, острове Голливудских блокбастеров – Кавайи, сумевшем сохранить свою первозданную красоту, шаманов и неприступность, местами.

Впереди показался длинный забор, отделяющий чье-то благополучие от обыденности и суеты.

Возле него, повернувшись спиной к проносящимся автомобилям задумчиво стояла нескладная фигурка.

– Мы-то – жизни радуемся, а малышня, вон, с утра уже пашет! – БабУшка докурил и бросил сигарету в окно.

Бычок летел наслаждаясь свободой полета, закономерно нежданно закончил свою пламенную жизнь еще в воздухе, и мертвым пеплом упал к ногам щуплого маляра.

– Жил, согревал, доставлял удовольствие и горел пламенем, а теперь, пшик, и один пепел, – не по годам мудро заключил красильщик. Он посмотрел вслед удаляющегося авто и прокричал вслед:

– Эй, джентльмены! Вы видели такого маляра, который никогда в руках не держал кисть? Нет? Ну, так посмотрите. Посмотрели? А теперь валите нахер, пожалуйста. Понаехало тут, туристос, и засоряет экологию. А я жги на них нервы, – презрительно сплюнул он.

Штаны не по росту висели на нем как на пугале. Поношенная рубашка болталась, скрывая худые, недоразвитые плечи. Упрямый выцветший чуб вылезал из под широких полей шляпы защищающей от безжалостного Солнца.

Он растоптал поверженный бычок, и взглянул на бесконечную стену. Перед ним от угла и до самого не могу тянулся облезлый забор.

– И денег хочется и на рыбалку смотаться. Там сейчас самый клев. Может и солидная рыба попасться.

Не знаю чего хочу больше: сто шестьдесят баков за день работы – фантастические деньги. Почти как строителю, который знает что делает, а не мелкой недоросли, которая ни в жизнь, ни разу, – тяжело вздохнул Сэм. – Собирался по-взрослому заработать, и предложение поступило соответствующее, от таких, сам понимаешь, не отказываются. Но одно дело собираться, а другое херачить как Папа Карло.

Самому.

Руками.

Отсюда и до горизонта.

– Может лучше я бы в классе посидел, пойнты наработал, тесты скоро. Скорей бы уже учебу закончить, сколько можно париться? Четыре года скоро будет. Так вся жизнь пролетит, а я кроме парты ничего не вижу. А на бережок хочется. Зачем мне их изгородь? – он сосредоточенно глянул на грустные с утра ноги и битые жизнью сланцы.

Сланцы, хоть и опасались неприветливых морских камней, но против прогулки не возражали.

И убеждали бесспорно, что события, таки, необходимо изменить. Прямо сейчас.

И работа не волк, и кони, дохнут.

Почувствовав вибрации сомнения, они предательски повернулись и понесли владельца в сторону океана.

Сами.

Не спросясь.

– Я папрашу, чтоб вы таки сдохли, вы куда направились? – возмутился школяр. – И тут измена, тьфу на вас! Стоять, я сказал! Ходят они тут кругами против стрелки, понимаешь. Я не спорю, на улице такая прелесть, сегодня Алоха-фрайдэй и душа томится в предвкушении вечера и даже обеда, но нельзя же так – наплевать на работу, – взгрустнулось ему, и нестерпимо захотелось поближе к освежающему бризу, горячему барбекью и ласковой воде.

Чем больше он думал, тем длиннее становился забор, и нестерпимей жарило Солнце.

Сэму стало не по себе.

Красить он не умел, как, в общем, не умел ничего в своей, еще не состоявшейся жизни. Перспективы впереди были неясны, обязанности тягостны, а случайные радости – непростительно редки.

Время тянулось, Светило поднималось все выше, намекая на скорое пекло.

По календарю – самый неблагоприятный для работы день – Пятница, а деньги нужны! –  студент обреченно вздохнул и полез за кистью.

Сунул голову в шкаф, где хранилось все и даже больше. Наступил на коварно спрятавшиеся в тень грабли, что-то острое влетело ему прямо в лоб, он отшатнулся, ударился несуразной головой об угол, ошалел от боли и высунул ее слегка поумневшей.

В мозгу заискрило. Просветленный разум посетила великая мысль – биться лбом задешево с утра – примета нездоровая, а идея для трудового подвига в пятницу, когда такой клев – пошлое преступление против человечества, изрядная еботень и большое свинство.

Небесный Ангел, видимо глядя на его страдания сверху, ниспослал ему нежданную подмогу.

– Сэм, ты почему не в школе? – соседский мальчишка протянуд ему запотевший стакан с холодным апельсиновым соком.

– Какая школа? Мне тут больше сотни предложили… А-а… Я… – осекся маляр и вовремя ухватил эфирный сигнал: – Ты только посмотри что мне досталось, почти даром!

– Что? – открыл рот пацаненок.

– Поле персональных фантазий, – он ткнул пальцем в забор. – Такие картины можно рисовать! Создать личную галерею на Кавайях! Как тебе идея макро-квадрата Малевича? А!? – и видя недоуменные глаза приятеля, объяснил, – художник такой. Но, таки вы будете сейчас удивляться, столь важную пиар-кампанию никак нельзя доверить человеку непроверенному, ненадежному! Только отвернешься, а они уже испортили галерею, перспективы и парадный вид недвижимости. Я, вне всяких скользких сомнений, постараюсь тебе помочь. Ты парень что надо: умный, продвинутый, но, сам понимаешь, ты никак не можешь меня подвести в этом эпохальном деле. Не делай умный вид – он тебе не идет, ты становишься похож на Клинтон, и твоим скользким лицом можно распугивать бездомных псов на наших закоулках.

Ты же хочешь оставить след в истории? Во Времени? Чтобы спустя сто лет говорили: жил-был Либервуд великий! В эпоху Либервуда,… Хочешь, тогда слухай сюда, и молчи тихо: тут нужен порыв сердца, вдохновение, горящие глаза и полет кисти! Ты, конечно, можешь говорить мне за всякие муе-мое, но если до тебя не доходит, одень себе на голову каструлю и играй в рыцари – пусть по ней соседские пацаны стучат палками, пока не выбьют дурь. Шё ты вылупился на меня, как на Лару Крофт без лифчика, я тебе предлагаю беспроигрышное дело с отличными видами на будущее – отсюда, и до угла!

– Да, я не…

– Я мог бы, наверное, дать тебе попробовать. Самую чуточку. – перебил его маляр, и с видимой неохотой сунул кисть мальчугану в руку. – Не волнуйся так, всем когда-то приходилось начинать, я тебя поправлю, ты еще лучше намалюешь, – и, заметив смятение на лице школьника убедительно добавил: – Специально для тебя берег. Никому, только тебе. Ну же! Рисовать любишь? – продолжал настаивать маляр.

– Ну.