Трансвааль, Трансвааль

…К концу недели близь возводимого памятника на кряжу появился рядок бодрых елушек с дерниной и изрядно политых водой. А по соседству, под ручьистой березой длинно вытянулась широкая скамья-лавка, вытесанная из сухостойной еловой лесины и уложенной в вырубленные глубокие чаши толстенных чурбаков из свежей смолистой сосны, пряно отдающей лесным ладаном. Получилось что-то вроде умело сработанного крыльца, на котором теперь новинские аборигены могут посидеть по-над бегучей Рекой по соседству со своими, теперь вечными однодеревенцами.

Прослышав, что работы у памятника идут к завершению, на Певчий кряж в один из теплых вечеров прибрела и вдова-солдатка Марфа-Державный Гвоздь, вся в черном.

Старуха огляделась кругом и осталась премного довольна:

– Экую сотворил тут молитву, месяц ясный! – И истово перекрестившись, добавила: – Тогда уж начатое святое дело доводи до своего венца. Обратно-то поедешь к себе домой, дак сходи в храм Святой Софеи в Граде. Закажи упоминование убиенных душ, долго блукавших на поле брани без упокояния.

Она достала из глубокого кармана свечу и спички. Протянув, сказала:

– Дак вздуй же и огонь, месяц ясный, у меня-то теперича даже и для блага трясутся руки.

Иона Гаврилович Веснин зажег свечу и, приростив ее на самородной серой плите перед гранитным обелиском, пятясь отошел к срезу кряжа. А Новинская Мать, возложив букетик из полевых цветов рядом с теплившейся свечой, принялась обносить себя крестом, творя про себя заупокойную молитву об убиенных на поле брани сынах, муже и всех однодеревенцах.

Шурка же, зачарованный огоньком горящей свечи, остался стоять рядом с молящейся старухой. Глядя на нее и он, шутейно окрещенное в Реке существо Бог-Данов, стал неумело класть персты на лоб, живот и плечи.

И новинский гость, повернувшись лицом к кряжу, тоже творил свою молитву. Ею было все то, что он видел сейчас перед глазами – и все в отдельности, значившее для него с большой буквы с его рождения. Это и Река. И раздольный новинский плес, – где-то там, с какой-то радости, с захватывающим шумом брязгались крупные рыбины, «варя пиво». И нижний перекат Ушкуй-Иван с игривыми бликами солнечных зайчиков. И заречный луг напротив с неугасной для него мальчишьей памятью, как в сорок первом, в межень лета, под многоголосый бабий плач ушли на войну все новинские мужики, парни и лошади. И бор Белая грива и верховье, где растут бронзоствольные кондовые сосны, будто живые самовары, расставленные на праздничной скатерти, сотканной из хрусткого, как первоапрельский наст, седого исландского мха и украшенной узорчьем блестяще-зеленых колоний толокнянки. И все это и многое другое здесь когда-то было его, Ионки Веснина как бы сплошным сном наяву, в котором все радости и горести нелегкого военного лихолетья сплавились временем в ностальгические чудные видения памяти… Он вдруг простодушно рассмеялся. Ведь когда-то, убей, никак не мог поверить до конца своему школьному учителю Алексею Ивановичу Голубеву, что на свете, кроме «стынь-океана» из бабкиных сказок про белую медведицу с медвежатами, живущими на льдинах, есть еще и жаркие страны, где вовсе не бывает зимы. А про то, что земля круглая да еще, зараза, и вертится на какой-то оси, как колесо у опрокинутой на ходу телеги, и вовсе думал, что их любимый учитель – великий врун…

Нынче-то он, Иона, почти полсвета повидал своими глазами, где по тверди земной проехал-прокатил на «почтаре»-тихоходе или на автоэкспрессе, где дымной стежкой промчался в высоком небе, где по морям и океанам проплыл-прошел, оставляя за кормой мудреные школьные абстрактные понятия – параллели, меридианы, экватор.

Знает он теперь и где находится тот, никем не зримый, «пуп земли», на котором всё держится и вертится. Спроси его сейчас о нем, и он не только бы издали указал то место, но еще и топнул бы ногой в самую его точку и при этом, не задумываясь бы, сказал:

– Для меня лично, «пуп земли» – это наш новинский Крутояр!

И уже мысленно, чего не говорят вслух, он, оглядывая пред собой знакомое до боли зеленое заречье, продолжал клятвенно исповедоваться:

«Это и есть – Родина моя!.. Вся, какая есть, и всегда во всем желанна. И я хорошо знаю, как бы я далеко ни жил от дорогих мне мест, как бы мне хорошо ни жилось на чужбине, но как только почувствую, что из меня истекла светлая память о Бегучей Реке моего Детства, надо мной скажут: Аминь, Иона Веснин, Аминь, дружище».

* * *

Автор выражает благодарность за помощь в издании этой книги:

Объединению русских литераторов Эстонии, международному фонду «Премия имени Ф. М. Достоевского» (Таллин), издательству «Тарбеинфо – Русский Телеграф», таллинским коллегам Ростиславу Титову и Владимиру Илляшевичу, Нелли Абашиной-Мельц, Людмиле Рязановой, Шевелеву Эдуарду (Санкт-Петербург), а также Альберту Иванову, Виталию Ковалеву и многим другим собратьям по литературной деятельности в новгородской организации Союза писателей России.

notes

Примечания

1

Юр – своеобразный пляс вокруг оси.

2

Примечание. Во время англо-бурской войны 1890–1902 гг. симпатии русского народа были на стороне буров – народа, пострадавшего от нападения английских колонистов, что и обусловило появление этой песни.

3

Ниневия – древняя столица Ассирии, куда был послан пророк Иона объявить Суды божьи.

4

Kurat – черт (эст.).

5

Tere – здравствуйте (эст.).