Ваниляйн и Лизхен

– Есть приказ сматывать удочки. Телефонная точка здесь ликвидируется, как и сама комендатура.

Огорченный и смущенный, я выскочил в коридор и увидел стоящую в полураскрытых дверях своей комнаты Анну Хольбайн, которая смотрела на меня с еле скрываемой насмешливой улыбкой. Ничего не сказав, я проскочил мимо.

Вместе с Лизой я побежал в штаб полка. На мой негодующий вопрос старший лейтенант Дунаевский спокойно и невозмутимо ответил:

– Извини, забыли тебя предупредить, что завтра утром снимаемся и уходим. Сдай все дела бургомистру и приходи в штаб, ты переведен в мое распоряжение.

Я выбежал на улицу, где ждала меня Лиза, и сказал ей:

– В нашем распоряжении всего одна ночь.

– Mein Gott! Всего одна-единственная ночь? Я все время ждала эту страшную минуту, но не думала, что она придет так быстро.

С бургомистром я рассчитался легко и скоро, попросил его вместо возвращаемого мною мопеда подарить мне дорожный велосипед, что он немедленно исполнил. Чтобы не терять понапрасну бесценные минуты, отведенные судьбой нам с Лизой на прощание, я не пошел ужинать в офицерскую столовую, находящуюся на другом конце села. Мы с Лизой заперлись в моей, уже теперь бывшей, спальне и стали прощаться. Около полуночи кто-то постучал к нам в двери. Это была Анна Хольбайн.

– Извините меня, я знаю, что вы оба голодны и что у вас нет даже кусочка хлеба. Так выпейте хоть по чашечке кофе, – сказала она и без приглашения прошла в комнату, поставив на стол поднос с едой, чашками и горячим кофейником.

– Спасибо, Анна, я знал, что вы душевный человек. Мы не забудем ваше внимание и заботу о нас. А где Инга?

– Инга спит.

– Скажите ей, что она хорошая девочка и что Onkel Wanja любит ее.

– Она знает об этом.

Когда Анна ушла, я сказал:

– Даже у этого нелюбящего нас человека дрогнуло сердце при виде наших страданий.

– Я знаю, что Анна добрая женщина, но она очень завистлива, и зависть портит ее.

Сейчас – а это почти через пятьдесят лет, прошедших с момента описываемых событий – мне трудно вспомнить детали и подробности нашей печальной прощальной ночи, но все же скажу, ЧТО было главной нашей тревогой и заботой. А главной нашей заботой было, конечно, желание знать, ЧТО ждет нас впереди, ЧТО будет с нами в ближайшем будущем, ЧТО будет с нашей любовью, когда мы расстанемся навсегда, увидимся ли мы в этом мире хотя бы еще один раз? Чтобы получить ответы на эти и на другие подобные вопросы, мы с Лизой прибегли к старинному, и, пожалуй, единственному средству, которым всегда пользовались и сейчас продолжат пользоваться влюбленные всех стран и народов, к – ГАДАНИЮ. Я коммунист – и я на самом деле не верю ни в какие приметы и суеверия, но сейчас, когда решается сама судьба нашей жизни, нашей любви, нашего будущего, я поступился своими принципами и вместе с Лизой включился в эту сентиментальную игру. В качестве предмета для гадания мы решили использовать обыкновенный шестигранный кубик, который по-немецки называется der W?rfel (Вюрфель). Мы им пользовались и раньше, когда в свободное время играли в различные настольные игры.

Прежде всего, мы решили с помощью Вюрфеля узнать, сколько раз мы еще встретимся после нашей завтрашней разлуки. Но мы еще точно не знали, куда перебрасывается наш полк: или он возвращается на родину, в Советский Союз, или на какое-то время остается в пределах Германии. Поэтому мы решили сделать два гадания, два ответственных броска кубика W?rfel-1 (Вюрфель-1) – это на тот случай, если наш полк (и я вместе с ним) переместится из Хейроде в другое место, но в пределах Германии, и W?rfel-2 (Вюрфель-2) – на случай, если наш полк сразу и навсегда покинет ее. Первый решающий бросок должна была сделать Лиза. Она в качестве тренировки несколько раз бросила игральную кость-вюрфель на стол и каждый раз на нем выпадали разные очки-цифры. Наконец наступила решительная минута. Лиза взяла в руки кубик и, глянув на меня, сказала: “Загадываем на Вюрфель-1” и бросила на стол игральный кубик. Но бросила так неудачно, с излишней силой, что он прокатился через весь стол и упал на ковер. Лиза ахнула, и мы оба полезли под стол искать его. Лиза первая увидела его и, не дотрагиваясь до него, восторженно крикнула:

– Смотри, вот он!

Я тоже увидел кубик, но из-за темноты не смог разглядеть какая выпала на нем цифра.

– Vier! (Четыре!), – воскликнула Лиза, когда она вылезла из-под стола с кубиком в руках.

– Четыре! – сказал я, обрадованный, принимая кубик из ее рук. Это означает, что мы еще до моего отъезда в Советский Союз четыре раза встретимся друг с другом. Четыре раза! Это очень много. Радости нашей не было конца. Лиза еще раз взяла в руки этот кубик-костяшку, крутила и вертела его в руках и радовалась как ребенок. Я тоже поддался этому настроению, всячески выражал чувства восхищения, но каким-то внутренним чутьем понимал, что все это игра и не более. Потом Лиза подошла ко мне и предложила:

– Давай дополним предсказание W?rfel-1 нашим обещанием писать друг другу письма один раз в неделю.

– Я согласен! – откликнулся я немедленно.

– Нет, я сказала не так, давай будем писать письма не раз в неделю, а не реже одного раза в неделю. Согласен?

– А можно писать каждый день? А?

– Можно, – с улыбкой ответила Лиза. – Немецкая почта сейчас работает четко, значит, я буду получать от тебя часто письма. Как только обживешься на новом месте, так сразу же напиши мне, и я в этот же день поеду к тебе. Запомни это.

Настало время второго решающего броска. Сейчас мы узнаем, сколько раз мы встретимся после моего возвращения в Советский Союз. Лиза протянула мне шестигранный кубик-вюрфель со словами:

– Бросай теперь ты!

Я взял кубик, несколько раз переложил его из одной руки в другую и расчетливо бросил на стол. Кубик прокатился по гладкой, отполированной поверхности стола и замер почти на его середине. На верхней грани кубика отчетливо обрисовалось одно-единственное белое пятнышко.

– Eins! (Один!) – радостно воскликнула Лиза, хватая кубик в свои руки и бросилась ко мне на шею. – Мы встретимся еще один раз в этой жизни!

Мы обнялись и потом слились в страстный продолжительный поцелуй. Несмотря на такое, казалось бы, удачное решение нашей общей судьбы, настроение у нас все же было подавленным и удручающим. Завтра, нет, уже сегодня мы расстаемся. Лиза, моя бедная Лиза, не находила себе места. Что бы мы ни делали, чем бы мы ни занимались, как ни утешали бы друг друга различными хорошими, но нереальными посулами и обещаниями, мысль, что вот-вот расстанемся, отравляла наши души.

Наступил рассвет. Перед тем, как навсегда покинуть помещение бывшей комендатуры, мы с Лизой еще раз обнялись и крепко-крепко поцеловались. Я отвел Лизу в ее дом, упросив ее оставить у себя радиоприемник, подаренный мне бургомистром ко дню рождения. Зачем он мне? Что я буду с ним делать? Я также передал ей все свое жалование за три последних месяца, конечно, в оккупационных марках, а это набралось несколько тысяч.

– Возьми, это тебе на дорогу, когда поедешь ко мне.

Последний поцелуй – и моя Лиза скрылась в калитке дома, а я через все село потащился в штаб полка, который уже был поднят на ноги.

Утром 1 ноября 1945 года наш полк выступил в поход и навсегда покинул Хейероде. Груженые повозки со скрипом потянулись вверх по главной улице села. Автомашины есть, и они загружены штабными документами и имуществом. Я иду вместе с капитаном Евгением Федоровым, и оба мы катим рядом с собой дорожные велосипеды, теперь это наш основной транспорт. Прошли через главную площадь, на крыльце своей конторы стоял бургомистр со своим болезненным помощником и молча наблюдал за передвижением наших подразделений. О чем он сейчас думал, сказать трудно, но меня он не заметил. Прошли мимо бывшей комендатуры, и я бросил последний взгляд на ее окна, за которыми было столько счастливых и радостных минут. Начался крутой подъем в гору по улице Bahnhofstrasse (Вокзальной), и мы с Женей Федоровым стали приближаться к заветному для меня двухэтажному дому под номером 18. Чем ближе мы подходили, тем чаще стучит мое сердце и не из-за крутого подъема, а совсем по другой, более важной причине. Вот и знакомая калитка. Замечаю, что она слегка приоткрыта, и в ее проеме мелькнула неясная тень. Лиза! Вместе с велосипедом я бегом преодолел несколько метров подъема, разделявшего нас, и в один миг оказался в объятиях Лизы.

– Wanilein, mein Wanilein! – шепчет она, покрывая мое лицо градом горячих поцелуев. Все произошло быстро, скоротечно, так что многие бойцы, кто случайно мог увидеть эту сцену, так и не поняли, что произошло на самом деле. Подарив мне последний самый жаркий поцелуй, Лиза скрылась за калиткой, вбежала на второй этаж и выглянула из окна той самой комнаты, в которой я увидел ее впервые. Там же из окна смотрели на движение наших войск Лизины сестры и сама Мутти. Они сверху хорошо видели меня, видели, как я влился в общий поток войск. Пройдя несколько десятков метров, я обернулся, еще раз увидел Лизу, стоящую в окне, стараясь запомнить ее образ на всю свою жизнь. Остались позади последние дома Вокзальной улицы, проходим мимо Курхауза – местной гостиницы, которая расположена в красивом месте, здесь мы с Лизой тоже гуляли подолгу. Прошли под узкой аркой Гренцхауза, самого старинного здания Хейероде, тоже памятного места для нас с Лизой. Под этой аркой я ни один раз проносился на большой скорости, когда ездил на мопеде по служебным делам в Мюльхаузен. По левую руку вижу в глубине леса железнодорожный вокзал Хейероде, на котором мы с Лизой встречали Мутти, когда она с тяжелыми чемоданами и сумками возвращалась из очередной поездки из Плауэна или Рудольштадта. Прощай, Хейероде, прощай, родное село моей Лизы, которое за это короткое время стало мне таким же дорогим и близким, как и моя родная сибирская деревушка. Прощай, Мутти, добрая, заботливая, любящая своих детей женщина. Прощайте, Гюнтер, Гертруда, Эрна, и прощай, маленький Хорсти, белокурый весельчак и балагур. Прощай и ты, моя дорогая и любимая Лиза, прощай моя любовь, мое кратковременное счастье. Увижу ли я тебя когда-нибудь еще раз?!

”Остались позади последние дома Вокзальной улицы…”

Совершив двухсоткилометровый марш, наш полк оказался опять в Саксонии, в тех же самых местах, откуда он вышел летом 1945 года на оккупацию Тюрингии. Штаб дивизии, как и раньше, расположился в городе Dommitzsch (Доммитч), а полк наш, если раньше размещался в селе Шкена, что в 25 км от Доммитча, то теперь в воинских лагерях в селе Дреблигар, что в 3 км от Доммитча. Городок этот стоит на Эльбе северо-западнее Торгау, около которого произошла первая встреча американских и советских войск. Как только я убедился, что в этих лагерях мы расположились надолго, так сразу написал письмо Лизе и опустил его в почтовый ящик в городе Доммитч. А оказался я там потому, что на второй день пребывания в полку в лагерях Дреблигара меня временно прикомандировали в качестве переводчика к особому отделу дивизии, который работал в здании комендатуры Доммитча, куда я ездил на велосипеде. Особый отдел, или отдел СМЕРШ (смерть шпионам), – это КГБ в армии.

В первый же день своей новой службы в качестве переводчика я участвовал в допросе одной арестованной немецкой девушки. Вот краткое изложение этого допроса, который вел работник особого отдела в звании майора:

– Ваше имя, фамилия и место рождения?

– Эдит Краузе, родилась в Кельне.

– Возраст?

– Девятнадцать лет.

– Вы были арестованы в Минске. Каким способом вам удалось нелегально, без визы, пересечь две государственные границы и оказаться на территории Советского Союза?

– Я ехала в воинском эшелоне, в котором кавалерийская часть возвращалась из Германии в Советский Союз.

– Как вам, гражданскому лицу другого государства, удалось пробраться в воинский эшелон и продолжительное время находится в нем?

– Я ехала в вагоне, до самой крыши набитом сеном. Это сено предназначалось для кормления лошадей. Я пряталась в этом сене.

– Кто вам помог спрятаться в этом вагоне и кто вас снабжал продуктами питания на всем пути следования?

– Лейтенант Михаил Соколов, командир взвода кавалерийского эскадрона.