Мы родом из СССР. Книга 1. Время нашей молодости

Всё пригодилось: твёрдость духа и уверенность в себе, решительность и принципиальность, настойчивость и непоколебимость. А главное – умение найти и сплотить верных, стойких, надёжных, мужественных «товарищей по оружию», соратников-единомышленников, «рыцарей без страха и упрёка», готовых идти рядом, плечом к плечу до конца за наше правое, справедливое дело…

Тем временем, детство моё, трудное и счастливое, продолжалось. Главным его содержанием была школьная жизнь. Оставалось таким же и домашнее «воспитание». Но уже замаячили «крупные перемены».

…Вспоминая довоенное детство, школьные годы, я снова и снова возвращаюсь памятью к своей семье – маме и отцу, сестрёнке, к юным друзьям своим – соседским и школьным, к учителям своим, и особенно к первой, любимейшей учительнице Екатерине Григорьевне Бакаевой. Для меня – это был идеал не только учительницы, но и самого близкого, самого родного человека, каждое слово, взгляд, жест которого был магическим, обладал пленительной, всемогущей силой и безупречным авторитетом. Я верил каждому её слову, доверял ей абсолютно всё. Любил её безграничной любовью. Обожествлял. Для меня она была – святая святых. Она была решительно всем: старшим другом, нравственным идеалом, идеалом правды, справедливости, обязательности, человеческой мудрости, отзывчивости, душевности. Екатерина Григорьевна в свои юные годы не просто мастерски преподавала, учила, воспитывала. Она заполняла собой, своими заботами всю нашу жизнь: на пионерских сборах и в драматическом кружке, на культпоходах в кино и на праздничных первомайских и октябрьских демонстрациях, на сборе колосков и в военно-спортивных играх. Екатерина Григорьевна всегда была с нами, была душой и совестью всей нашей детской жизни. Она отдавала себя нам всю без остатка с утра до позднего вечера: ходила в походы и на экскурсии, посещала родителей, знакомилась с условиями жизни, помогала всем, чем могла. В том, что мне хотелось учиться и учиться отлично, учиться всегда, всю жизнь, – «виновата» опять же незабвенная Екатерина Григорьевна. В том, что на всю жизнь полюбил книги – это тоже всецело её заслуга. Она научила главному – что читать и как читать.

В том, что не мыслил свою жизнь без активного участия в общественной жизни – в жизни класса, пионерского отряда, дружины, школы, а позднее – комсомольской и коммунистической организации, в общественной жизни страны – всё это пришло ко мне в первые школьные годы и на всю жизнь. И опять же благодаря высочайшему педагогическому искусству, такту, умению, природному уму и дару, которым обладала Екатерина Григорьевна.

Почётные грамоты венчали каждый учебный год – с 3-го по 7-й класс. И это тоже «вина» Екатерины Григорьевны. Я почему-то и сегодня думаю: не будь её на моём пути, – многое из того, что украсило и наполнило мою жизнь, было бы невозможно…

Неоспоримая истина – Екатерина Григорьевна заразила меня на всю жизнь неизлечимой болезнью – любовью к книгам, к учёбе, к людям, к нашей родной советской стране; заразила неуёмной, ненасытной жаждой труда, жаждой жизни, жизнерадостностью, жизнеактивностью; научила верности нашим советским идеалам, неукротимому, безграничному желанию служить своему народу, своей Родине, быть справедливым, мужественным; стремлению и старанию быть первым, стойким, непоколебимым в достижении намеченной цели…

К горькому сожалению, судьба уготовила мне впоследствии только одну и ту случайную, мимолётную встречу с любимейшей первой моей учительницей. Было это в августе 1944 года, в канун второго учебного года, после окончательного освобождения Барвенково от фашистских оккупантов.

По своим комсомольским делам (я уже более полугода являлся секретарём комсомольской организации Барвенковской средней школы № 1) забежал в учительскую. Забот было много: о ремонте школы и работе на пришкольном участке; о помощи в уборке урожая в колхозах и совхозах района; о дежурстве возле тяжелораненых в госпиталях; о многом другом…

А тут ещё случилась непредвиденная неприятность: «комсомольский патруль», охранявший школьное подсобное хозяйство, задержал с «поличным» – с ведром (или с двумя) початков кукурузы завуча нашей школы. Это было «ЧП». Подсобное хозяйство предназначалось для учеников – сиротских детей, отцы которых погибли на фронте. И вся продукция подсобного хозяйства передавалась в школьную столовую для их питания. И вдруг, в числе «расхитителей» оказался завуч школы.

Комитет комсомола оперативно выпустил по этому факту «молнию» («боевой листок») с пометкой «острый сигнал». Если не изменяет память, я и забежал в школу, чтобы встретиться с директором и обсудить с ним «ЧП с завучем».

…В учительской находилась женщина (я её сразу и не узнал), обратившаяся ко мне по имени. Я даже вздрогнул от неожиданности, определив по голосу, что передо мной Екатерина Григорьевна – моя любимая учительница. Три года войны изменили её до неузнаваемости: постарела, кажется, даже поседела, одета была опрятно, но в изрядно поношенном костюме… Неизменным остался только голос, различимый среди сотен, тысяч и миллионов голосов…

Не успел я даже произнести «здравствуйте», как услышал слова Екатерины Григорьевны, обращённые ко мне, как это всегда было свойственно ей, спокойно, но внушительно и даже с укором: «А не поторопились ли вы с осуждением завуча, да ещё в стенной газете?»

Я с трудом удержался от резкого тона, но возразил решительно: «Мы же задержали её с „поличным“ – с ведрами кукурузы из школьного подсобного хозяйства, выращенной на питание осиротевших учеников, отцы которых погибли на войне».

– Я знаю об этом, – тут же ответила Екатерина Григорьевна. – Но муж завуча вашей школы тоже погиб на фронте, и у неё дочь – ученица вашей школы. Так что вы всё-таки «перегнули палку».

– Мы не знали об этом, – только таким образом и смог я объяснить действия комсомольского комитета…

– Вот-вот, я так и подумала. Погорячились, поторопились и обидели. А она теперь места себе не находит: «Как мне после случившегося смотреть ученикам в глаза?» Плачет. Переживает…

Вот такой ещё один «урок» я получил от Екатерины Григорьевны на всю жизнь. Принципиальность – хорошее свойство, если она справедливая. Но ведь бывает и так, как в этом случае, когда «принципиальность» отдаётся большой болью в сердце, ранит его…

Великое множество раз, вспоминая этот случай, я пытался разобраться в нём. Да, формально, комсомольский патруль, задержавший завуча с поличным, был прав. Формально был прав и комсомольский комитет, оперативно осудивший этот факт в школьной стенгазете…

Но «формальность» здесь не подходит, не оправдывает нашего действия.

Естественно, и я, и комитет комсомола должным образом среагировали на замечание Екатерины Григорьевны…

В тот же день я узнал, что она приходила в школу на заседание методического совета преподавателей украинского языка и литературы школ района, проходившего в рамках традиционного августовского совещания учителей…

Когда опомнился, хотел ещё раз увидеть Екатерину Григорьевну, расспросить, где и как она жила в военные годы, но было уже поздно. Потом от кого-то из своих учителей услышал, что она работает в школе в каком-то небольшом селе Барвенковского района. Где точно, – сказать мне не смогли…

Вот и всё. Очень сожалею, но судьба сложилась так, что я вскоре оказался вдалеке и навсегда от родного города и за минувшие десятилетия не смог ни разыскать её, ни разузнать всё о ней…

Вернусь ещё раз к тому школьному «ЧП» с завучем и теми «злополучными» кукурузными початками, которые стали его причиной.

Хотя причина была в другом – в скоропалительном осуждении её комсомольским комитетом и в нашей безрассудной «принципиальности», принёсшей боль и обиду хорошему человеку, да ещё учительнице – вдове фронтовика.

Спустя три месяца после этого «ЧП», перед уходом в армию, я зашёл к ней, чтобы объясниться и извиниться. Но услышал в ответ: «Не надо никаких извинений. Я была не права. Просто какое-то сиюминутное наваждение толкнуло меня на этот поступок. Мне перед всеми стыдно, и перед учениками, и перед учителями. А особенно – перед дочерью. Она плачет и без конца упрекает меня: „Зачем ты это сделала? Мне тоже стыдно перед учениками…“».

Пытался поговорить и с дочерью – комсомолкой нашей организации, попросил её не осуждать мать. А она решительно в ответ мне: «Мама неправа. И не защищай её…».

Самая добрая и светлая память сохранилась у меня на всю оставшуюся жизнь и о других учителях нашей барвенковской (западенской) неполно-средней школы № 2: учительнице русского языка и русской литературы Галине Яковлевне Костянецкой; учительнице математики и всего цикла математических предметов – Валентине Ивановне Бондаренко. Они внесли свою долю, свою «лепту» в моё обучение, воспитание, формирование характера, нравственного облика, в становление человеком. И чувство безграничной признательности, благодарности, любви, доброй и светлой памяти о них никогда не покидало меня. Никогда…

Прекрасным, органическим дополнением, неотъемлемой частью моего человеческого созревания, становления, была сестра Маруся. Единственная. Незаменимая. Несравнимая. Неповторимая. Всё, что в идеале должно быть в человеке, – я находил в своей сестре. Она всего на два года старше меня. Но для меня сестра всегда была образцом высочайшей порядочности, честности, отзывчивости, нравственности, добросовестности, трудолюбия, безупречной прилежности, аккуратности, справедливости, скромности до застенчивости, мудрости и душевной красоты. Я всегда любил её неподдельной трепетной братской любовью и гордился ею.

Такой была Маруся в детские, юные, школьные, институтские, комсомольские годы, в годы своей агрономической, педагогической и общественной деятельности.

Такой она осталась на всю жизнь…

На склоне лет ей была уготовлена трудная судьба. Длительная тяжёлая болезнь и смерть мужа. В 27 лет ушла из жизни невестка – жена единственного сына, оставив на её плечах – плечах бабушки с основательно подорванным здоровьем – заботу о трёх малолетних внуках: старшей девочке не было тогда ещё и шести лет, среднему – четыре, а младшему – девять месяцев от роду. Да ещё рядом 80-летняя мама с искалеченными ногами и постоянными головными болями; страдающий недугами муж; брошенный семьёй престарелый, тяжело больной мамин брат.

На вид хрупкая, как былинка в поле, измождённая неслыханными страданиями и переживаниями – любимейшая сестра моя – Совесть и Гордость Моя – не согнулась под тяжестью свалившихся на её плечи испытаний, устояла, выстояла, не сдалась, не пришла в отчаяние. Это ей вообще не свойственно. Даже в условиях невероятно жестокой, беспросветной нынешней жизни, в условиях кощунственной и циничной псевдодемократии.

И не только не впала в отчаяние, не склонила головы. А ещё нашла в себе силы сохранить верность идеалам, которыми жила всю свою жизнь, отдавать все богатства своей души, совести, сердца, ума, свои знания и убеждения во имя борьбы с жесточайшим злом, обрушившимся на нашу страну, на нашу землю, на наш обездоленный народ, стараясь помочь ему поскорее прозреть, осознать своё положение, исполнить свой долг перед ныне живущими и завтрашними людьми, перед детьми, внуками и правнуками; выстоять перед жутчайшим злом, обильно взращенным в нашей Отчизне – теми, кого иначе, как отродьем рода человеческого, нелюдями, – не назовёшь.

Вспоминая детские и школьные годы (да что там!), вспоминая всю прожитую жизнь, – я в полной мере осознаю, что не быть мне каким вырос и стал, – без прекрасных, добрых, верных, надёжных, безупречных друзей.

О тех, кто был рядом со мной, в зрелые годы, особенно в последнее двадцатилетие, я ещё не раз расскажу. А сейчас не могу не вспомнить, обязан вспомнить самым сердечным словом тех, с кем проходили мои детские и школьные годы, кого я боготворил за доброту и верность в дружбе, за взаимопонимание и взаимовыручку, за надёжность и бескорыстие; за всё то лучшее, что было в них, чем они щедро делились со мною, что я «впитал» от них и пронёс через всю свою жизнь.

К горькому сожалению, большинства друзей моего детства и школьных лет давно уже нет в живых. Многие из них навсегда остались в моей памяти 17-18-летними: их жизни оборваны жесточайшей войной, людоедским фашизмом. Я назову их тогдашними детскими именами, какими мы общались между собой: Павлик Дзюба, Ваня (Вано) Половинка, Коля Власенко. Это самые, самые, самые… И всех троих унесла война. Первые два были сверстниками и одноклассниками сестры, третий – учился со мной в одном классе. Все трое были на год-два старше меня. И этим всё сказано: они стали солдатами и после краткосрочных курсов ушли на фронт в самое трудное время Великой Отечественной в 1941-42 гг. Я же – солдат последнего военного призыва: меня и моих сверстников тоже призвали семнадцатилетними, но уже в ноябре 1944 года. И большинство из нас последние месяцы войны провели в запасных гарнизонах, в полковых школах, в военных училищах, в комендантских частях.

Но об этом позже…

Уроки нравственности и жизнелюбия

А сейчас продолжу воспоминания о довоенном времени, о школьных годах, о наших заботах и тревогах, о нашем настроении, об атмосфере, в которой проходило наше детство, школьная юность, которая формировала нас такими, какими мы стали…

Духовный и нравственный мир моего поколения сформировала жизнь, вся атмосфера в обществе, в котором мы росли. Особая заслуга в этом школы, учителей. Но не только. Воспитывались, набирались ума-разума и у героев книг советских писателей, и у киногероев; в условиях нового, высоконравственного климата в обществе, советского образа жизни, советской коллективистской морали, глубоко товарищеских, дружеских, братских отношений между людьми, в которых не было места зависти, стяжательству, подлости, равнодушию, безразличию к судьбе людей, к судьбе Родины.

В первом классе я стал октябрёнком. На груди моей появилась красная звёздочка с изображением маленького Володи Ульянова, на которого нам хотелось быть хоть немного похожими. Мы старательно впитывали всё, что рассказывалось в книгах о детстве и учёбе великого пролетарского вождя. И песня у нас была своя. В вольном русском переводе это звучит так:

Мы малята-октябрята.
Есть у нас такая цель:
Надо отлично учиться
Строить свою жизнь.

В четвёртом классе я стал пионером. Теперь на моей груди уже был красный галстук, а это особая гордость: «он ведь с красным знаменем цвета одного». В тот день с пионерской линейки летел домой на крыльях…

Старше стали и песни:

Взвейтесь кострами, синие ночи.
Мы пионеры – дети рабочих.
Близится эра светлых годов.
Клич пионеров: «Всегда будь готов!»

Но уже очень хотелось поскорее вырасти, стать комсомольцами. И наши пионерские голоса звучали в комсомольском хоре: