Неизвестный капитан. Восток

Отдали и ушли.

А потом скажи, что уголовники-рецидивисты.

Купил водки и еле потом их нашёл. Так брать не хотели. Замахнул с ними чуток, тогда как выпили вместе, так и взяли. А по мне, если люди порядочные и честные, то не зазорно с ними и рюмку опрокинуть, какой бы они не были масти и как бы их судьба не вывернула-изогнула. Главное, что они ЛЮДИ!.. И ЛЮДЬМИ остались…

Вот такие истории бывают в дороге…

Первый отпуск

Вновь стучат колеса.

Рельсы.

Шпалы.

Его жизни.

Что-то впереди.

Что-то сзади.

Сзади…

А сзади первый послевоенный год.

Первый отпуск за всю жизнь.

Заслужил!

Маршрут простой, не сложный. По кругу. Через всю известную и невиданную страну.

От войны до мира. От Востока до Запада.

Широка страна моя родная

Много в ней всего…

За окнами мелькают и мелькают…

И колеса поезда вновь и опять перестукиваются стыками выбивая железнодорожной морзянкой:

– Приказ номер тридцать командира четвёртого отдельного дивизиона тральщиков: от имени Президиума Верховного Совета СССР, за участие в военных операциях против японских империалистов в составе Тихоокеанского флота, лейтенанта Л… са Михаила Михайловича – командира БЧ-три ТЩ-двадцать четыре наградить медалью «За победу над Японией»…

Отстучали.

Отметили.

Курск

Курск спал.

Тяжело вздыхая запахом пожаров ночи, мглой разрушенных домов, изувеченных, вздыбленных дорог, маревом вчерашней войны.

Люди проснутся позже. Как всегда – чуть раньше восхода солнца. Когда ещё сумерки будут бороться с проявляющимися тенями вчерашних побед, не ушедших и пришедших бед.

В сумерках, в раннем утре легко. Не видно боли. Не видно горя. А поднимающееся солнце уже безжалостно рисует контрасты вчера и сегодня. Оно величаво идёт по улицам и направлениям. По проёмам сгоревших окон, обгоревших крыш. И за светом, за укорачивающимися тенями – люди. Человеки. Разные. Они начинают наполнять грохотом, гулом, криками, разговорами, пылью, шумом шагов улицы. Эхо, осмелевшее за ночь, уходит. Прячется в безлюдных подворотнях и застывших подъездах. Но как оказалось оно боится пыли. Её взлетающие кучи раздроблённой вчерашней гордости и красоты Курска, разбегаются по тёмным и, казалось бы, не приступным уголкам города. И дневному многоголосью нужно снова и снова дожидаться ночи, пока роса не прибьёт всепроникающее напоминание вчерашних боёв.

Город живёт.

Тяжко вздыхая падающими стенами разрухи, но живёт. Пустыми глазницами пожарищ, но живёт. Ночными кошмарами вчера и улыбками завтра, но живёт. Сегодня никто не отменял. Пусть тяжело, но жить просто необходимо.

Направления постепенно уступают место улицам. Ревущие, рыкающие, лязгающие, гремящие грузовики увозят направления разрухи на свалку. За город. Или поближе, в воронки от бомб. В шрамы земли курской. День за днём.

Город оживает рынком. Пёстрым и многоцветным. Шумным и настороженным. Насыщенным и дорогим. За деревянным забором. Рядами навесов с почему-то синими прилавками. Толкучкой. Ворованного и разного. Интеллигентного и скандального. Бессменной, всё также дурно пахнущей и постоянно пьяной круглолицей бабой Маней, много лет торгующей петушками на палочке, словно часовой, до обеда, охраняющей один из входов центрального рынка.

Город просыпается отрывистым, глухим, жалобным лязганьем удара о стену снятой с железной, кованной петли широкой и толстой металлической ленты, опоясывающей на ночь дверь магазина. Одного, другого, третьего. Многих. И к ним тянутся люди. За продуктами. Пусть по карточкам. Но всё же что-то. К вещам и тряпкам. Там как повезёт.

А ещё к воде. С ведром, бидоном. К воде. Вода она нужна.

А магазин «Фрукты-овощи»? С витриной и безмятежным, огромным плюшевым медведем, пьющим сок. И кучей ребятишек у стекла. У стекла, за котором есть детство. За которым не слышно войны… Сытый мир огромным плюшевым медведем…

Город наполнен голосами хриплых громкоговорителей, поющими и рассказывающими. Помогающими. Останавливающими всё голосом новостей. Постоят послушают и дальше, за работу.

А после работы на вокзал. На старом деревянном, забитым до висящих на дверях людях, трамвае. К паровозам, встречающим возвращающихся победными паровозными гудкам. Кто на вокзал, а кто на почту. Ждущие и верящие. Нашедшие и потерявшие. Боящиеся маленького треугольного конверта с казённым началом: «… Ваш…». Дальше может быть только маленький тлеющий уголёк надежды: «…без вести пропал…». А вдруг?!

Почта.

Послевоенная почта.

Когда на всю страну один и общий адрес: «До востребования».

По мере расчистки завалов, восстановления разрушенного, появляются и адреса, но этот самый надёжный. Почта, как центр поиска родных родными. Своими своих. Воевавших. Погибших. Пропавших. Перемещённых. Эвакуированных. Вернувшихся.

Война-то какая была! Раскидала так, что пойди сыщи по всей стране. Куда занесла лёгкая и не лёгкая. Пойди найди, кто, кого и где приютил-приголубил, где, кто дал кусок хлеба, да крышу над головой. И не важно, где, как и с кем – главное живы. Главное, что вернулись. И низкий поклон тем, кто не дал сгинуть в этом бешеном протуберанце хаоса. Буря прошла, а собираться в кучу надо. К своим могилам, к своей земле. Погостили и будет. Хотя… Эта война сделала всю страну огромным домом с множеством комнат и коридоров. Одним двором. Одной спальней. Одной кухней. Одним на всех куском хлеба. Одной бессонной ночью… Найтись бы, да вернуться! К маме…

А на главпочтамте – телеграмму. Нацарапал измученным плачущим и скрипящим чернилами пером: «В Курске Доехал хорошо всё нормально через неделю выезжаю домой Двадцать шестого Улан Удэ Михаил Л…с».

А рядом, за стойкой девушка.

Одни глаза.

Худенькая и красивая.

И сердце остановившись летит.

Не подойти.

Вот она судьба!