Город скорби

… сам знаешь. Игорь бросает стакан на пол. Сволочи они!

Я смотрю на Игоря, который припадочно шагает в сторону туалета. «М-да». Вот поэтому мне и не нужны женщины, они не заполнят мою пустоту. Могут ли женщины наполнить нас светом? В нас и так хватает тьмы, зачем примешивать туда чужую? Вон они – женщины – стоят, пьют, смеются. Ещё недавно они обсуждали астраханского душителя, маньяка, психопата. А теперь стоят, будто и не было ничего. Здесь никто и никогда ничему не научится. И я говорю про мир вообще, не только про эту вечеринку, про этот город. Маньяк убивает женщин, но они всё так же ищут своего принца. Прыгают в машину к первому встречному, ведутся на красивые слова. Их очень легко купить. Очень.

И мне даже тяжело представить, что бы я думал, если бы у меня была девушка. Я бы не стал её бить или ещё что. Я бы даже ругаться с ней не стал. Мне это не нужно.

Я лишь хочу заполнить пустоту внутри себя. Реализовать себя, стать чему-то утончённым. В детстве я очень любил лепить, а ещё я любил специальным ножиком резать пластилин. Вырезать фигурки, детальки, творить нечто новое. Каждый из нас хочет быть творцом.

Творцом!

Так что не нужно пытаться заткнуть пустоту другими людьми. Из этого ничего не выйдет. А что до девушек, то они так и продолжат умирать. Пока они чему-то не научатся.

Или пока не получится вылепить идеал.

О! А вот и уведомление с моего сайта (посвящённого астраханскому убийце).

Комментарий – «Чел, откуда у тебя такие сочные подробности? Ты там выдумываешь что ли?)».

Хе, «выдумываю», хе.

Я хочу пламени

Как-то раз мой отец сгорел. Это был самый обычный пожар. Самый обычный огонь. Знаете, там ещё был такой звук – «треск». И ещё был другой звук – «хруст». Ну, ещё были крики. Кричали разные люди. Ещё орали (именно так) животные. Много всего тогда сгорело. Но всё горело без каких-то чудес или посторонних вмешательств. Просто огонь, просто пламя, просто смерти. Очевидицы видели, как на улицу выбегал горящий ребёнок. Это была маленькая девочка. «Она была такая тоненькая, маленькая».

А что про неё ещё скажешь?

Это уже бежал полутруп. Никто даже не знал, какого цвета её волосы. Они горели, да, очень ярко. На ней пижама была или что-то вроде. Один мужичок потом говорил – «я мясо с картошкой жарю, оно скворчит так сладко, шипит, кровь пенится, а шмат начинается трещать и меняться». Так и кожа девочки – чернела, слезала, превращалась в золу.

Ей, конечно, пытались помочь. Но всё было тщетно. Она сгорела. Упала на землю, ударилась пару раз в конвульсиях, да и затихла. Вам её жалко?

Жалко, да?

Да не очень. У неё же все сгорели в том доме. Кролик тоже сгорел, хомячок сгорел, маленький брат (ему было три месяца) сгорел. Отцу голову чем-то прошибло, мать задохнулась. Причём ещё и ползла, харкалась кровью, плевалась лёгкими, но ползла.

Так и умерла от удушья на лестничной площадке. Темно же было тогда, эксперт пару раз об её голову – хлобысь. Спотыкался бедняга этот. А голова смешно прыгала и булькала – так говорили соседские мальчишки, для них всё было в новинку, им не хотелось грустить.

А вот откусить большой кусок от пирога из слухов им очень даже хотелось.

Отец мой тоже сгорел, но о нём чуть позже. Там была одна очень смешная ситуация. Курьёз какой-то! И не знаешь – плакать или смеяться? У меня от смеха слёзы пошли, я заодно и другую байку вспомнил.

Как же я хочу вам всё рассказать! Ух! Не зря мне папа говорил, что у меня талант разные байки рассказывать. Даже в раковом отделении люди смеялись. И знаете что? Я там не про политику шутил, не про глупых американцев, я там шутил про рак. И они хохотали. Вот же времена, вот же люди… Сейчас люди совсем плохи стали. Назовёшь чью-то маму шлюхой (в шутку), а они и кричат во весь рот. Кулаки оголяют, потеют. Я с таким подрался один раз. Дал ему со всей силы в нос, а у него и кровь хлынула. Этот увалень упал на пол, да и давай орать. Орёт, визжит, кровь брызжет. Отврат какой-то. Я его пару раз ударил ботинком в живот, крича при этом – шлюха шлюха шлюха шлюха

В том доме (что сгорел к чёрту!) жила старушка-инвалидка. Она совсем (почти) не слезала со своего инвалидного кресла. Довольно стильная коляска, на которой я бы с радостью разогнался.

Врезался бы в какую-нибудь женщину, ущипнул бы её за ляжку, извинился и поехал бы дальше.

И эта старушка загорелась. У неё вроде как халат загорелся, ярким пламенем. Горит и трещит, сучий сын. Кусается. Старческая кожа начала плавиться. А там что? Кожа и кости. Немного тяп-тяп, всё, кости. Огонь и кости перемелет. Ему всё нравится. Я эксперт по огню (уж папа не зря! ).

Горит старушка, вопит старушка, катится на своей сидушке. Решила скатиться по лестнице в руки пожарным. Вот уж план, смех. Катится, набирает скорость, влетает в окно, что было в подъезде расположено. Умора, блин! Представьте: улица, снег, холодно, грустно. Тут о-па, летит чудо по небу. Горящая старушка на своей коляске. Летит, горит, кричит.

Все видят, как обугливается её кожа. Как белеют кости. Как скворчит мясо. Красный и нежный «биф» превращается в чёрную копоть.

Она падает на асфальт, треск, пепел, охи толпы. И что вы так разинули рты? Она сдохла! Лучше посмотрите сюда. Полицейский в спешке покинул пост, хотел свою любимую жену спасти. И кошку. Вот уж ирония, но кошку звали «Дымка». Ржу.

Огонь ест первые этажи, полицейский падает на снег и начинает рыдать. Драматичный жест, ничего не скажешь – руки во все стороны, охи и ахи, грудь вздымается, слёзы текут по глазам воротнику рукам по кобуре. В каком-то помутнении он достаёт пистолет и стреляет в огонь.

БАМ БАМ БАМ БАМ БАМ

– Умри, сука. Умри, падла. За жену! За Дымку! За этих людей. Сука ты, огонь, мразь ты, огонь, подо-о-онок. Паскуууда! Мерзость в очах Господа! Поганая чувырла!

КАКАЯ

ТВАРЬ ТЫ

И напоследок.

БАМ

И себе мозги тоже вышиб. Уж и не знаю, кто кого. Огонь или полицейский этот? Свихнулся приятель под старость лет. Это же надо, в огонь стрелять, чушь какую-то молоть. Шесть казённых патронов и все в никуда. Куда только смотрят в школе МВД? Надо же экспертизу проводить, нет? Потом вот такие приходят домой и начинается. Как хорошо, что я с ним не жил. Как хорошо, что я тут вообще не жил. Огонь человек сорок за один день шлёпнул. Пока что – рекорд.

Эх, помню там пожарники шептались, оборачивались, показывали на меня рукой.

А я всё понимал.

Один из них сжал крепко перчатки, отдал свой шлем товарищу в руки, попрыгал на месте (псих?), ещё немного помялся, а только потом пошёл в мою сторону.

Подошёл, сел на колено, встал, помял форму, почесал щетину. Покачал головой, топнул ногой, сплюнул, сглотнул, поперхнулся, начал кашлять.

– Понимаешь…

– Понимаю – уверенно отвечаю.

– Папа твой, приятель наш…

– Герой?

– Да… ДА! Если бы не он, то тут бы ещё больше людей сгорело.

(ещё больше!)

– Но он не выжил, так? – спрашиваю.

– Завалило его на верхних. Ох, блин… У меня слов нет, мы все в растерянности. Прости нас! Не спасли мы его. Но очень хотели. Очень-очень-очень. Витька как ринулся (руки пожарного выплясывали чечётку), Борька! Да Борька, да как! И… Ну! Ничегооо.

(тяжёлый вздох)

Он положил мне руку на плечо, а я почесал нос. Мне всего тринадцать, но отец меня многому научил.

И не это главное, главное то, что теперь я буду получать пенсию и не только. Этот вопрос был изучен мной заранее. Если папка бы геройски погиб на своей любимой работе, то нам бы с матерью платило государство.