Магические очки

– Помилуйте! Это безбожно! Вы можете уморить, или, вернее сказать, убить человека. Ему надо совершенно другие средства, а именно, я начну тем, что: первое, пропишу крупинки. Главная сила состоит в том, что их надо принимать с осторожностью: они так малы, что часто остаются во рту и не попадают в желудок. Второе, должно переместить больного в большую чистую комнату, открыть окна и озаботиться, чтобы никакое душистое растение в ней не находилось; и наконец, третье: умеренная диета – в первые двое суток вовсе не давать больному пищи, а на третьи взять крылышко цыпленка, сварить в воде, прибавить туда чайную ложку манной крупы, особенно не класть никаких кореньев; бульону он может скушать десять ложек в день, а на цыплячье крылышко смотреть для возбуждения аппетита; это должно продолжить две недели, – а там мы увидим, можно ли увеличить пропорцию.

– Ха! ха! ха! он умрёт с голоду, – сказал аллопат.

– А вы его уморите кровопусканием, пиявками и микстурами, – с учтивостью отвечал гомеопат.

Тут я взглянул на Парашу; она подавала глазами знаки, что должно поторопиться; я вышел из терпения и обратился к докторам; которые завели спор.

– Господа, покорно благодарю за ваше усердие отправить меня на тот свет; еще раз повторяю, я здоров, не хочу лечиться и принимать никаких микстур и крупинок: последние трудно рассмотреть и несколько месяцев надо учиться глотать. Выйдите, я оденусь, отправлюсь к моим родителям, и если нужно, то стану пользоваться домашними средствами.

Г. Шарон сам принялся расспрашивать меня, и уверившись в одном только ушибе, сказал докторам, что отправит меня к отцу; он дал им за визиты и гг. медики вышли, бросал друг на друга ужасные взгляды. По этим взглядам всякий мог бы догадаться, что гомеопат дал бы сопернику крупинку в куриное яйцо, а тот охотно влил бы ему семь гранов тартара медицы.

Я встал с постели, оделся с помощью товарищей; а они вместо новости рассказали мне: к Параше пришла молоденькая сестра, прекрасная девушка, только очень печальна на вид.

Я окончил мой туалет и сказал товарищам:

– Спасибо, братцы! Теперь пойду в кухню мыться, переменю припарки.

Некстати услужливые приятели побежали за мной. Саша, увидев меня из горницы кухарки, вскрикнула от радости.

– Что это значит? – спросили некоторые из товарищей.

Проворная Параша объяснила:

– Девушка испугалась; человек в крови показался ей странным. Не бойся, сестрица! Выйди сюда; мне некогда; я кушанье готовлю; а ты ничего не делаешь; возьми согрей припарку и подай этому барину.

Саша с заметной радостью исполнила приказание новой родственницы; она не могла взглянуть на меня, чтоб не обнаружить тайны; я с восторгом принимал помощь милой девушки, и поспешно вышел, чтобы отклонить всякие подозрения.

– Переменяйте, сударь, почаще припарки, – повторяла Параша; – сестра до обеда останется здесь, и от безделья станешь вам их согревать.

Не было больного послушнее. Я беспрестанно бегал на кухню, улучал минуту, чтобы поцеловать Сашу и уверить, что скоро буду с нею неразлучен. Перед обедом князь шепнул мне:

– Антоний! Тереза что-то замечает. Отпросись по случаю болезни домой, Параша уведет Сашу к тетке, возвратится, скажет о квартире; и я пришлю к тебе Якова с запиской. Домашних уверь, что заночуешь здесь, я заверну к вам и позабочусь о хозяйстве.

Получив отпуск, я ещё раз сбегал на кухню, посмотрел на Сашу, и ушёл.

Матушка охнула увидев любезного сынка с подбитою щекою. Засуетилась, забегала, расспрашивала; все люди в доме суетились, подавали мне припарки и разные средства, какие могли придумать. Я с нетерпением ожидал Якова, забывая чувствуемую боль, бегал к часам и к окошку.

– Антонушка, ложись в постелю, – сказала матушка. – Посмотри, ты сам на себя не походишь, похудел.

– Это незаметно, – возразил отец; – он, слава Богу, довольно плотен, а захворал небось от шалостей; да, от шалостей своих – они стоят мне много денег.

– Прекрасно! Вот нежный родитель! Худо, если отцы любят деньги больше детей!

– Да! И плохо, если родные матушки балуют их!

Слово за слово, и любезные родители поссорились не на шутку; к счастью, приказчик уведомил, что на площадке большой пригон быков; рогатые животные переменили материю, последовало перемирие, супруги обнялись, поцеловали меня. Отец пошел на торговое место, а матушка осталась свободно любоваться мною.

Вот явился и посланник; он подал мне записку. Ах! какую записку! Ее писала Саша: в улице Де… в доме под № 421-м. «Антоний! Спеши утереть мои слезы!» – Я поцеловал бумажку.

– Спасибо, Яков! Вот тебе на водку!

– Что это, Антонушка? – удивилась мама. – Ты целуешь письмо? А ну-ка покажи…

– Нельзя, матушка! Вы не поймете: это задача самая трудная; но теперь она решена. Прощайте! – Я взял шляпу и пoбежaл из дому.

Старушка, дожидавшаяся у ворот, на вопрос, где живёт тетка Параши? – отвечала: – Пожалуйте, барин! Я жду вас! Марья Лексевна. Девушка ваша плачет!..

– Плачет? Ах, поспешим к ней!

В минуту Саша очутилась в моих объятиях.

– Ах, Антоний, я начинала думать, что ты не придёшь! Оставил меня!

– Несправедливая, можно ли так говорить? Я летел к тебе, несмотря на жестокую боль от ударов проклятого Тумакова!

– Антоний! Какая ночь! Не могу вспомнить без ужаса. Если б ты знал, что я чувствовала, когда пришли доктора? Я чуть было не изменила тайне, хотела бежать к тебе… Параша меня удержала; все суетились, кричали о твоей болезни; одна лишь я не могла видеть и ухаживать за тобой.

– Милая, несравненная девица! Несколько часов горести я заменю годами верной любви!

Саша обнимала меня, целовала, смеялась и плакала как ребенок. Первые восторги прошли, и старушка, тётка услужливой Параши, приступила к нам.

– Племянница моя привела ко мне барышню, уверила, что вы люди добрые, честные, ищете квартиры; я отдаю в наём одну комнату, чистую, покойную, окнами на улицу, только с уговором: жить смирно – я пуще глаза берегу доброе имя.

– Разумеется, милая старушка! Покажи мне горницу. – Я осмотрел и остался доволен. – О цене условимся после; теперь сделаем самое необходимое: вот тебе деньги; сходи на рынок, купи кровать, подушки, тюфяк и одеяло. Еще рано, ты успеешь; остальную мебель купим после.

Тётка Марья взяла деньги и смиренно пустилась за покупкой.

Я остался один с Сашей; часы летели, казались минутами; приход князя с Лестовым прервал нашу беседу.

– Здравствуй, Антоний! Мы спешили поздравить тебя с новосельем, познакомиться с прелестной Сашей.

Робкая девица краснела, едва могла отвечать на вопросы и шутки моих приятелей.

– Теперь недурно было бы послать за ужином и вином; мы спрыснем квартиру, поздравим, как водится, и составим план твоей новой жизни.

Тем временем тётка Марья возвратилась с носильщиками.

– Ну, сударь, насилу могла купить! дороговизна ужасная! Купцы, прости, Господи! сущие дьяволы! готовы взять вшестеро, ограбить человека; однако ж я кое-как выторговала целых два рубля тридцать копеек. Извольте взять и сочтите покупку.

– Что считать? Вели внести и поставить; я верю тебе, а между тем позови сюда дворника.

Тот скоро явился, я дал ему паспорт Саши, назвал ее сестрою, а в доказательство положил ему в руку серебряную монету, написал записку, и отправил в трактир за ужином и винами.

Дворник, довольный щедростью новых жильцов, охотно пустился в командировку за съестными и питейными припасами, и на крыльце затянул песню.

Ах ты милая сестрица!
Белолица, круглолица, красная девица!
и так далее.