Индульгенции

Я знаю, что за мной следят через камеру, которая висит на потолке, поэтому не приближаюсь к Анне, и она уже привыкла, что этого нельзя делать. Она, как обычно, спрашивает, как мое самочувствие, и не болит ли у меня что-то, но сама выглядит ужасно. Кажется, что ее все это изматывает в два раза сильнее, чем меня. Глядя на ее изможденное лицо, я чувствую, как внутри кипит злоба и как тянет меня вырваться отсюда и голыми руками задушить Константинова, но знаю, что это не поможет.

– У Коленьки опять было это, – жалуется Анна после того, как я заверяю ее, что дела идут на поправку. – Опять… – она прерывается, прячет взгляд, но я вижу, что она пытается сдержать слезы. – Я думала, в этот раз все будет совсем плохо. Но его откачали.

– Не плачь. Все наладится, – стараюсь говорить ровно и уверенно. – У нас есть немного денег, я откладывал – на случай, если экстренно что-то понадобится. Карточка дома, в комоде, код там же

– Тебе сейчас нужны деньги на адвоката, – быстро протирает глаза Анна. – Нужно спасать тебя.

– В комоде еще нычка, поняла?

– Да. Леша…

– Что?

– Скоро надо нанимать репетитора будет. Мы с Коленкой одни не справимся. Ты узнал, кому надо заплатить, чтобы тебя выпустили?

– Пока никому. Все разбирается по закону, просто нужно поговорить с юристом, а у него какие-то проблемы. Если будет совсем хреново – возьмешь карточку. Немного протянете, пока я не найду способ заработать – либо на зоне, либо на свободе.

– Слушай, – Анна подбирается поближе и говорит низким шепотом. – Они же не могут по-настоящему посадить. Ты же просто на машине ехал. Я вот этого не могу понять.

– В этой стране все могут, – качаю головой. – Будь дома, следи за новостями. И попробуй дозвониться адвокату.

– У него выключен постоянно. Я не знаю, что там такое, – продолжает шептать. – Давай, ты узнаешь, кому…

– Прекрати это обсуждать здесь, – шиплю, глядя ей прямо в глаза.

Она замолкает и отстраняется. Она должна понять, что я гораздо больше переживаю за нее и сына, чем за свою судьбу.

Мы обмениваемся короткими фразами, заверяя друг друга, что все скоро наладится. Льем воду без какого-либо смысла. Она уходит домой, а я – в камеру. И все по-старому. Никакой определенности. Кажется, этим они и изматывают меня. И им это удается.

Миша куда-то переехал, и я стал больше общаться с парой других мужиков. Один из них – он представился Адамом, – держится особняком и совершенно не унывает. На его лице почти постоянно тонкая, насмешливая улыбка – то ли для одобрения собеседника, то ли для издевательства.

– Ну как? – интересуется он, когда я возвращаюсь. – Поговорить хоть дали?

– Да, – машу рукой и подхожу к развалившемуся на шконке Адаму. – Говорить-то особо не о чем. День за днем одно и то же. И Константинов тоже…

– Про него разговор короткий, – прерывает меня Адам. – Он мужик сволочной, будет тебе постоянно на что-то намекать, водить за нос, давать отводы потом и всякую дребедень. Просто разводит на суммы, которых у нашего с тобой брата нет и быть не может. Я тебе говорю – тут надо адвоката иметь нормального.

Молча киваю, потому что мне уже просто неудобно рассказывать про своего адвоката, вроде как назначенного государством.

– Ты смотри, по твоей теме больше, чем колонию поселения дать не могут, шаришь? И неважно, кто там чей сват-брат. Тебе главное – не заскочить на более крутую тему, не натворить чего здесь. Самое хреновое – если там кому проплатят тебя, чтоб пырнул какой-нибудь завсегдатай или спровоцировал.

– А может быть такое? – с недоверием спрашиваю у распалившегося на болтовню Адама.

– Говорят, – пожимает он плечами. – Но настоящие уголовники настоящую зону и топчут. А тут вообще условку дать могут, ты ж без особой жестокости.

– Слушай, а ты-то сам тут за что? Сколько говорим, я даже не спросил.

– Да, по мелочи, – растягивая слова, отвечает Адам. – Пару человек на бабки кинул, жду суда. Но у меня адвокат – жопа в мыле, как работает. У меня уже улик защиты больше, чем обвинения, и никто меня не посадит, зуб даю.

Я понимаю, что если не сейчас – то никогда, и надо брать быка за рога.

– А может твой адвокат и мне помочь? За бабки, естественно.

– А че с твоим?

– Да он вообще ни мычит, ни телится. Дал мне какие-то бумажки подписать, да и свинтил. Типа готовит улики. Даже не спрашивал ни о чем.

– Государственный, че ты хотел, – улыбается во весь рот с идеальными зубами Адам.

– Так что?

– Да не вопрос. Дашь мне номер твоей жены, чтобы он с ней на воле вышел на связь. Если ей доверяешь. А я его при встрече выведу на тебя самого. Он официально возьмет твое дело – скажет, что и как нужно написать для этого. Понял?

– Ага. А дорого берет-то? Ну, в ымсыле…

– Да не парься ты, – Адам встает и крепко хлопает мен по плечу. – У тебя семье кормилец нужен. А ты тут чалишься, как дурак. Если что – должен будешь. В долгий ящик.

Я благодарю Адама, и нашу беседу прерывает надсмотрщик, который вызывает его на встречу. Адам подмигивает мне и неторопливо собирается на выход, несмотря на команду вертухая поторопиться. Вот он, несломленный человек. Рядом с ним я себя начинаю ощущать тряпкой, которого ломает чувство вины. Вот так эти твари и ломают людей. Меня даже не били, а просто держали в неведении, и все.

Но ничего, если сейчас Адам поможет, то уже на следующей неделе я…

Антон

…и визжит свое любимое.

– Faites-le moi, Antoine, faites-le… moi!

Чертов французский. Не переношу его, как и любой язык, которого не знаю. Впрочем, значение этой фразы мне известно. Нет, чтобы поорать на языке, который я знаю. За это я отключаю осторожность и заканчиваю сильными, напряженными толчками, чтобы доставить Лере как можно больше дискомфорта. В любом случае, никого из нас эта боль не может отвлечь от факта одновременной концовки, но свои, как выражается Алекс, моральные дивиденды я получаю.

Пока жар медленно расходится по всему моему телу в унисон спадающему стояку, а я сам неподвижно валяюсь на постели, мне совершенно спонтанно вспоминается, как мы познакомились с Лерой. Это не было ключевым моментом в моей жизни, как и весь этот роман, но было в этом знакомстве нечто свежее, задорное. Нечто, что заставляло сердце биться чаще. Я периодически ездил тогда в один теннисный клуб на Сестрорецком Разливе, и в один из приездов мой спарринг-партнер попал в ДТП. Я был немного расстроен, но получил предложение поиграть от Леры, и наши уровни были довольно близки, а потому игра удалась. Я, конечно, выиграл, и мы заболтались в местном баре – «Саша-С», кажется, – а потом как-то совершенно невзначай оказались в вип-раздевалке, причем часть меня находилась уже внутри Леры. Можно ли назвать такое знакомство романтичным, я не знаю. В общем-то, мне плевать на этот критерий. В большей степени меня озадачило то, что это знакомство продлилось, и я не был им разочарован.

Лера включает телевизор без звука и достает мобильник. Куда там торопиться в душ, действительно. Я кладу под голову подушку и бессмысленно пялюсь на видео какого-то клипа с полуголыми девицами, негром в шубе и искусственной собакой. Интересно, как долго нужно смотреть такие видео, чтобы снизить свой ай-кью до нуля?

– Прикинь, – толкает меня в бок Лера, листающий новости на своем айфоне, который не отпускает ни днем, ни ночью, – в одном из наших ЗАГСов две девицы расписались на основании того, что одна из них по документам – мужик.

Да уж, кто о чем, а вшивый – о бане. Но нет, намек не пройдет.

– Милонова на свадьбу пригласили? – отпускаю сухую шутку и больше никак это не комментирую.

Лера смеется слишком громко для такой шутки, но это нормальная практика. Я же даже сейчас, уже начав расслабляться, не могу не думать о ситуации с Аней и ее супругом-неудачником. Сафронов через свою дочь оказался флешь-роялем для этого кретина. Строитель, учредитель нескольких дочерних и сопряженных фирм, оффшорщик, хороший знакомый Ротенбергов и один из главных распильщиков «Зенит-Арены». Абсолютно неслучайный человек, с которым не стоит встречаться на узенькой дорожке. Даже если бы работяга случайно поцарапал своей «газелью» невменяемую Настеньку, он не только сел бы, но и остался на всю жизнь в кабале на стройках какой-нибудь из фирм Сафронова работать за батон. А тут-то ситуация похлеще, и ставки повыше. Уверен, лет двадцать назад Лешу и его семью не стали бы мучать судебным процессом и изолятором, а просто порешили бы одним днем. В каком-то смысле, для семьи так было бы легче.

– Тяжелая неделя будет, – вздыхает Лера.

Поглаживает себя по левой щеке и губам, словно намеренно обращая мое внимание на свое странное родимое пятно размером с рублевую монету и тонкую крошечную бородку. О, да, уж этот-то клоун знает, что такое тяжелая неделя. Но в этом его суть – жаловаться на то, за что обычные нищеброды благодарили бы господа бога сутки напролет. Да и мне нравится то чувство легкого раздражения, которое у меня вызывает его нытье. И, несмотря на безвкусный дизайн лериной квартиры-студии, я регулярно убегаю сюда из своей полупустой съемной халупы в сто пятьдесят метров с вечно осенним видом Крестьянского переулка. Лера поглаживает меня по груди, и я отвечаю взаимностью, рискуя навлечь на себя новую волну его интереса. Занятно, но Лера никогда не прикасался к женским прелестям. Вообще никогда. То есть, весь юношеский возраст он решал этот вопрос вручную, благодаря дистанцировавшей его от девчонок матери, и только ближе к восемнадцатилетию, наконец, осмелился найти себе партнера. Он не пробовал ничего, кроме близости с мужчиной, и даже не знает, вызвало бы у него какие-то приятные ощущения женское тело. Просто отторгает саму мысль о том, что им можно пользоваться и наслаждаться. В глубине души я сочувствую ему и отчасти презираю, но отказаться от соблазна попользоваться его слабостью не могу. Некое странное, почти животное влечение во мне всегда расслаивается на обе стороны и растекается по всем частям тела обоих полов. Впрочем, я всегда презираю тех, с кем занимаюсь сексом. За одним лишь исключением. Единственным исключением.

– Знаешь, иногда мне даже жаль, что ты не совсем на одной волне со мной, – со вздохом.

– В смысле?