Индульгенции

– По версии следствия, точка столкновения была вычислена на самой «зебре» или менее, чем в полуметре от нее. Диапазон широкий, но весь он проходит в рамках неуступления дороги пешеходу.

– Ага, – быстро кивает, глядя на меня круглыми глазками.

– Но у нас есть ключ – Леша и сам не уверен, но ему кажется, что столкновение было много раньше, и тело оказалось выброшено за переход только потому, что само прыгнуло на кузов. Это принципиально важно, потому что при должном расстоянии, даже со скоростью сорок-пятьдесят километров в час, любой независимый эксперт нарисует картину, по которой Леша не мог предугадать появления пешехода и иметь шанс сбавить скорость до точки соприкосновения по версии следствия.

– А что может доказать это?

– Вот именно. На каком основании нужна будет повторная экспертиза – это хороший вопрос, – вздыхаю и провожу кончиком пальца по краю кофейной чашки. – Нам нужны любые свидетельства – записи, показания; может, нестыковки в протоколе, противоречащие каким-то другим фактам.

– А ты сможешь это найти?

– Я очень постараюсь. Мы с Лешей все обсудили, и теперь я буду работать в этом направлении.

– Говори, если что-то будет нужно, хорошо?

Господи, что мне может быть от вас нужно? Мне нужно, чтобы Адаму не заблокировали счета, оформленные на его дочерей, и он расплатился по вашему, ребятки, делу.

– Конечно.

После обеда с Анной я уезжаю на заседание по очередному разводу, ощущая тяжесть в животе и какое-то странное предчувствие, свербящее в глубине черепа, но это явно из-за отвратительной погоды – размытой снежной грязи и накрапывающего дождя, – и этим вечером я вряд ли смогу…

Антон

…для клуба, который вполне соответствует вкусам окружения моего папки. Дорогой ресторан и такой же дорогой стриптиз-бар, в который заказан вход таким, как печально известный Леша-водитель. Не знаю, смогу ли я чего-то добиться от отца, но лучшего места, чем тусовка в вальяжной атмосфере стриптиз-клуба для избранных, мне пока не найти.

Телефон отца не отвечает, и я прохожу по клубу, пытаясь вытянуть глазами из толпы знакомые черты, но пока мой взгляд отвлекают телки, обосновавшиеся на диванах с клиентами и бодро пляшущие на масштабном танцполе под какую-то дрянную смесь дип-хауса и электро. Одна из девиц – слишком плоская даже для гимнастки, у нее слишком грубые черты лица и слишком скованные движения. Аппетитной ее можно назвать разве что в том смысле, что белая вермишель у нее на голове вызывает стойкое желание заказать китайской еды. Не хватает разве что мяса и кунжута. Тем не менее, и ее трусы полны наличности. Мне кажется, что в таких тусовках, даже если одеть в стринги побритого медведя, пьяные дядьки родом из девяностых напихают ему полную обойму долларов и евро. Разборчивость этого контингента, мягко говоря, далека от совершенства.

Когда я нахожу отца, он уже подшафе, но в меньшей степени, чем его товарищи по ложе. Он пожимает мне руку и обнимает меня, отчего меня довольно сильно дергает. Рефлекс, что поделать.

– С наступающим, что ли? – перекрикивая музыку, орет мне в ухо отец.

– Не рановато? – усмехаюсь в ответ.

– О чем ты хотел поговорить?

– Здесь есть спокойное место?

– Пойдем в курилку, – показывает на дверь, которую невозможно рассмотреть в этом освещении, если не знать о ее существовании.

Шумоизоляция в тускло освещенном помещении за дверью далека от идеала, но здесь хотя бы можно не орать в ухо, чтобы друг друга услышать. У дальней стены стоят еще двое весьма упитанных господ, в стороне от них – две тощие девицы. Плевать. Отец закуривает, и я начинаю наступление.

– Своеобразное заведение.

– Я давно не бывал в таком формате. Стал слишком приличным, – вздыхает отец. – Ну, а что такого?

– Ничего. Помнится, ты мне как-то говорил, что остепениться никогда не рано.

– Это для тебя, – тычет в меня своим пальцем-сосиской. – А я уже свое наостепенялся. Время лечит и калечит, Антон. Имей это в виду, когда снова начнешь меня за что-то осуждать.

– Да нет. Я тебя никогда не осуждал.

– Правда?

– Да. Просто высказывал свое мнение насчет твоих поступков, – пожимаю плечами и опираюсь на стену, сжимая кулаки в карманах джинсов.

– Ну, значит, я это понимал не так. Как ни крути – всем нужно иногда расслабляться.

– Но кто-то это делает на яхте и в клубе с девочками, а кто-то в СИЗО, – говорю достаточно громко, чтобы было слышно на другом конце курилки

– Послушай, – отец выбрасывает сигарету и подходит ближе. – Тут приличные люди отдыхают. И такие вещи здесь слышать на принято. Не выставляй меня идиотом.

– Это недорогого стоит. Ты и сам иной раз неплохо справляешься, – не меняя тон речи, парирую.

– Интересно, – обхватывает себя руками – видимо, чтобы не дать волю притаившейся внутри силе зеленого змия. – И к чему это?

– Ты же знал все про запись, о которой говорил не так давно, так?

– Какую запись?

– Видео с дочерью Сафронова.

Отец поджимает губы, почесывает щеку, облизывает губы – в общем, успевает за несколько секунд сдать всю ту панику, которая поднялась в его душе. Совершенно прозрачный человек, при всем своем монолитно-каменном имидже.

– Допустим, я понимал, о чем это. И как это тебя касается?

– Я просто в курсе, – показываю, что я готовился к этому вопросу, и остаюсь совершенно спокоен. – Просто в курсе того, как ты лагаешь. И мне это не нравится.

– Чего ты хочешь?

– Все просто…

Игорь

…и мне нужна эта запись. Цели я тебе все равно не стану называть.

– Черта с два, – я достаю из пачки еще сигарету, чтобы успокоиться, но дрожь в руках, с которой я это делаю, выдает меня, а это неприятно.

– Почему?

– Потому что мне это неинтересно, – раскуриваюсь, приводя дыхание в порядок. – Я не знаю, кто там виновник, да и не хочу знать.

– При чем тут это? – сопляк, наконец, отлипает от стены и встает передо мной, выпрямившись во весь рост.

Все равно тебе выше папки не прыгнуть. Не знаю, что ты там задумал, но я тебе не дам своей дурной головой устроить мне проблемы с людьми, которых я уважаю. Эта Европа сделала тебя таким – любителем либерального дерьма, законности и порядка. Типа надо наказать кого-то, чтобы друг неповадно было. Это никогда не работало у нас. Мы живем в системе, основанной на тупом животном страхе, а не на осознании перспективы ошибок. Мы выживаем тут, а не в бирюльки играем. Но куда вам…

– При том, что это мое дело. А ты-то при чем? В Робин Гуда поиграть решил?

– Какая тебе разница? – его голос срывается, и это начало конца. – Я просто хочу дать людям знать правду, может быть.