Индульгенции

– Самый мой яркий опыт был в позе «шестьдесят девять». Одновременно с партнером. Нет ничего ярче этого ощущения. Ты точно не хочешь попробовать? Ну, как-нибудь.

Пожимаю плечами и молча встаю с постели. Если я скажу, как есть, обиженного нытья будет на неделю. Это мы уже проходили как-то раз. Иногда мне кажется, что Лере проще было бы сменить пол, чем каждый раз так мучиться с уговорами. Но это дорого, а он не такой богатый и успешный, каким хотелось бы быть любому нестандартному пареньку на его месте. Зато он сублимирует недостатки нежности своей псевдотворческой работой в среде продюсеров ПиЭмАй. Некоторые люди никогда так и не поймут за свою жизнь, где проходит тонкая грань между интеллектуальной или творческой деятельностью и страданием херней во имя подкормки своего эго. И Лера из таких.

– Я голоден. Хочешь пиццу или фалафель? – слышится голос Леры.

– Нет.

Я немного проголодался, но не хочу задерживаться здесь. Хочу поесть в одиночестве. Каждый раз, как только Лера подкрепится и дернет светлого пива, он начинает задвигать свои истории про звезд шоу-бизнеса, с которыми ему повезло поработать. Даже разверзшаяся земля и приход Христа не остановят процесс, начни Лера вспоминать про его мимолетную встречу на очередных съемках с Пугачевой, которая пришла на площадку, раздолбала всем головы и ушла, оставив весьма напряженную обстановку. Так что я оставляю Леру тяжело вздыхающим и голодным, а сам медленно потягиваюсь и обращаю внимание на свое отражение в зеркале, занимающем почти полстены. Состояние мое задницы говорит о том, что пора снова приняться за походы в спортзал и возобновить курс приседаний. Тем не менее, в сравнении со всеми задницами, что были у меня в руках и в непосредственной близости – мужскими и женскими, – моя смотрится отлично даже сейчас.

И уж, конечно, получше, чем задница Леры. Он далеко не накачанный мачо, какими показывают парней его склада ума в соответствующем эротическом кино. Тот же расклад, что и с псевдолесбиянками. Настоящие лесби – чаще уродливые жирные коротко стриженные стервы, нежели ухоженные глянцевые модели с шикарными фигурой и грудью. Настоящие геи, исходя из моей, пусть и не самой богатой, практики, – чаще худосочные закомплексованные пареньки, чем фитнес-тренеры из того самого фильма, который все наверняка видели, но ни за что в этом не признаются.

Я подхожу к окну и вижу, что выпал снег. Несколько белых пятачков на газонах видны издалека. По всей европейской части еще вчера обещали похолодание. Единственный раз за полгода я взглянул на прогноз погоды, и он меня только огорчил. Радует одно – в Москве у Михи, Лени и прочих отморозков – погода не лучше, что бы они ни хотели думать про питерскую вечную осень.

Да какое мне дело до погоды? Мне есть дело до Анны. И тут я все еще блуждаю в потемках. Видимо, мне придется переговорить в лоб с папашей, хотя сейчас у нас слишком напряженное время, и я стараюсь с ним особо не связываться. Разумеется, никакой обиды за его старческую болтовню про мою разбалованность я не держу. Мне вообще давно незнакомо это чувство. Другое дело – рациональная оценка реальных действий.

– Паша Мерецкий ушел в бессрочный отпуск, – замечает почему-то Лера, все также лежащий в постели и пялящийся в телевизор. – Он в глубоком трауре.

– До сих пор? – удивленно хмыкаю. – Я бы на его месте просто заново женился.

– Ты сильный, – как-то совсем по-женски воспевает меня Лера. – А он не очень.

Мерецкий потерял жену этой осенью стараниям лениной тусовки. Весь этот город пропитан отравой болезненной московской тяги выложить яйца напоказ и прибить их к брусчатке, чтоб не сдуло ветром. В тот самый приезд, когда я не стал тусоваться с этими отроками божьими, Дима Белоус на папиной «бентли» снес витрину ресторана и угробил беременную жену Мерецкого. Не уверен, будь она не женой известного музыкального продюсера, а просто надутой каким-нибудь неудачником бабищей, что кто-то стал бы разбираться. Но Мерецкий сразу устроил шумиху в СМИ, и у семьи Белоусов начались проблемы. И закончатся они не скоро. Мне кажется, я когда-то именно такие прогнозы и давал этой тусовке, но не озвучивал их. Да и кто бы меня послушал?

– Странно, – не отрывая глаз от беззвучно орущего в микрофон Честера, бормочет Лера.

– Что?

– В «бентли» же почти не чувствуешь скорости. Какой смысл отжигать в нем?

У меня нервно дергается уголок рта. Странный рефлекс. Словно одна половина меня хочет рассмеяться от души, а вторая – изобразить невыносимую грусть. В целом, я посередине. У меня, конечно, есть ответ. Ответ на все вопросы о том, почему эти ребята настолько безбашенно отрываются там, где это совсем неуместно.

Дело в том, что никто из них в этой жизни палец о палец не ударил, чтобы заслужить то, что имеет. Они просто были зачаты и родились под эгидой все обогащающейся семьи распильщиков, откатчиков, рейдеров, полубандитов разных мастей. И ребята эти, в глубине души, жутко комплексуют из-за этого. Все вокруг что-то делают, а им делать ничего не нужно. То есть, некоторые из них находят дело жизни, но именно в этой точке из тусовки приходится выйти, потому что с конструктивной деятельностью она несовместима. И каждый раз, при каждом удобном случае, парням и девчонкам из тусовки надо доказывать окружающим – от уборщицы в ночном клубе до ключевых СМИ, – что именно они – истинные владельцы жизни в стиле лакшери и всего мира. Оттуда же их беспорядочный секс, горы кокса и прочая веселуха. Им нужно показать, что они могут себе это позволить на самом деле, а не только в мечтах. Разрыв между их мозгами и кошельками с их карманными деньгами слишком велик, чтобы чувствовать себя комфортно. И они пытаются показать, что они – тоже взрослые, тоже круты, как и их семьи. Если этого не делать – можно в какой-то момент почувствовать себя ничтожным сперматозоидом, которому просто повезло сцепиться с нужной яйцеклеткой. Или наоборот. Стоит ли их за это осуждать? Как знать. Я и сам не чураюсь потусоваться несколько дней без зазрения совести и зацепить чего-нибудь запрещенного. Но вот убить ради веселухи – это уже за гранью и формальной человечности и тотального цинизма. Это просто тупость, проявление слабоумия и неспособности ориентироваться в реальности.

– Не знаю, – лениво почесываю живот. – Им нравится.

– А тебе?

– Не очень.

Пора свалить в душ, пока Лера не разболтался. Но уже, видимо, поздно.

– Что ты будешь делать в этот Новый год? – как бы невзначай, но с напряжением в голосе интересуется он.

Я встаю на выходе из спальной зоны, закрываю глаза и пытаюсь провалиться сквозь реальность. Этот вопрос не вызывает у меня замешательства. Он скорее вызывает отвращение.

– Мне плевать на Новый год. Я не праздную.

– Да, я помню, – тянет, скрывая расстройство. – Но вдруг…

– Нет.

Когда я заканчиваю в душе, туда же заходит Лера. Мы какое-то время смотрим друг на друга, и он улыбается и вроде как тянется, чтобы меня поцеловать, но я коротко усмехаюсь и ухожу. Выйдя, я проверяю мобильник и вижу сообщение от Ани о том, что у нее поменялся адвокат, и она сегодня даст его контакты.

Какого черта она пишет мне сюда, на личный номер? Какого черта она вообще что-то пишет? Курица совершенно не знакома с понятиями конфиденциальности и тактичности.

Я вытираюсь насухо, швыряю полотенце на кровать и одеваюсь в тонкую серую рубашку с длинным рукавом и темно-синие джинсы. Кажется, это моя одежда, хотя я не до конца уверен. У нас с Лерой одинаковая туалетная вода, так что даже на запах разницу не ощутить. Я останавливаюсь взглядом в окне, как мне кажется, на момент, да и то – просто потому, что вижу в стекле свое отражение. Полупрозрачное, размытое, рефлексирующее. Но из этого момента меня выводит уже вернувшийся Лера.

– Куда ты сейчас? – неторопливо вытираясь в стиле аристократов, спрашивает он.

– У меня встреча с отцом.

– Но ты же говорил, что это завтра.

Я прохожу мимо Леры, и он едва успевает поцеловать меня в щеку.

– Я ошибался. Я позвоню.

Сейчас – самое время сбежать в ресторан неподалеку и обдумать все на трезвую голову и сытый желудок. Давно у меня так не получалось. И вся проблема моего бытия лишь в том, что я не смогу быть вечно молодым, вечно пьяным. Как бы мне ни хотелось презрительно отталкиваться от Лени и его тусовки, я вспышками продолжаю заглядываться на них. Но выручает меня то, что у меня есть другие желания и другой кайф, и во всем сумраке…

Кирилл

…и он продолжает что-то обдумывать, читая по второму кругу протокол. Я делаю скидку на его социальный статус, конечно, но, боже мой, на что только ни пойдешь ради постоянных клиентов! Третий раз за год вытаскивая Адама, я был готов ко многому, но явно не к такому подарку, как этот Леша.

– И пока от меня больше ничего не надо? – наконец, просыпается от вековой спячки Леша.

– Нет, – едва скрывая радость, отвечаю. – Я буду проверять экспертные данные, съезжу сам на место ДТП, сделаю контрольные замеры. Попробуем вытащить какие-нибудь нестыковки. Если все будет нормально, то и с экспертизой по пьянке попробую решить.

– А это реально?

– Один из вариантов – найти нестыковку в протоколе, – максимально активно жестикулирую, чтобы моему милому бабуину все было понятно. – Тогда мы можем взять за яйца ГИБДД, а дальше развить по цепочке.

– Круто, – впечатленно кивает и кривит рот так, что мне едва не становится дурно.

– И еще – раз мы подписали договор, соглашение и доверенность, ты можешь запретить мне делиться с кем-либо деталями наших разговоров – в том числе, с Анной, но…

– Не надо, – машет массивной рукой. – Пусть будет в курсе. Разглашай, что там тебе надо. Ты только скажи – варианты есть?

– Всегда есть, – вымучиваю дежурную улыбку. – Даже если вас съели…

– Да, да. Знаю. Тогда давай – хоть через задницу, но выводи меня отсюда. У меня ребенок больной, и жена без работы, мне околачиваться тут некогда.

– Практика такова, что полевые полицейские не проявляют должной квалификации, – стараюсь подбодрить Лешу фактами. – Зарплата не соответствует. А те, у кого зарплата в порядке, не считают должным париться, если протокол вообще существует. Так что жди новостей.

Он благодарит меня в своем стиле никогда не стареющего и не обрастающего мудростью пацана, и я торопливо собираю документы и ухожу из СИЗО. Во всей этой истории меня радует только то, что я нашел лазейку для Адама. На этот раз, старый ворюга получит условное, но имей он в обойме не меня, а какого-нибудь вчерашнего выпускника юридического колледжа, не сносить ему головы, и я постараюсь донести это до его тупой башки как можно быстрее. Нет, я просто обожаю неисправимых мошенников, считающих, что уж на этот-то раз они точно разведут все и вся. Это и есть моя клиентская база. Другое дело, что развод или раздел имущества у меня проходит, как прогулка по Елисейским полям, а каждого из этих строителей дикого капитализма я тяну на своем горбу.

Жена Леши – идеальная пара для него. Тихая, кроткая, смотрящая в рот каждому, кто говорит хоть на десять процентов разумнее, чем ее муж. Женщины, привыкшие к скромной жизни, всегда вызывали у меня подъем жизненных сил. Их слабости заставляют грудь становиться колесом, а хвост – веером, и отказаться от этого ощущения просто невозможно.

– И что нам нужно доказать? – Анна пытается выпутаться из сети фактов, которую я сплел перед ней за несколько минут нашего сидения в этом приличном ресторане – одном из тех, где она с мужем никогда не бывала и, скорее всего, не побывает.