Индульгенции

Он смотрит на меня и молчит. Слабо, очень слабо. Я ждал большего. Но он вроде как сразу все понял, будто бы ждал этого все время заключения. Не могла же ему Аня рассказать это.

– В любом случае, мне кажется, что проблема была в тебе, а не в ней. Тебе стоило пореже поддавать после работы и почаще заниматься женой. Ребенок вот еще у тебя больной, ага? Тоже требует внимания, да и денег, нет?

Пауза. Немного молчания для того, чтобы мясорубка лешиных мозгов справилась с таким крупным куском.

– Так и знал. Так и знал, – бормочет он.

– Это меня, конечно, мало беспокоит. Само по себе. Но будет совсем несправедливо, если во всем этом окажется еще один пострадавший. Страдать здесь должен только ты лично. Для этого я сюда и пришел.

– Че тебе надо, урод?

Он не дернется. Должен знать, каков вкус хлеба с водой в изоляторе. С его характером наверняка должен знать.

– Итак, тебе придется принять тот факт, что я имел и, возможно, буду иметь твою жену. Но я не хочу, чтоб ребенок без отца рос. Совершенно. Поэтому, я могу сделать так, чтобы ты вышел. Я не сын президента, но у меня есть то, что вытащит тебя отсюда и даст новый шанс. Все уже на мази, и мне просто нужно твое мнение на этот счет. Ты сам хочешь свободы или готов отсидеть, лишь бы не идти на компромисс и не смотреть на свою жену снова?

Его лицо изображает задумчивость. Его взгляд – взгляд обезьяны, обдумывающей – взять банан или нет.

– Смотри сам, – цедит он сквозь зубы.

У него даже не хватило смелости послать меня, отметелить, да хотя бы дать по лицу. Он просто смиренно сидит и бормочет, что я должен решить сам.

– У тебя все получится, Леша, – хлопаю ладонью по столу. – До встречи.

Я ухожу, обещая себе по приходу домой сразу залезть под горячий душ. Столь омерзительного общения у меня давно не было. Мне кажется, откровенных лохов – девяносто процентов населения страны. Чистокровных лохов уже не в первом поколении. И главная проблема не в том, что ты лох, а в том, что ты смирился с этим, принял и исходишь из этого, совершая все свои поступки. И в том, что следующее поколение твоего рода тоже будет лоховским, если поступит также. Шансы прервать порочный круг есть почти у каждого. Но это редко шансы на блюдечке. А работать у нас в стране не принято, так как идеал успешного человека – бездельник с безлимитными кредитками. Почти как я. И вот тебе Леша – типичный лох, обрекающий все свое потомство на ту же судьбу. Впрочем, он даже ребенка здорового сделать не смог, что уж там.

И еще – есть люди, растворяющие алкоголь в себе, а есть те, кто растворяется в алкоголе. Я не видел этого мужика до сегодняшней встречи – так мне казалось еще несколько секунд назад. Теперь же понимаю, что он был там – в клубе, где я пытался оторваться под тек-хаус и откуда уехал с накурившимся, но севшим за руль Лерой. Разумеется, я видел Лешу лишь мельком, как и кучу других мудаков-алкашей, пришедших в клуб просто потому, что там можно попытаться снять по пьяни телку и разочаровавшихся в этой затее, потому что телки там довольно специфические – кроме тех стремительно стареющих шмар, что пришли в ложу с парой ведер шампанского, чтобы просто покрутить копчеными боками, вываливающимися из джинс с заниженной талией. Лера, кстати, мог и забыть о том, что видел, к утру, и винить его – смысла нет.

В любом случае, обсудить это с ним я уже не успею. Как только я закончу с Анной, Лера также будет вычеркнут из списков моих интересов. И на этом история закончится, а мне придется начинать новую, как только и если я вернусь из…

Анна

…и сказал, что хочет со мной встретиться. Честно говоря, я сглупила, когда взяла трубку. Он не принял никакого участия в моем горе, и ему плевать на всех. Время, когда я верила ему, закончилось, и больше ничего с ним я иметь не желаю. Я только надеюсь, что Леша никогда об этом не узнает, потому что бед у нас и так хватает.

Врач говорит, что придется подождать еще немного. Говорит, что это серьезный приступ, и у Коленьки проблемы с дыханием. Мне не остается ничего, кроме как ждать около палаты, и я звоню Кириллу. Не знаю, зачем – мы, вроде, уже все обсудили.

– Привет, Ань. Ты как?

– Я в больнице.

– Что говорят?

– Все не очень хорошо. В этот раз говорят, что все не очень.

Я не узнаю собственный голос, и от этого становится страшно.

– Хочешь, я подъеду? Может, что-то нужно оплатить?

– Нет. Расскажи, что ты узнал

– Со следователем не поговорить. Сказывается занятым. Тянет время, – Кирилл вздыхает. – В общем, в реалиях нашей системы, вряд ли его отпустят. Я подам ходатайство, конечно…

– А если дописать про Коленьку? Ну, ребенок совсем плохой, ему же нужно, чтобы отец тут был!

– Пойми, правовой вес этого ничтожен. Конечно, я добавлю это все в ходатайство, но…

– Кирилл, ты не подумай, что это все работа зря. С оплатой проблем не будет.

– О чем ты? Я об этом не думаю, – возмущается Кирилл. – К тому же, мне звонил лешин приятель, тоже хочет меня озолотить.

– Да, я знаю.

– Все будет хорошо.

Я бы хотела, чтобы так и было, но перестаю в это верить. Как и в себя. Я уже сама не знаю, что мне нужно, и вторые сутки не сплю. Я пыталась как-то успокоить Коленьку, давать лекарства, но ничего не помогало. Перед приездом в больницу он плакал и кричал так громко, что я хотела его заткнуть. Мне очень стыдно за это, но я уже просто не чувствую в себе сил бороться. А еще Антон опять действует на нервы. Я должна ему ответить, потому что…

Леша

…и делают вид, что не слышат.

– Мне нужно позвонить, – снова требую у кого-нибудь из них.

Снова тишина.

– Да им по хрен, брат, – звучит чей-то голос сзади.

– Дайте! Мне! Позвонить! – ору я так, что у самого закладывает уши.

Наконец, ко мне подходит один из охранников.

– Я тебе ща позвоню. На сегодня все, – заявляет он.

– Мне нужно еще раз позвонить, че непонятного? – рычу прямо ему в лицо.

– На место! – стучит он дубинкой по решетке, но мне плевать.

– Дай мне позвонить! – я трясу решетку и пытаюсь дотянуться до наглого вертухая.

В ответ он бьет по решетке прямо у меня перед лицом, а его товарищ бормочет что-то про ШИЗО, но я не унимаюсь и начинаю стучать по решетке.

– Дайте мне просто позвонить!

– Все, достал, – заявляет первый вертухай и открывает камеру.

Он наступает на меня с дубинкой, но я выворачиваюсь и наношу ему крепкий удар в челюсть, который относит его на прутья решетки. Поднимается крик, и я пытаюсь вырваться из клетки и ору во весь голос, что мне нужно позвонить, но меня уже держат двое, и в какой-то момент меня бьют по ногам, и я встречаюсь лицом с бетонным полом.

– Десять суток уроду, – визжит получивший от меня в зубы вертухай.

– Мне… надо… – меня прерывает мощная пощечина, и меня уносят прочь, но я продолжаю…