Сибирские светлые иные: сборник. «Чувства, Энрике и Тиль», «Василий и Анастасия: история любви и смерти», «Песнь Химауры и Осени»

НО нет, остались те неравнодушные, кто пощадил несколько улиц прошлого. Гораздо позже, много лет спустя, Олег очень часто ездил в Ангарскую деревню – музей под открытым небом, и подолгу гулял там, плача, сидел на качелях, дышал чистым воздухом, а то и нежно гладил избы… прямо как женщину в постели: нежно и аккуратно, будто они вот – вот развалятся – «Вы мои хорошие, живые, сколько же вас во время очистки зоны затопления погибло незаслуженно… Нелюди убили вас… Живите, домики, не рассыпайтесь! Я люблю вас»… Гвелд был очень благодарен тем, кто вывез эти дома, поновее, из опасного региона, увидь он спасителей – в ноги бы упал!

И был один такой человек в окружении Гвелда – сотрудник Ангарской деревни – СЕМЕНОВ ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ, добрейшей души человек, который мог часами рассказывать про историю Братска, Ангарского края, про эвенков, про религию… Он правда все это обожал, детей тоже, и безответно любил одну женщину… Гвелд встретил Владимира в музее напротив стадиона, да, был музейчик возле улицы Кирова в Братске, и они стали общаться. Молодой человек разделял точку зрения Гвелда. Из Владимира мог бы получиться великолепный Светлый Иной. Что бы он в таком случае рассказывал другим поколениям? Вдобавок Владимиру крепко не повезло в личной жизни. От горя и безнадеги он часто заливал душу алкоголем, и в эти моменты становился похожим на настоящего зверя. Гвелд – Олег иногда по дружбе приходил к нему домой, друзья резались в карты, просто веселились.

Владимир сетовал, глядя на Олега:

«Красивый ты, Аренский, женился бы хоть! Не то, что я! Хоть я и историк, но обделен женским вниманием. Я еще со студенческой скамьи очень люблю одну женщину, только вот она не желает выходить за меня замуж, поскольку я очень ревнивый».

Олег покачал головой и улыбнулся:

«Владимир, мне плевать, красив я или нет, так же, как ты, я очень давно люблю одну девушку. Но жестокие люди помешали нашему счастью. Мне плевать, кто там пялится на мою шевелюру, советские девки – просто крашеный забор. Вечно чего – то хотят и очень эгоистичны. Презираю таких. Понимаешь»?

«Олежа, друг, не все они твари, есть и хорошие. Только, наверное, прячутся от современности. Настоящая у тебя любовь, парень, если на других глядеть не можешь. У меня тоже».

«Вова, если бы та студентка любила тебя, то не выбрала бы другого и не вела б себя как стерва. – Аренский оглядел взглядом огромную кучу окурков от папирос в тарелке Семенова и еще раз – бардак в квартире. Ему по – своему нравилось все это – пыль, исторические заметки, вырезки из газет… Свое все – таки… – Я хоть и молод, но многое знаю и понимаю. Не люблю веселых и безбашенных. Бесят».

«Ты хороший парень, Олег. Кстати, я люблю рисовать шаржи на себя, стихи пишу. И играю на гитаре, куря папиросу. Хоть как – то стараюсь себя занять, когда хандра любовная наползает. А давай спою? А»?

Вова Семенов принес гитару и сыграл пару веселых песенок. Олегу очень понравилось и он в ответ спел свое. Потом мужчина достал запыленную папку с рисунками, и Гвелд долго их разглядывал. Историк был очень доволен. Также он показал начерченные на кальке генеалогии знатных родов, кельт был поражен терпению и смекалке доброго человека. А потом как во сне спросил:

«Владимир, а у вас есть дети»?

Тот сразу оживился:

«Я их очень люблю! Есть у меня дочь, очень добрая девочка восьми лет, Нюшей называю. С пеленок обожаю это чудо, это та студентка родила, после развода с мужем. Я решил помочь воспитать кроху. Покупаю ей книжки, конфеты, зимой ходим на снежную горку в городок и катаемся. Такая симпатяга! Сам бы воспитал, если бы была моя воля»!

«А что там не так? Мать не занимается? Обижают»? – насторожился Гвелд, поскольку очень давно и сам был отцом много раз.

«Это не то слово, что не воспитает. Семья живет через двор. Мама пытается найти свой идеал и совершенно игнорирует дочь, а та страдает. Каждый раз приходится приходить и разбираться. Плюс дома у них жизнь не сахар – дед Афанасьич пьет каждый день, а бабушка его буквально на себе таскает уже много лет. В доме нет радости и гостей, разве что я. Единственное, приходить приходится вечером, когда все стихает. Сидим в маленькой кухне, едим тортик и салаты, что бабушке не нравится: считает каждую котлету, мне лично противно. А девочка просто сияет, когда я появляюсь на пороге, и сие сияние есть счастье. Я всем говорю, что Нюша – моя доченька, она очень тянется к моей любви, к ласке. Детям это очень нужно. Особенно девочкам. Вдобавок в школе над крохой издеваются, бьют. Она уже драться умеет, а я ее забираю из школы и утешаю. Симпатяга! Забрал бы с собой, да кто даст? Никто. Вот и приходится так выворачиваться». – Владимир Семенов говорил спокойно, но подавленно. Гвелд отлично понял его.

«Вдобавок, друг, бабушка каждый вечер, когда я не могу Нюшу забрать из школы, сама за девочкой заходит, и каждый вечер уроками доводит до истерики, бедную, и своими криками! Ну такая она, бабушка. Ребенок плачет целый день, шорохов боится! У нее же психика полетит! Бабуля этого не понимает и вдобавок бьет ее! Представляешь?! По голове, по спине, по шее»!!!

«Какой ужас! Она же еще дитя»!!! – ужаснулся кельт.

«У бабушки ума нет понять, что двойки в школе – это не значит плохо. Вот так женщина битьем по вечерам заставляет внучку учиться. Хотя видно: нельзя так, дитя бить – грех»!

«Да я бы сам ее за такое… Дура она и есть дура! Кстати, а у тебя есть фотография девочки»?

Владимир тут же достал из шкафа фотоальбом и вытащил оттуда небольшую фотографию, девять на девять. На ней были сам Владимир, восковая фигура Горбачева, и маленькая, улыбающаяся девочка в розовой кофточке, алым бантом на затылке, громадными серыми глазами, и несколько зажатой улыбкой. Видно было – кроха стесняется и зажимается. Владимир стоял сзади, положив Нюше руку на плечо. Кельт поглядел пару секунд на фото и замер, пораженный.

Он очень долго рассматривал ребенка, сильно узнавая что – то, да, что – то в ней было очень знакомое, доброе и родное. Особенно Энрике поразили глаза. Мысленно представляя, как будет выглядеть девочка лет через десять, он таращился все больше и больше, ошарашенный.

«Олег, что с тобой»? – насторожился Владимир. А тот, не отрывая взгляд от фотографии, загадочно произнес:

«Она Волшебница… Красавица… Это что, та самая девочка семилетняя, когда я один раз мимо тебя прошел? Помнишь? В 1992 году? В мороз»?

«Да… Мне понравился ее костюм бабочки на Елке. Мохнатая спинка с крылышками… Сам сделал»!

«Очень горько, что Нюша растет в семье, где дед – алкоголик и где бабушка может махать кулаками, а мать не замечает… Страшно верить! Это битье добром не кончится – ребенок может стать в будущем киллером, и начнет мстить за унижения. Родители сами не понимают, ЧТО творят».

А сам подумал: «У девочки мощная аура Иной, но пока скрыта, и это вижу только я. Она уже не по годам взрослая. Магический потенциал высокий. Лет через десять Нюша должна стать Волшебницей немыслимой мощи, только вот что она будет с этой Силой делать? Все признаки налицо».

«Киллером? Очень бы не хотелось… Я же очень люблю ее!!! Короче, Олег, лет через десять я ее за тебя сосватаю! Красавица вырастет! Хотя… тебе уже много будет… Тридцать».

«Владимир, я в 18 лет попал в страшную автокатастрофу, где бы никто не выжил! После этого напрочь перестал стареть. Я не состарюсь». – соврал Олег Аренский.

«Это интересно. Ничего, я вас познакомлю, может, что выйдет»…

«К этому времени все может измениться, друг. – спокойно сказал Иной. – Давай лучше чая выпьем… А фотография – прелесть! Только вот что – то голова болит»…

ОТКУДА мог знать Гвелд, КТО был изображен на фото?! Он почувствовал, как его сердце забилось слишком бешено, но успокоилось. Эта девочка в розовой кофточке в будущем превратится в Великую Волшебницу по имени Тильсирвэ, киллера Светлых, и вычистит с Энрике город от Темных, и Гвелд будет с ней вместе как начальник, и как суженый… Они будут любить друг – друга… А сейчас, в девяностых, девочка эта просто забитый ребенок… что позже и толкнет ее на Иной путь…

– 15-

На улице Рябикова в три часа дня было сравнительно тихо. Компания деградированных гопников сидела на траве возле Школы Искусств №3, и, матерясь, поносила неформалов. Один из них, бритый Темный Иной, усиленно рылся в карманах брюк и куртки в поисках мелочи на пиво. Грязная одежда пахла табаком за версту, возле колен брюки были рваными. Плюс этот малолетний гопник толком сам не помнил, когда мылся в последний раз. Ему всегда все по фигу. Пачка презиков в куртке прибавляла уверенность в себе и своей «неотразимости». Еще бы, пятнадцать лет – золотой возраст! Вот сейчас смесь пива с какой – то дрянью бы смешать – и пойти по девицам! Вставил – вынул, и все дела! Никаких обязательств, никакой любви – вечный кайф! Драйв!

Ни у кого из пятерых гопарей денег не было, и они решили настрелять денег у прохожих. Огляделись, почесали затылки. Скудно… с пожилых брать нечего – итак маленькая пенсия, у женщин среднего возраста тоже не надо – идут уставшие, со своими проблемами: отошьют так, что любая дипра свалит! Девчонки? Да они сами с пивом в руках, и то часто с парнями. Хотя, если было бы что, кроме секса, предложить, наверняка разрешат отхлебнуть глоток. А бухать хотелось уже часа три, и делать было нечего.

Наконец, бритый пошел подыскивать жертву. И нашел минут через двадцать у ближайшей остановки. Красивый парень, в черном пальто, в шляпе, настоящий интеллигент, высокий сердцеед… У такого наверное денег куры не клюют, но, приглядевшись получше, гопник исполнился ненавистью: незнакомец носил длинные золотые волосы, на руке был неформальный напульсник. Неформал. А раз неформал, то значит сволочь и враг, и его надо срочно прогнать, или просто отпинать как следует. Скрежеща зубами, подросток размашистым шагом подошел ближе и грубо крикнул:

«Слышь, ты, покурить или побухать есть»?

Незнакомец не обратил на это никакого внимания. Что еще больше распалило мразь. И потому мразь продолжила орать:

«Ты, мразота, е……й нефор, дай мне на пиво! У меня сушняк»!

Красавчик обернулся и спокойно поглядел на невоспитанную сволочь. Гопник невольно вздрогнул от мудрых не по годам глаз.

«Так что тебе надо? – спросил золотоволосый. – Я не е….й, поскольку в свое время давно поимел многих. Пиво хочешь… Пей! Пожалуйста»!

Молодую тварь ошарашил спокойный тон. И тварь заткнулась. Почти.

«Я… правда… пить хочу… Дайте мне пятьдесят рублей»!

В ответ на это неформал сел на скамеечку, положил руку на колено и спокойно поглядел на врага, Темного. Тот неожиданно почувствовал соль на языке, ничего не понял, а сзади услышал странный треск. Хотя откуда он? А золотоволосый просто СМОТРЕЛ. От такого взгляда пить хотелось еще больше.

«Зря ты так орал – меня крик не берет».

Мимо, как обычно, ездили машины, треск сзади не прекращался. И вдруг внутренности взорвались неслыханной болью, словно их рвали в клочья. Древняя Сила Светлого Иного с треском проламывала Темному ребра, перед глазами сначала поплыли точки, а после черные круги… Где же Темной твари было догадаться, что треск за спиной – треск собственных костей?! Он вначале не понял происходящего, тупо глядя на собеседника, а после почувствовал на языке собственную кровь. Она буквально хлынула из горла, щеки надулись, и гопник просто с изумлением выблевал ее на асфальт. По шее и с углов губ потекли алые струйки протравленной крови… Тот пытался что – то сказать, но нет – снова рвота.

«Я же говорил – не надо орать и материться. Ты пить хотел, Иной Тьмы? Пей. Я дал возможность. Врагам денег не даю».

Темный еще раз вздрогнул и, почувствовав, что это конец, рухнул на остановку мертвым. К ногам Архимага потекла быстро разрастающаяся лужа крови. Очень спокойно парень глядел на весь этот ужас, а потом достал из кармана альбомчик с лицензиями и сверил данные. Он знал – эта мразь должна была умереть месяц назад, но долго скрывалась, пришлось приманить к себе. Лицензия давно лежала в офисе. Древней Силой красавец перемолол кости малолетки как в блендере, в особенности грудную клетку. Перед ним теперь лежала просто груда мяса, пахнущая солью, потом, мочой, пивом, химией, табаком, потом, желчью, таблетками, и еще какой – то гадостью. Следующим маневром Энрике спустил труп и все его составляющее в Сумрак. А через минуту к нему подбежала коллега – девушка в офисной одежде. Энри страстно поцеловал ее, обняв, а после, взявшись за руки, они пошли в сторону осеннего леса…

Остановка была чистая, словно ничего и не произошло… А всего лишь Тиль не добила одного… Вот и пришлось ловить… чтоб беда не случилась.

– 16-

Ничего не предвещало беды. По крайней мере, день перед перекрытием Ангары. Июль, солнышко, все рады… С чего бы это? Искрится Ангара на солнышке, птицы запели… А народ от радости как будто взбесился… Приехали высокие гости, Старый Братск очень оживился, люди доставали советские лозунги, пригнали нереальное количество машин – грузовиков… Праздник? А какой? До некоторого момента Олег со Стасом не знали. По небу разлилась радость коммунистов – строителей, и палаточный Братск тоже, что называется, стоял на ушах. Хотя Старый Братск и принимал новых приезжих, вот только толку – то? Никакого, все равно ему суждено навсегда уйти под воду. Олег Аренский проснулся от громкого говора в палатке, от запаха алкоголя и от аромата камбалы. Народ пил газировку, водку, еще что – то… Но все разговоры свелись к тому, что Ангару завтра будут – таки перекрывать, и что сейчас на каменоломне рубят глыбы. У парня – кельта от такой новости упало сердце. Началось… Вот оно…