Книга Извращений

Музыка, заменившая собою тишину – разнесётся повсюду. Каждый желающий сможет вынести на улицу свой музыкальный инструмент и внести свой вклад в мировой шум, выставив свои таланты на дружелюбный суд собравшихся здесь. Но Олимпом музыкальной программы на эту ночь – будет рояль, который десять полицейских на своих плечах вынесли на площадь, чтобы их шеф мог сыграть под светом фонарей для всех, кто согласится слушать.

Вокруг него соберутся и друзья, и враги; Ник будет рад всем, хоть ни единым своим жестом не выкажет этого. Он пройдёт мимо них, сняв офицерскую фуражку и пиджак. Он достанет изо рта жвачку, приклеит её к роялю; разомнёт пальцы, застынет на целую минуту… и только потом его пальцы опустятся на клавиши и ударят по ним со всей силы. Некоторые из здесь собравшихся – с первых тактов узнают «Революционный этюд» Шопена и улыбнутся; но большинству – название произведения, его автор и всё прочее в тот момент – будет до одного места. Они забудут свои имена и что делают здесь – они будут слушать глазами и носами. И музыка – будет той силой, которую не побудить никому. В ту ночь, в то время – «Революционный этюд», сыгранный офицером полиции и одним из лучших пианистов города – взорвёт сердца всех, кто будет жить своим временем, кто будет в ту ночь, в то время здесь. И все пустятся в музыкальный вояж по всему разнообразию миров.

Люди станут выносить из своих домов продукты. Они установят на улицах под чистым небом плиты и будут готовить самые диковинные блюда, которые где-либо можно найти; и которыми станут угощать каждого, кто правильно их об этом попросит. Вчерашние революционеры и либералы сядут за один стол со вчерашними полицейскими и консерваторами, которые единолично соглашались друг с другом в том, что вино из бочек, откупоренных в ту ночь – изумительно. И наевшись, будучи уже совсем «немного» пьяными – они будут рассказывать друг другу удивительные истории, которые произошли с ними и те, которые выдумали сами.

Никто не спросит другого, на чьей стороне он воевал вчера и какие взгляды тот разделяет; разве что, они могли украдкой узнавать лица тех, кого видели по другую сторону баррикад – и тогда обходить их десятой дорогой, делая вид, что попросту не заметили их, не желая портить праздник.

Все эти люди, что сидят на ступеньках с вином и смеются непонятно с чего под тусклым светом фонарей в этот праздник мира – все они будут хотеть одного – что бы всё это, как можно скорее, кончилось; и что бы всё стало, как прежде. Но уже ничего не будет так, как было раньше; к несчастью, это уже стало ясно всем. Кто бы ни победил в этой войне – страна и её народ перейдут на новый этап своей истории, повернуть вспять которую не удастся никогда никому. Революция – всегда толчок к развитию; вперёд или назад – неважно. Это – знак победы извращений, каковым бы исход конфликта ни был. История – ненавидит сторонников старины; она всегда идёт за теми, кто ведёт её к тому, что будет.

Но тот миг – совсем не тот, чтобы думать обо всей этой бесконечной игре частиц. Этой ночью – можно отдохнуть от своих масок, став кем-то другим; для этого и нужен карнавал – чтобы стать собой, забыв о том, кем ты был. Можно размять мускулы лица и вдохнуть, наконец, свежего воздуха свободы. И в тот момент – ты почувствуешь это всем своим телом. Ты будешь пить кофе вместе с Писателем и Философом, пока Антуан будет где-то пропадать, а Музыкант – играть на публику. Вы будете идти втроём по улице, полной весёлого и шумного народа, которые ещё вчера был готов голыми зубами впиться друг другу в глотки. Философ, сопя от смеха и раздражения, укажет на висящие над улицей, через каждые несколько метров, государственные флаги.

– Вот, мне нравится это: вдоль дороги, через каждые несколько метров, висят флаги. Это не даёт мне забыть, в какой стране я живу. Дескать, иду я по улице и думаю: «Стоп, где я?», а потом, подымаю голову вверх, вижу флаг и вспоминаю: «А-а-а!». А потом, снова: «Где это я?», а потом снова голову вверх и: «Ах, да, точно: вот же флаг – значит я в этой стране». Только для таких целей эти флаги, через каждые несколько метров и нужны. Забавное у нас государство; оно говорит нам: «Смотрите в небо, а не по сторонам». Наверное, этим мы и отличаемся от наших соседей; потому что их правительство – говорит своим гражданам наоборот.

Писатель засмеётся и скажет:

– Один мой старый-добрый друг, прочитав однажды мои тексты и услышав мою речь, сказал мне: «Писать – ты можешь, как хочешь; но свою речь, будь добр – сокращай до голого смысла». То же самое – я порекомендую и тебе, Философ.

Твои друзья ещё долго будут о чём-то говорить; только иногда ты будешь вставлять в их разговор свои пару слов. Тебе всегда больше нравилось слушать; особенно, когда половину из пьяного лексикона Вооружённого Философа ты не поймёшь. До тебя доходит смысл только последней части его длинного монолога:

–…И тут я вижу Господа, который говорит мне: «Убей вон ту тёлку; иначе: всё исчезнет!». Ну, я сделал это. А потом, оказывается, что бог-то – был голограммой!

– У тебя в мозгу.

– Точно.

Ты засмеёшься и удивишься тому, что больше не удивляешься ничему.

Вы сможете идти и говорить так в течение множества часов. Время, проведённое в мыслях и разговорах с друзьями – всегда проходит во много раз быстрее пустого, рутинного прозебательства. Ты подумаешь: «Почему люди не могут быть всегда такими же, как сейчас – весёлыми и непринуждёнными? Почему для того, чтобы получить всё самое лучшее в жизни нужно столько страдать?». Наивный вопрос. Но очень важный. Ответ на него ты найдёшь, когда сформулируешь четыре основных закона вечности. Но в тот момент, когда рядом с тобой твои друзья, а вокруг волшебная ночь – ты ещё многого не будешь понимать.

Все собравшиеся здесь – будут извращенцами: до мозга и костей. Им хватило ненормальности, чтобы нарушить ход вещей, науку которых люди ведут с самого начала их истории, и поступить разумно. В извращениях – можно найти для себя спасение и покое; но в то же время – это и омут, в котором умирает последняя надежда.

И беда – не заставит себя долго ждать.

Шум и негодующие крики донесутся эхом издалека, как стук рока в дверь; и с каждой секундой: он будет становиться всё сильнее и сильней, как пламя, которое ветер разгоняет по сухим листьям деревьев в лесу. Танцы сменят драки. Никто не заметит, как это произошло; никто не вспомнит причину, хоть смысл произошедшего – всем будет ясен. В центре карнавала, в нескольких зданиях, начнётся пожар. Люди захлебнуться в безумном насилии и брызгах крови. От триумфа праздной безмятежности – не останется ничего, кроме блеклого пятна в памяти. Люди тогда – снова будут ненавидеть друг друга. И историки ещё долго будут спорить: сколько же в ту ночь на самом деле погибло людей? Десять? Или десять тысяч? Есть ли в этом мире то, чего люди не смогли бы извратить; не смогли бы испортить?

В первые минуты разразившегося безумия – ты не будешь понимать, что происходит. Напуганные люди чуть не собьют тебя с ног; но ты выстоишь и пробьёшься к стене, к которой прижмёшься, как испугавшаяся мышь. Ты и этому посвятишь картины; но в тот миг – ты забудешь даже о том, что ты художник. Всё, что тебе будет хотеться – это просто жить; потому что смерть – она была так близко.

– Ну, чего ты стоишь как вкопанный?! – закричит Вооружённый Философ, нашедший тебя в толпе и яростно размахивая нунчаками, отгоняя других, – время бежать! Здесь оставаться – слишком опасно.

Последняя надежда – это побег.

Маленький отряд полицейских будет отступать с боем под крики вконец уже обезумевшей толпы. Праздник – обернётся трагедией; на смену фейерверкам – придут боевые снаряды. Восторг и ликование сменятся гневом и страхом; а смелая идея – обернётся смертельной ошибкой.

Неужели, их совсем нельзя изменить?! – будешь думать ты, скрываясь от преследователей, – неужели, совсем ничего нельзя изменить?!

До рассвета – будет каких-то несколько минут. Чего только эти люди не пережили за эту ночь?! Наверное, всё же, это будет ошибкой. И кто виноват во всём этом?! Только тот, кто хотя бы на миг поверил, что эту мечту – можно воплотить в реальность так, что бы та не обратилась ужасной трагедией. Через этот этап проходят все грёзы, в один миг ставшие реальность; после такого – начинаешь понимать, куда приводят мечты.

Да, это была плохая идея. – Будешь думать ты, уже в безопасности, в одном из убежищ Даниэля, – но кем бы я был, если бы даже не попробовал?!

Да, – скажешь ты себе, – иногда: нужно проводить самые безрассудные эксперименты; и только для того, чтобы понять: можно делать как угодно, но только не так. Но пока двери не закрылись и пространство перед глазами не превратилось в тупик – пока ещё есть куда идти – всё ещё можно исправить. Можно. Сегодня – я проиграл. Но получится, однажды. Эта война закончится. Однажды, они поймут. Однажды…

Сражение Второе

«…ольше всего меня воодушевил разговор со старым мастером именно абстрактной живописи. Наше знакомство с ним – больше похоже на вырезку из фантастического фильма, в которых сценарист любит использовать сюжетные повороты, кажущиеся, с физической точки зрения, возможными, но в бытовых условиях – невозможные. Однако это произошло со мной, в который раз доказав существование чудес. Он пригласил меня в свою студию и даже позволил наблюдать за процессом его работы. Он несколько часов стоял над полностью изрисованным абстрактным полотном, постоянно меняя цвет того или иного пятна. Я спросил у него: «Зачем вы дорисовываете то, что уже дорисовано?». Он ответил: «Оно – не законченно». «Но это – кажется законченным». «Так можно сказать про любую картину. Можно поставить точку на белом листе бумаги и сказать, что это картина готова; а можно разрисовать Сикстинскую Капеллу и сказать, что это – всего лишь набросок. Пойми: не существует законченных работ. Есть картины, которые мы (художники) от первого до последнего штриха рисуем за час; но продолжаем дорисовывать их в уме всю оставшуюся жизнь». Позднее, за разговорами с другими мастерами, я сделал следующие выводы: так как не существует работ законченных – так не существует и работ незаконченных. Любую картину, особенно абстрактную, можно закончить на любом месте и объявить её завершённой. И чем меньше лишнего будет в ней – тем ближе она будет к идеалу. Идеальная картина – та, которую никто не может начать и никто не может закончить; которую можно сделать какой угодно; которую каждый может дорисовывать всю оставшуюся жизнь. Говоря проще, идеальная картина – это отсутствие картины. Всё, что только можно вообразить – рождается из пустоты. Каждый человек – вносит свой штрих в картину, которую Художник рисует уже миллиарды лет. Старые мастера – пытались запечатлеть этот мир; новые мастера – создали его. Это – поле, на котором художники сражаются с самых древних времён – со времён изобретения искусства Первым Художником. И самым первым творцом в этом мире – был свет и…»

Из трактата Даниэля Нюи «Об искусственном пути»,

Фрагмент, чудом уцелевший после сожжения

Солнечное утро сменится облачным днём. Ни маленькой звезды над нашими головами, ни неба – не будет видно. Всё покроют тёмно-синие тучи, грозившие смениться проливным дождём.

Дирижабль поднимется над стеклянными небоскрёбами окраин и устремится к старому городу в центре. Вооружённый Философ и Ник будут командовать экипажем. Не смотря на протесты со стороны Философа и Музыканта – ты настоишь на том, что бы быть в составе команды на капитанском мостике; как-никак: именно благодаря тебе у консерваторов теперь есть воздушная крепость, с помощью которой – у вас появился шанс победить.

Уже в третий раз ты будешь смотреть на город с высоты полёта облаков. В предыдущее твоё путешествие на дирижабле – это закончилось катастрофой, последствия которой – ещё долго будут преследовать тебя по ночам (ты бросил её; а ведь мог и спасти – мог ведь). Что же ждёт тебя в этот день?

Ничто не будет предвещать беды. Ветер успокоится, город останется всё таким же пустым и тихим, а небо мрачным. Внезапно, на горизонте появится другой дирижабль – точная копия этого.

– Я так и знал, что у них есть запасной, – закричит Вооружённый Философ на весь капитанский мостик, – они знали, что мы будем здесь – они нас ждали. Нужно разворачиваться – отменить миссию! Мы сделали всё, что могли.

– Мы не можем отступить не сейчас, – возразит Ник.

– Если мы останемся – мы погибнем.

– У нас боевой дирижабль – такой же, как и у них.

– Вот только они умеют им пользоваться, а мы – нет! Мы все погибнем и уж точно не сможем их остановить. Нам лучше сражаться на земле.

Ник улыбнётся.

– А вообще: я предвидел подобный исход событий. Всегда нужно быть готовым к сражению. Не волнуйся, Вооружённый, на нашем корабле – есть пушки.

– Откуда?

– У меня есть несколько очень талантливых друзей. Я уже показал своим ребятам как из них стрелять. Если они остались здесь во время беспорядков – уж поверь – они готовы сражаться в воздухе. Единственная проблема: вот бы дождь не пошел – иначе порох промокнет.

– Пороховые пушки?! Это же Трафальгарская битва!

– Это – всё равно лучше, чем кидать в них камнями, – он развернётся, – всем покинуть мостик – нам с Философом предстоит битва.

Философ тяжело вздохнёт, достанет вейп и рацию; сильно затянется и выдохнув огромное облако дыма, скажет:

– Никогда не думал, что окажусь в подобном положении. Однако, умереть на дирижабле – что может быть романтичнее?! Ник, что мне сказать твоим парням?

– Скажи, чтобы стреляли только по команде; и что бы ни нервничали.

– Эй, парни, эти ребята впереди нас – явно не на прогулку собрались. Главное помните: стрелять – только по моей команде и ни секундой раньше. Скоро будет дождь – мы не должны намочить порох. Не подведите: в конечном счёте – наши жизни зависят от вас. Ждать команды.

– Вас понял, сэр, – донеслось из рации.