Режиссёр

В страшном голосе мужчины отчётливо прозвучала снисходительная улыбка.

– Наконец-то! Я уж думал, не спросишь.

Теперь в ледяном взгляде Мары читалось скорее недоумение, чем испуг. Тем временем незнакомец продолжал:

– До чего ж вы все одинаковые и предсказуемые! Даже неинтересно. Всегда одни и те же вопросы: кто Вы? Что Вам нужно? Откуда Вы меня знаете?

Единственный, кто хоть немного смог удивить меня во всей этой истории – твой хахаль. Я-то был уверен, что он потащится за тобой аж до самого дома, а потом и вовсе напросится к тебе на чай, кофе, или что вы там обычно пьёте?… Но, признаться, он отошёл от привычных канонов. Остановил тебя посреди дороги, засосал до смерти и отпустил… Как неосмотрительно с его стороны! Впрочем, этим твой ухажёрчик оказал мне огромную услугу, освободив от лишней работы. Теперь не придётся так сильно пачкать руки. Что ж, надеюсь, мне и вовсе не придётся их пачкать. Ты же хорошая девочка, Марочка, и не допустишь этого?

В ответ на его психопатическую тираду прозвучало лишь клацание её зубов.

– Ах, бедняжка совсем намокла и окоченела, – с деланной заботой в голосе произнёс мужчина в капюшоне, медленно, но верно приближаясь к Маре, – Кажется, пора зайти внутрь, пока окончательно не простудилась. Иначе мамочка будет волноваться, не так ли?

– Вы…п-правы. Я…п…п-пой…ду, – трясясь не то от холода, не то от страха, Мара сделала один осторожный шаг в сторону дома. Она изо всех сил надеялась сбежать. В конце концов, надежда будет жить и полыхать синим пламенем внутри неё, пока она здесь, в общественном месте, где этот гад не посмеет обидеть её и уйти безнаказанным. Здесь у него нет на это права. Да у него вообще нет на это права!

Незнакомец метнулся к Маре в мгновение ока и залепил пощёчину с такой силой, что та охнула от боли, покачнулась и рухнула на асфальт.

– Маржана, ты же умная девочка, хоть и предсказуемая до ужаса. Так не будь же дурой! Не разочаровывай меня. И не заставляй выполнять лишнюю грязную работу. Или жизнь твоей драгоценной мамочки и придурочного братца тебя ни капли не волнуют?

Уже практически содрогаясь в конвульсиях, Мара усилием воли заставила себя приподняться на локтях и поднять взгляд на своего мучителя. Увы, лица его так и не было видно, а в голосе до сих пор не прозвучало ни одной знакомой нотки.

Мужской силуэт – не то угрожающе, не то покровительственно – навис над ней. Ноги всё так же были расставлены на уровне широченных плеч, а руки теперь были спрятаны в боковых карманах толстовки.

– У тебя платье задралось. Поправь, а то выглядишь, как шлюха.

Совершенно беспомощная и окончательно продрогшая девушка не знала, чему ужасаться больше – угрозе её жизни или бесконечному хамству, которое он неоднократно позволил себе в её адрес? Трясущиеся ледяные руки, как две дохлые селёдки, потянулись к задравшейся юбке и резкими, дёргаными движениями стали опускать её вниз, прикрывая костлявые коленки.

– А теперь слушай сюда, Маржана. Слушай внимательно, повторять по два раза я не люблю и не собираюсь. Сейчас ты будешь делать, что я тебе скажу. Говорить будешь, когда я тебе разрешу. Попробуешь бежать – я убью тебя. Попробуешь настучать – я убью тебя. Попробуешь сопротивляться – я убью сначала всю твою семью, включая твоего ненаглядного папочку, потом твоего хахаля, а потом тебя. Это в твоих же интересах. Всё ясно?

Жуткий скрипучий голос звучал спокойно, тягуче, вкрадчиво, однако внушал куда больше страха, чем если бы на его месте был зверский раскатистый рык или пронзительный писк.

– Всё ясно? – с нажимом повторил незнакомец, слегка пнув Мару по ногам противно хлюпающими кедами. Мара быстро и нервно закивала головой, чувствуя, как холодные капли смешиваются на её лице с горячими слезами.

– Прекрасно. Я был уверен, что мы с тобой достигнем взаимопонимания. Вставай, нам пора. У нас полно работы.

Боясь вымолвить хоть слово, Мара воспользовалась своей возможностью говорить взглядом и удивлённо-вопросительно посмотрела на мужчину. Тот раздражённо фыркнул.

– Не нервируй меня! Вставай, я сказал. И побыстрее! Скоро всё узнаешь.

На шатающихся ногах девушка встала – настолько быстро, насколько была способна. Мужчина со страшным голосом тут же схватил её за руки и нацепил на них наручники. Затем достал из заднего кармана джинсов насквозь промокшую, провонявшую сыростью чёрную тряпку и засунул ей в рот.

– За мной. И пошевеливайся. Только попробуй пикнуть – пожалеешь, что появилась на свет.

Слёзы отчаяния и бессилия всё больше обжигали заледеневшее лицо Мары. Кляп был насквозь мокрым от дождевой воды. Зубы Мары прокусывали его. С каждым укусом из тряпки вытекала холодная грязная вода и стекала по её пищеводу прямиком в желудок. Сглатывать было ужасно больно, противно. Мара шла рядом со своим мучителем, беззвучно плача, боясь даже всхлипнуть, чтобы, не дай Боже, не нарваться на очередной приступ агрессии.

Незнакомец вёл её к своему автомобилю, припаркованному неподалёку. Средненький, явно выносливый внедорожник – вероятнее всего, «джип гранд чероки» 2005 года, но в темноте под косыми струями дождя было трудно разглядеть детали, дабы убедиться в правдивости своих догадок. Его внешний вид соответствовал хозяину как никто другой – ничем не примечательный, гладкий, чёрный, с тонированными стёклами, полностью скрывающими убранство салона.

Подойдя к автомобилю, незнакомец достал ключи из кармана толстовки и разблокировал двери, а затем грубо подтолкнул к ним Мару.

– Карета подана, пани Доновска. Садитесь.

Мара неуклюже вскарабкалась на заднее сиденье джипа. Она ожидала увидеть в салоне игрушки, разбросанную одежду, инструменты, журналы, документы – словом, что-нибудь, что могло хоть как-то идентифицировать её абьюзера как личность. Раз он знает её так хорошо, может, есть вероятность, что они знакомы лично?

Увы, её аналитическим способностям оказалось негде разгуляться. Прежде всего, потому что в салоне оказалось слишком темно, чтобы что-либо разглядывать. Когда глаза Мары понемногу привыкли к темноте, она заметила лишь небольшой свёрток из крафтовой бумаги, лежавший рядом с ней. В остальном машина оставалась безликой и могла принадлежать кому угодно, при желании даже самой Маре.

Незнакомец с опаской оглянулся по сторонам, быстро, мягко и ловко, как гепард, запрыгнул на водительское сиденье, пристегнулся и со всей силы надавил на педаль газа. Автомобиль с громким визгом тронулся.

В это время в одной из квартир на Тверской не спали. Не все спали, если быть точнее. Из-за тонкой шифоновой занавески небесно-голубого цвета выглядывала взъерошенная головка. Лицо было бледным и искажённым в гримасе ужаса, наполненные слезами глаза были готовы вылезти из орбит.

Не так страшен миг, когда ты сделал всё возможное и не смог помочь. Намного страшнее, когда ты лишь наблюдаешь за неизбежным и ничего не можешь с этим поделать.

III

То был сон.

Абстрактный, чернее малевичевского квадрата. Холодный. Пустой. Безжизненный.

Если в нём и был смысл, то лишь один – максимально абстрагироваться от жизни, продемонстрировать её полную противоположность, обратную сторону. Хотя нет, противоположностью жизни можно было бы назвать смерть. Здесь же смерти не было. Здесь не было абсолютно ничего, кроме ледяной, засасывающей в небытие черноты.

Неизвестно, сколько это длилось. Час, неделю, вечность, мгновение? Никто не мог сказать этого наверняка. Зато потом гладь чёрного смердящего озера прорезала едва заметная тонкая рябь, точно от лёгкого летнего ветерка. Что-то шевельнулось. Что-то двинулось. Лёд тронулся.

Волнение тёмной пустоты становилось всё более явным, превращаясь в один неукротимый сгусток энергии, пульсирующую, полыхающую чернотой воронку… Раз! – теперь она билась в конвульсиях.

В небытие врывалась реальность. Нагло, беспардонно, грубо, со всей жаждой обладания. Она не признавала анабиоза черноты – она достала кисти и принялась замазывать всё вокруг красным. Конвульсии, судороги, скрежет, алеющее небытие… Что всё это значило?

Реальность была красной. В ней было море жизни, за которую она отчаянно боролась. Суждено ли ей было проиграть?

Мару пробудило ото сна неприятное пощипывание в носу, точно ноздри залили водкой или медицинским спиртом.

– Пора вставать, милая.

Спокойный, чуть ленивый, успокаивающий голос. Такой мог принадлежать любовнику, которому никак не удавалось проснуться после прошедшей бурной ночи. «Давай никуда сегодня не пойдём и проспим весь день», – вот что читалось между строк в этом голосе. Правда, ей пришлось признать, что вставать действительно пора. Ах, а как не хочется… Почему он действительно не предложил ей никуда сегодня не пойти и провести весь день в постели? Сейчас Мара всё на свете отдала бы за такую возможность!

Голову будто залили свинцом и запаяли насмерть – так, чтобы ни капли не пролилось. Каждый звук отдавался в ней глухим эхом. Сколько же она вчера выпила?

Странное состояние никак не желало заканчиваться, чем заставило девушку волноваться. Теперь она осознала, что и правда пришла пора вставать. Или проснуться для начала.

Крепко зажмурив глаза, отчего стала видна внутренняя сторона век, Мара осторожно открыла один глаз. Потом другой. От увиденного ей захотелось кричать, но крик застрял в горле.

Куда она попала? В «Криминальное чтиво»? «Молчание ягнят»? Нет, это не её сон! Обычно её снами были «Римские каникулы» или годаровские манекенные ленты с пейзажами Парижа, но никак не остросюжетные триллеры. Мара даже не могла понять, что из возможных вариантов хуже – наотмашь закалывать жертв охотничьим ножом и разбрызгивать кровь направо и налево, как в дешёвых пародиях на фильмы ужасов, или действовать тонко, изощрённо, с особым коварством и жестокостью Ганнибала Лектера.

Она очутилась в комнате, где нефть смешалась с кровью. Бордовые стены и чёрная мебель угнетали, пугали, заставляли желать вырваться отсюда, бежать без оглядки и никогда больше не возвращаться. На чёрных шкафах и полках лежали весьма странные и причудливые приспособления: плётки, кнуты, палочки, биты, розги, кастеты, наручники, верёвки, кляпы, бритвы… Бритвы?

Мара шумно сглотнула. Обстановка нравилась ей всё меньше. К горлу предательски подступили слёзы, но застряли там вместе с криками ужаса, отчего девушке стало совсем тяжело дышать.

Себя Мара обнаружила прикованной тяжёлыми ржавыми наручниками к огромной постели, полной чёрных шёлковых простыней и подушек. Она попробовала пошевелить рукой и тут же поморщилась от боли – наручники были надеты слишком туго. Белое летнее платье, сандалии и нижнее бельё исчезли в небытие. Вместо них на Маре был телесный костюм из странного, неведомого ей материала. Со стороны казалось, будто она вовсе лежит обнажённой, однако сама девушка чувствовала прикосновение ткани к коже. Выглядело очень своеобразно и гротескно, а ощущалось и того хуже.

У Мары зачесался нос. Пощипывание сходило на нет, но ещё давало о себе знать.