Сны под стеклом. Бортжурнал капитана Зельтца

Под бабушкой Ривой оказалась лужа крови.

– А ну ка, поверни её, – скомандовала Мона, намереваясь обтереть бабушку со спины мокрой губкой.

Я взял мраморную бабулю за плечо и повернул её на бок, лицом к себе. Бабуля булькнула горлом и изо рта её хлынула бурая жидкость. Вытекло литра три, не меньше.

– Ты что творишь?! – зашипела на меня толстая Мона. – Ты же доктор?!

– Эх, Мона… Почему ты не Лиза?

– Нам теперь придётся её целиком мыть!

Мона явно расстроилась, но выхода не было. Не оставлять же в палате труп в луже крови. По крайней мере, Рива теперь не пожалуется, что вода холодная, по морде тебе не треснет, пока ты вытираешь ей ноги, и орать не станет. Упокой, Господи, её душу. Через минуту после помывки прискакал батюшка в чёрном плаще и уволок тело в свои никелированные угодья.

Вот помыт, одет и причёсан последний пациент. Начинается раздача завтрака, и ты опять на бегу. Поднос-туда, поднос-сюда. А кроме того, нужно покормить тех, кто не в состоянии кушать самостоятельно.

И уже болят от беготни санитарские копыта, а день только начинается.

Вот в на середину палаты выехал в кресле дедушка Гриша. Наш, русский дедушка, Григорий Моисеевич Кугелаггер.

– Здоров, Григорий, – говорю. – Кушать подано!

Не подумайте, что панибратствую, боже упаси. В Израиле никого не называют по отчеству, нет такой формы обращения, и формы «вы» тоже нет.

А Гриша внимательно глядит в потолок и отвечает мне задорно:

– Слышь, Женя, принеси мне куртку!

И переводит взгляд в мою сторону, но глядит не на меня, а куда-то ЗА меня. А за спиной моей стена и дверной проём, но нету там никого. Да и я – вовсе не Женя.

И продолжает старик Григорий разговор.

– Мне б только подняться…

– И что тогда?

Он тычет в потолок:

– Груши видишь какие? Груш бы себе нарвал… Куртку мне принеси!

У меня нет времени беседовать с Гришей на сюрреалистические темы. Я передаю старшей сестре информацию о грушах на потолке 106-й палаты и продолжаю свой галоп по отделению.

– Эй, доктор! – орёт на весь коридор Мона. – Сгоняй-ка на кухню по-быстрому, нужно ещё салат из авокадо принести!

На кухне кипит работа. Дородная женщина месит руками салат из авокадо в огромном тазу. Помесив несколько минут, она тщательно вылизывает руки, обсасывает каждый палец и вновь продолжает месить салат. Сдобренный слюнями салат отгружается по отделениям, и вот, пожалуйста – требуют добавки!

Бегу обратно, навстречу мне по коридору бежит дед Григорий.

– Эй, ты куда?

– Я туда не вернусь, там одни фашисты!

Возвращаю Григория в отделение. Бегу в лабораторию, навстречу мне, с улицы, степенно вступает дед Григорий. Он уже успел покинуть отделение через окно, заметил, что и на улице полно фашистов, и решил вернуться. Спрыгнув со второго этажа, восьмидесятилетний старикан ухитрился ничего себе при этом не сломать.

– Григорий, да ты просто спайдермен!

Григорий отвечает мне длинной тирадой на идиш.

– Геен, геен, – отвечаю я ему и возвращаю Григория в отделение. Там его уже поджидает психиатр – высокая эффектная женщина-вамп. Под небрежно наброшенном на плечи халатом элегантный костюм, впрочем, не скрывающий форм. Дабы не превращать дневник в порнографию, не стану углубляться в детали. На запах «Кензо» слетелись не только доктора мужеского полу, но и санитар из соседнего отделения и водитель больничного микроавтобуса.

– Поди-ка сюда!

Это мне. Старшая сестра ставит передо мной боевую задачу:

– Уходит «ходячий» больной из 110-й палаты. Его кровать, тумбочку и кресло рядом с тумбочкой надо помыть дезраствором (Chlorhexidine Gluconate 1,5% + Cetrimide 15%, если кому-то интересно), на его место «поднимают» нового пациента. Чтобы всё было готово за 5 минут!

Я знаю, что Старшина придёт потом проверять качество исполнения, и будет заглядывать в тёмные углы, и водить пальцем по самым нижним панелям тумбочки и кровати. С креслом проще – там только протереть спинку, сиденье и подлокотники.

«Ходячий» больной уходить не собирался, однако. Это был настоящий даунообразный монголоид североафриканского происхождения. Он лежал на кровати и скандалил:

– Что, вышвыривают меня?! Не выйдет! Мне идти некуда! Не встану с кровати!

Прибежала старшая. Лестью и посулами ей удалось вывести монголоида из палаты. Но вытурить его из отделения не удалось. Он долго ещё  шумел в коридоре, пока охранник не выволок его за локоть.

До обеда оставался ещё час и меня отправили помогать в реанимационную палату. Там всегда тихо. Посапывают аппараты ИВЛ, попискивают монотонно мониторы, скучает юная медсестра Лора. Закрываем дверь и занавес, начинаем помывку живых трупов. Я ворочаю тело «на себя» или «от себя», а Лора обтирает их влажной мочалкой, меняет подгузники, натирает их кремом. В процессе работы выясняется, что на Лоре отсутствует лифчик. Уловив мой взгляд, она выпрямляется и с торжествующей улыбкой начинает позировать, выставляя свой бюст в самом выгодном ракурсе. Вот чертовка!

Раздача обеда. Опять беготня с подносами по палатам, болят копыта, и ты стараешься при каждой возможности или присесть, хотя бы на секунду, или хотя бы прислониться к стене. Строптивый монголоид ещё успевает получить порцию обеда, а вот старика Григория уже нет в отделении. Пока раздавали обед, Григорий сбежал от фашистов на улицу и заскочил в ожидающее кого-то у ворот такси. Перед побегом он прикарманил одноразовый пластиковый ножик, годный лишь на то, чтобы размазывать майонез. Усевшись в удобное кожаное сиденье, Григорий пристегнулся, взмахнул одноразовым ножом, как бы указывая таксисту путь, и заорал по-русски:

– А ну, гони!!!

На Григории была лишь больничная распашонка с бантиками на спине, едва доходившая ему спереди до колен и никак не соответствующая погоде.

Видимо, сочетание голых стариковских коленей, одноразового ножа и трагической экспрессии в голосе Григория вызвало у таксиста подозрения. Водила явно перетрухал и выскочил из машины, захватив, однако, ключи и заперев пультом своего несостоявшегося похитителя внутри машины.

Через полчаса приехали копы и бесстрашно обезвредили деда Гришу, изъяв у него оружие.

После коротких переговоров между копами и старшей сестрой, Григорий остался без обеда и отправился прямиком в психбольницу.

Раздача обеда тем временем закончилась, и нужно было опять пробежаться по палатам и проверить – кого необходимо покормить с ложечки. Обычно таких клиентов имеется с пяток, но их берут на себя санитарки и добровольцы. После обеда, с часу до двух, иногда до трёх – последний аккорд: старшая начинает тасовать пациентов в списке. Кровати и тумбочки выписанных и усопших нужно помыть дезраствором. А помыв – перетащить их (кровати и тумбочки) в палаты для вновь прибывающих из приёмного отделения. А из этих палат перетащить кровати с пациентами и со всем их барахлом в другие палаты. Начинался настоящий хаос. Сколько драм разыгрывалось клиентами, не желающими покидать уже обжитую палату! Старшая носилась среди курсирующих по отделению кроватей и тумбочек и вела тонкую дипломатическую игру с клиентами, и чаще всего – весьма успешно. И вот я толкаю отдраенную мною снизу и сверху металлическую кровать, застеленную новым бельём, и хочется мне прилечь на эту кровать и задрать ноги на каретку. Бывают такие безумные фантазии.

В заключение смены приходит партия чистого белья из прачечной и санитарка Вардит приглашает меня помочь ей разложить барахло в кладовке. В кладовке не развернуться. Вардит женщина крупная, с мужской фигурой и крупными чертами лица. Она разведена и видно, скучает. Разговор заводит она об очень важном для неё вопросе:

– Скажи, а я слышала, многие приезжают из России необрезанные?

У меня с Вардит хорошие отношения, и мне не хотелось бы делать их лучше или хуже. Как бы то ни было, я всего лишь пару месяцев в Израиле и понимаю иврит намного лучше, чем могу на нем изъясняться. Мое гугуканье разрушает романтическую атмосферу. Вардит вздыхает, бельё уже разложено и мы мирно расходимся.

Вечерняя смена задерживается на 10 минут, которые кажутся очень длинными, недаром народная мудрость гласит, что самый длинный конец – у рабочего дня. Дождь кончился. На лавочке у ворот сидит изгнанный из отделения утром монголоид. Я спешу домой, безрадостно сознавая, что уже очень скоро, в 11 часов вечера, пройду через эти ворота вновь.

Глава 13, в которой продолжается рассказ о трудовых буднях санитара